Русская мода. Фейк! Фейк! Фейк!
Шрифт:
Полина внимала злословию господина Дюпре с молчаливым достоинством. К тому моменту, когда пришло время посмотреть ему в глаза, она уже сама испытывала некоторый стыд от того, что едва не решилась на самоубийство – подобно тем сотрудникам рекламного отдела, о которых тот рассказал. Полина вовсе не была спокойна, нет. Но она смогла, готовясь ко встрече с издателем, мобилизовать все свои внутренние ресурсы и отодвинуть отчаяние на задворки сознания. Глубоко внутри нее оно продолжало бушевать и рваться на волю, словно дикий зверь, но внешне Полина выглядела собранной и решительной, и было тяжело догадаться, каких чудовищных усилий ей это стоило – в особенности сейчас, когда поток ругательств разбивался о ее лицо.
Все эти оскорбления – это лишь следствие испытанного Дюпре стресса, так она убеждала себя, сидя напротив, поджав губы и стараясь не отводить глаз. В конце концов, она ожидала нечто подобное, и все же…
– Я полагаю, все кончено, – сказала Полина, когда Дюпре замолчал. В ответ тот пыхтя полез в ящик стола, вынул оттуда листок, на котором красовалась респектабельная, с двумя львами печать издательства, и протянул ей.
– Это – уведомление о расторжении нашего контракта. Прочтите его внимательно.
Полина мельком пробежала глазами по строчкам, затем сложила и убрала листок в карман.
– …мы выплатим вам зарплату – с начала месяца и по вчерашний день включительно. Вы не можете рассчитывать на выходное пособие. Это связано с тем, что вы грубо нарушили целый ряд контрактных обязательств, самым важным из которых мне видится пункт о поддержании достойной репутации издания. Вы также не сможете рассчитывать на работу в одном из других журналов издательского дома. Говоря это, я имею в виду полный запрет, на любую должность, вплоть до должности уборщицы офиса. Также мы будем вынуждены рассказать правду, если ваш будущий работодатель попросит у нас рекомендации. Кроме того, я лично позабочусь о том, чтобы крупные игроки рынка – если для кого-то из них вчерашнего происшествия будет недостаточно – впредь отказались иметь с вами дела. И, да, последний пункт. Вы должны немедленно выехать из апартаментов, которые снял для вас «Актуэль».
– Это все? – спросила Полина.
– Нет, – сведя к переносице кустистые брови, господин Дюпре вглядывался в нее через свой массивный стол – так внимательно, будто хотел увидеть на лице Полины объяснение всем случившимся накануне событиям. – Перед тем, как вы покинете это здание навсегда, я хочу поинтересоваться. Почему все это произошло? Почему вы, прошедшая пять собеседований, вставшая у руля крупнейшего модного журнала, не смогли различить подделку там, где ее увидел и слепой? Почему первым ее заметил этот чертов фотограф, а не вы? Почему вас вообще потянуло на подделки? Бог мой, да гардеробная «Актуэля» просто по швам трещит от вещей! Объясните мне, какого черта вам понадобилось покупать клатч в переходе?
Полина могла бы рассказать про спешку, которой сопровождался ее отъезд во Францию, про хаотичный заезд в московский бутик «Луи Вьюиттон» по дороге в аэропорт, и про то, что она была так обессилена после перелета, что не нашла даже сил по-хорошему рассмотреть свои покупки, а просто взяла одну из них и поехала на свой первый показ. Она могла бы заявить, что покупала сумочку в официальном магазине и не имеет ни малейшего представления, почему та впоследствии оказалась поддельной. Но к чему все это? Чем могут помочь эти запоздалые и до крайности нелепые объяснения – уж что-что, а их нелепость Полина прекрасно осознавала – тем более теперь, когда ей уже объявили о расторжении контракта и о намерении полностью уничтожить ее жизнь. «Я позабочусь лично, чтобы никто из игроков рынка, не имел с вами дел…», – эти слова господина Дюпре эхом отзывались в ее голове. Ее щеки пылали, сердце бешено колотилось. Ей хотелось выкрикнуть что-нибудь обидное в лицо этому человеку – холеному, с дорогим маникюром, ей хотелось наслать на него проклятие, пообещать небесную кару, но все, что в итоге позволила себе Эльвира, это тихо, но отчетливо произнести:
– Проблема в том, господин Дюпре, что клатч был куплен НЕ в переходе.
В этот момент остатки самообладания покинули француза. Пунцовый от гнева, брызгая слюной и беспорядочно размахивая руками, он заорал: – Что-о?! – и его глаза полезли из орбит. – Вон отсюда! Во-о-о-н!
Полина вышла – закрыв за собой дверь осторожно и тщательно, в то время как больше всего на свете ей хотелось хлопнуть дверью так, чтобы в ушах господина издателя полопались перепонки…
…сейчас кнопка лифта загорается на цифре «шесть», и Полина понимает, что пора выходить в змеиное логово. Она спокойна, можно даже сказать, что расслаблена – воспоминание
Полине несказанно везет. Ей удается дойти до стойки ресепшн «Актуэля», а ее не замечает ни одна живая душа на этаже. Все погружены в свои дела, так глубоко, что, кажется, вокруг Полины образовался магический кокон, и она стала невидима для остальных.
Эту фантазию развенчивает Наташа, девушка-ресепшионист. При виде своего бывшего начальника ее глаза расширяются от удивления, а губы трогает неуверенная смущенная улыбка:
– Полина Марковна… Какая неожиданность… То есть, я хотела сказать, добрый день.
– Добрый день, Наташа, – кивает ей Полина. – Мой офис еще не начали обустраивать под нового редактора?
– Что вы, – Наташа отрицательно мотает головой. – Как можно…
– То есть, вход для меня пока открыт?
– Пока этот кабинет еще официально ваш.
Полина двигается дальше, сотрудники журнала замечают ее, оглядываются, шепчутся, она, как ни в чем не бывало, кивает им в знак приветствия. Вот и ее кабинет. Полина проходит туда, напоследок одаривает всех лицемерной улыбкой и захлопывает за собой дверь. Через секунду становится слышно как редакция за дверью закипает: сотрудники полушепотом – а у кого-то хватает наглости и на полный голос – обсуждают ее появление. Полина не обращает на это внимания. Она бросает сумочку в кресло, туда же летит ее легкое пальто, которое до этого она держала в руках, и идет прямиком к сейфу. Ключи входят в хорошо смазанный замок как в масло. Сейф издает тихий звон, означающий, что блокировка снята. Полина тянет за ручку двери, и, когда та поддается, извлекает из недр сейфа бутылку и рюмку.
– За неудавшуюся карьеру! – она щедро наливает себе и чокается со стеклом, из-за которого на нее смотрит Москва – уже осенняя, но еще солнечная и радостная. Полина выпивает все залпом, с непривычки закашливается от разлившегося внутри жара и, облокотившись о край сейфа, чтобы не упасть, переводит дыхание.
Вторая рюмка идет лучше – после нее город в окне становится будто бы еще светлее, а после третьей рюмки Полина замечает, что на столе, в самом его центре, лежит белый с французскими вензелями конверт.
Она какое-то время ходит вокруг него, приглядывается, думает и курит сигарету. Наконец решается – тушит окурок, широким движением рвет край конверта, вытряхивает его. На стол падают два листка. Один – с печатью, это стандартное уведомление об увольнении, дубликат того, которое Полина уже получила в парижском офисе издательского дома. Она рукой отстраняет его в сторону. Второй листок – это прощальный поцелуй от господина Дюпре: письмо с вклеенной фотографией из французской газеты. На фотографии крупным планом – руки Полины, нервно сжимающие злополучный клатч. Кружком обведены и увеличены фирменные буквы «Луи Вьюиттон» – «L» и «V». Только вместо них на клатче Полины красуются «L» и «W» – очевиднейшая, бросающаяся в глаза подделка, худшая из всех, раз изготовители даже не смогли правильно написать логотип. «И вы имеете наглость утверждать, что купили ЭТО не в переходе?, – гласит ехидная приписка господина Дюпре. – Интересно, где же тогда?».