Русская поэзия первой половины XX века

Гумилев Николай Степанович

Январь 1918 г.

Россия

Опять, как в годы золотые,Три стертых треплются шлеи,И вязнут спицы расписныеВ расхлябанные колеи…Россия, нищая Россия,Мне избы серые твои,Твои мне песни ветровые —Как слезы первые любви!Тебя жалеть я не умеюИ крест свой бережно несу…Какому хочешь чародеюОтдай разбойную красу!Пускай заманит и обманет, —Не пропадешь, не сгинешь ты,И лишь забота затуманитТвои прекрасные черты…Ну что ж? Одной заботой боле —Одной слезой река шумней,А ты все та же – лес, да поле,Да плат узорный до бровей…И невозможное возможно,Дорога долгая легка,Когда блеснет в дали дорожнойМгновенный

взор из-под платка,Когда звенит тоской острожнойГлухая песня ямщика!..

1908 г.

Незнакомка

По вечерам над ресторанамиГорячий воздух дик и глух,И правит окриками пьянымиВесенний и тлетворный дух.Вдали, над пылью переулочной,Над скукой загородных дач,Чуть золотится крендель булочной,И раздается детский плач.И каждый вечер, за шлагбаумами,Заламывая котелки,Среди канав гуляют с дамамиИспытанные остряки.Над озером скрипят уключины,И раздается женский визг,А в небе, ко всему приученный,Бессмысленно кривится диск.И каждый вечер друг единственныйВ моем стакане отраженИ влагой терпкой и таинственной,Как я, смирен и оглушен.А рядом у соседних столиковЛакеи сонные торчат,И пьяницы с глазами кроликов«In vino veritas!» [1] кричат.И каждый вечер, в час назначенный(Иль это только снится мне?),Девичий стан, шелками схваченный,В туманном движется окне.И медленно, пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, одна,Дыша духами и туманами,Она садится у окна.И веют древними поверьямиЕе упругие шелка,И шляпа с траурными перьями,И в кольцах узкая рука.И странной близостью закованный,Смотрю за темную вуаль,И вижу берег очарованныйИ очарованную даль.Глухие тайны мне поручены,Мне чье-то солнце вручено,И все души моей излучиныПронзило терпкое вино.И перья страуса склоненныеВ моем качаются мозгу,И очи синие бездонныеЦветут на дальнем берегу.В моей душе лежит сокровище,И ключ поручен только мне!Ты право, пьяное чудовище!Я знаю: истина в вине.

1

«In vino veritas!» (лат.) – «Истина – в вине!»

1906 г.

В ресторане

Никогда не забуду (он был, или не был,Этот вечер): пожаром зариСожжено и раздвинуто бледное небо,И на жёлтой заре – фонари.Я сидел у окна в переполненном зале.Где-то пели смычки о любви.Я послал тебе чёрную розу в бокалеЗолотого, как небо, аи.Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзкоВзор надменный и отдал поклон.Обратясь к кавалеру, намеренно резко,Ты сказала: «И этот влюблён».И сейчас же в ответ что-то грянули струны,Исступлённо запели смычки…Но была ты со мной всем презрением юным,Чуть заметным дрожаньем руки…Ты рванулась движеньем испуганной птицы,Ты прошла, словно сон мой, легка…И вздохнули духи, задремали ресницы,Зашептались тревожно шелка.Но из глуби зеркал ты мне взоры бросалаИ, бросая, кричала: «Лови!..»А монисто бренчало, цыганка плясалаИ визжала заре о любви.

1910 г.

На железной дороге

Марии Павловне Ивановой

Под насыпью, во рву некошенном,Лежит и смотрит, как живая,В цветном платке, на косы брошенном,Красивая и молодая.Бывало, шла походкой чинноюНа шум и свист за ближним лесом.Всю обойдя платформу длинную,Ждала, волнуясь, под навесом.Три ярких глаза набегающих —Нежней румянец, круче локон:Быть может, кто из проезжающихПосмотрит пристальней из окон…Вагоны шли привычной линией,Подрагивали и скрипели;Молчали желтые и синие;В зеленых плакали и пели.Вставали сонные за стекламиИ обводили ровным взглядомПлатформу, сад с кустами блеклыми,Ее, жандарма с нею рядом…Лишь раз гусар, рукой небрежноюОблокотясь на бархат алый,Скользнул по ней улыбкой нежною…Скользнул – и поезд в даль умчало.Так

мчалась юность бесполезная,В пустых мечтах изнемогая…Тоска дорожная, железнаяСвистела, сердце разрывая…Да что – давно уж сердце вынуто!Так много отдано поклонов,Так много жадных взоров кинутоВ пустынные глаза вагонов…Не подходите к ней с вопросами,Вам все равно, а ей – довольно:Любовью, грязью иль колесамиОна раздавлена – все больно.

1910 г.

Ночь, улица, фонарь, аптека…

Ночь, улица, фонарь, аптека,Бессмысленный и тусклый свет.Живи еще хоть четверть века —Всё будет так. Исхода нет.Умрёшь – начнёшь опять сначалаИ повторится всё, как встарь:Ночь, ледяная рябь канала,Аптека, улица, фонарь.

1912 г.

На поле куликовом

Река раскинулась. Течет, грустит лениво И моет берега.Над скудной глиной желтого обрыва В степи грустят стога.О, Русь моя! Жена моя! До боли Нам ясен долгий путь!Наш путь – стрелой татарской древней воли Пронзил нам грудь.Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной — В твоей тоске, о, Русь!И даже мглы – ночной и зарубежной — Я не боюсь.Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами Степную даль.В степном дыму блеснет святое знамя И ханской сабли сталь…И вечный бой! Покой нам только снится Сквозь кровь и пыль…Летит, летит степная кобылица И мнет ковыль…И нет конца! Мелькают версты, кручи… Останови!Идут, идут испуганные тучи, Закат в крови!Закат в крови! Из сердца кровь струится! Плачь, сердце, плачь…Покоя нет! Степная кобылица Несется вскачь!

7 июня 1908 г.

Владимир Владимирович Маяковский

Во весь голос

Первое вступление в поэму

Уважаемые товарищи потомки!Роясь в сегодняшнем окаменевшем го…,наших дней изучая потемки,вы, возможно, спросите и обо мне.И, возможно, скажет ваш ученый,кроя эрудицией вопросов рой,что жил-де такой певец кипяченойи ярый враг воды сырой.Профессор, снимите очки-велосипед!Я сам расскажу о времени и о себе.Я, ассенизатор и водовоз,революцией мобилизованный и призванный,ушел на фронт из барских садоводствпоэзии — бабы капризной.Засадила садик мило,дочка, дачка, водь и гладь —сама садик я садила,сама буду поливать.Кто стихами льет из лейки,кто кропит, набравши в рот —кудреватые Митрейки, мудреватые Кудрейки —кто их к черту разберет!Нет на прорву карантина —мандолинят из-под стен:«Тара-тина, тара-тина,т-эн-н…»Неважная честь, чтоб из этаких розмои изваяния высилисьпо скверам, где харкает туберкулез,где б***ь с хулиганом да сифилис.И мне агитпроп в зубах навяз,и мне бы строчить романсы на вас, —доходней оно и прелестней.Но я себя смирял, становясьна горло собственной песне.Слушайте, товарищи потомки,агитатора, горлана-главаря.Заглуша поэзии потоки,я шагну через лирические томики,как живой с живыми говоря.Я к вам приду в коммунистическое далеконе так, как песенно-есененный провитязь.Мой стих дойдет через хребты векови через головы поэтов и правительств.Мой стих дойдет, но он дойдет не так, —не как стрела в амурно-лировой охоте,не как доходит к нумизмату стершийся пятаки не как свет умерших звезд доходит.Мой стих трудом громаду лет прорвети явится весомо, грубо, зримо,как в наши дни вошел водопровод,сработанный

Конец ознакомительного фрагмента.