РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВНОСТЬ
Шрифт:
Не только новозаветная письменность, но и все ветхозаветное Писание дано человечеству Богом, Который и до Христа промыслительно открывал Себя избранному народу, дабы в нем, жившем в условиях языческого окружения, сохранить истинное богопочитание, знание единого, истинного Бога, Творца неба и земли и тем создать условия для пришествия в мир воплотившегося Слова, Господа Спасителя мира: «Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках, в последние дни сии говорил нам в Сыне, Которого поставил наследником всего, чрез Которого и веки сотворил» (Евр 1.1–2).
В соответствии с высочайшим божественным происхождением Священного Писания и также с божественной целью его преподания оно, естественно, должно быть предметом благоговейного почитания и использования по прямому назначению. Оба эти вида человеческого, прежде всего, церковного ответа на любовь Бога, на Его попечение о нашем спасении совпадают, ибо несомненно высшим, наиболее достойным выражением и способом почитания всякой святыни, тем более Слова Божьего является применение и употребление для цели, с какой святыня преподается, т.е. для спасения душ
Но в жизни приходится различать внешнее от внутреннего, физическое от духовного, даже проводить границу между переживаниями при всей их взаимосопряженности и органическом единстве. Так, у апостола Павла мы находим одно из важнейших для нас разграничений: «прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божий» (1 Кор 6:20).
В нашей Православной Церкви Священное Писание, в частности и особенно Евангелие, является предметом богослужебного почитания. За каждым всенощным бдением священник выносит его на середину храма, и чтение его должно являться кульминацией и средоточием совершаемого богослужения. Чтение евангельского текста предваряется краткой молитвой: «И о еже сподобитися нам слышания Святаго Евангелия Господа Бога молим», за которой следуют два призыва к внимательному слушанию, сначала более пространный, сопровождаемый благословением: «Премудрость, прости, услышим Святаго Евангелия, мир всем!», другой предельно краткий: «Вонмем!» (т.е. будем внимательно слушать), между коими объявляется, какому автору (евангелисту) принадлежит подлежащий чтению текст. Ревностные священники, говоря о поведении в храме, не упускают случая сказать, что слушать Евангелие следует, склонив голову, что чтение не должно нарушаться разговорами, хождением по храму и другими отвлекающими внимание действиями. И в самом деле, во время евангельского чтения шум, нередко мешающий православному богослужению [9] , обычно несколько стихает: большинство присутствующих, включая даже случайных посетителей, осознает, что совершается нечто сугубо значительное, требующее уважительного отношения [10]
9
Мы здесь не всегда пользуемся полным наименованием праздничного вечернего богослужения — «всенощное бдение», ибо оно практически никогда ночью не совершается, заканчиваясь еще в вечерние часы. Это название представляет собой противоречащий действительности архаизм (в монастырях древности служба нередко продолжалась почти всю ночь).
10
Кроме православных храмов, мне привелось слышать еще больший шум в армяно–григорианском соборе, где чтение Священного Писания и все богослужение совершается не на полупонятном языке, как церковнославянский у нас. а уже на совершенно недоступном никому, кроме священнослужителей, древнеармянском.
Каждое евангельское чтение предваряется и сопровождается прославлением Бога: «Слава Тебе, Господи, Слава Тебе!», чтение за литургией, кроме того, пением «Аллилуйя» («Слава Богу»), которое как бы отделяет евангельское чтение от предшествующего «апостольского», т.е. чтения отрывка из апостольских посланий или «Деяний святых Апостолов». Чтением Евангелия завершается в основном наиболее торжественная часть бдения (полиелей) [11] , после чего следует лобызание лежащего на аналое Евангелия с последующим получением молящимися индивидуального благословения (или елеопомазания) от одного из служащих священников или от возглавляющего богослужение архиерея [12]
11
Во время гонений в период сравнительно кратковременного тюремного заключения (Ленинград, 1930 г.) автору удалось раздобыть ходившее по рукам заключенных Евангелие, которое он стал читать, разлегшись на своей койке. К нему подошел сокамерник, католический прелат о. Станислав Пшерембель, и сказал вполголоса: «Эту книгу надо читать не лежа, а на коленях». Вот пример настоящего, глубинного отношения к Священному Писанию!
12
Этот несомненно трогательный и любимый церковным народом обряд имеет и отрицательную сторону: возникает шум от неизбежного перемещения по храму, образуется очередь при подходе к Евангелию (или к иконе, помещаемой в центре храма в канун различных праздников): естественно, подобные помехи не способствуют молитвенному состоянию и восприятию читаемого в это время канона, содержание которого доходит до сознания чаше всего только (в лучшем случае) самого чтеца (такова же участь и некоторых других разделов богослужения–кафизм, шестипсалмия, часов).
Во многих приходах сохраняется другой, не имеющий никаких положительных сторон обычай читать за вечерним богослужением Евангелие, раскрывая его в алтаре на престоле. Священник стоит спиной к слушателям и, несмотря на открытые царские врата, не в состоянии донести до них текст в полном объеме, а если у него к тому же слабый голос или недостаточно отчетливое произношение, то чтение превращается в пустую формальность, в томительный обряд, лишенный всякого духовного содержания.
Несомненно, что основной, самой главной, а по существу единственной целью включения
В самом деле, не только христианину, имеющему в душе хоть искру любви к Богу, любви ко Христу, пришедшему в мир, жившему в нем, страдавшему и воскресшему «нас ради и нашего ради спасения» [13] , но даже любому непредвзятому человеку должна быть ясна мысль, изложенная во всей убедительности и простоте все тем же святым апостолом Павлом: «в церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке… если и вы языком произносите невразумительные слова, то как узнают, что вы говорите? Вы будете говорить на ветер» (1 Кор 14:9,19).
13
Никейский Символ веры.
Непонимание славянского текста Священного Писания обусловлено двумя причинами. Прежде всего, это незнание посетителями наших храмов церковнославянского языка, который, при всем родстве с ним русского, все же язык иной, обладающий своеобразной лексикой, собственной грамматической структурой.
Лучше обстоит дело у православных людей, получивших церковное воспитание, но, во–первых, они составляют меньшинство, а во–вторых, человеческое сознание привычно скользит мимо или как бы по поверхности славянского текста, который остается все же недоступным для понимания даже обладающими церковным опытом слушателями.
Действительно, может ли рядовой русский человек понять такие высказывания как «уне есть, да Аз иду», «что–ся вам мнит?» или «имамы ко Господу» и многие другие, столь же чуждые строю родного языка?
Вторым обстоятельством, делающим некоторые библейские тексты, главным образом ветхозаветные, на славянском языке вовсе недоступными для русского человека, является низкое качество перевода: ведь перевод Ветхого Завета на славянский язык осуществлялся в X–XI вв. не с еврейского оригинала, а с греческого перевода, причем переводчики не всегда были на высоте положения, о чем свидетельствуют такие примеры: «Яко еще и молитва Моя во благоволении их, пожерта быша при камени судии их. Услышатся глаголи мои яко возмогоша, яко толща земли проседеся на земли, расточишася кости их при аде» (Пс 140:5–7).
Соответствующий русский перевод, осуществленный в XIX в. непосредственно с еврейского языка, звучит следующим образом: «Мольбы мои — против злодейств их. Вожди их рассыпались по утесам и слышат слова мои, что они кротки. Как будто землю рассекают и дробят нас; сыплются кости наши в челюсти преисподней».
Сопоставление говорит само за себя, славянский текст настолько невразумителен, что приходится считать его браком, по какой–то причине допущенным неизвестным переводчиком. Брак возможен, в некоторой мере он сопровождает почти всякий, в том числе творческий труд; вызывает изумление другое — в течение веков Церковь ничего не предпринимает для исправления таких погрешностей, которых именно в Псалтири, наиболее богослужебно применяемой ветхозаветной книге, особенно много. В результате изо дня в день чтецы должны воспроизводить никому, в том числе им самим непонятный набор слов, а слушатели обречены на безнадежные старания их уразуметь.
Как известно, апробированный Церковью русский перевод Священного Писания был осуществлен и начал печататься в середине прошлого столетия под благотворным влиянием святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского, одного из самых просвещенных и деятельных иерархов того времени. Однако до сих пор во многих приходах нет ни одного экземпляра русскоязычной Библии — этой насущной для душ человеческих духовной пищи, а порой книга имеется, но зачастую лежит на полке без употребления.
Эти отрицательные явления в сфере богослужебного применения Священного Писания коренятся в недооценке его значения как Божественного Откровения, нередко перерастающей в пренебрежительное к нему отношение, в его игнорирование. В самом деле, исповедуемый Вселенской Церковью богооткровенный характер Библии, общецерковное признание ее безоговорочного и спасительного воздействия остается достоянием догматики и святоотеческих трудов, но не затрагивает сознания широких масс православного народа, в том числе и духовенства [14]
14
В начале 80–х гг. некий кандидат на принятие духовного сана провел несколько месяцев в Псково–Печерском монастыре, куда был временно направлен своим епархиальным руководством для предварительного ознакомления с монашеской жизнью, составлявшей предмет его мечтаний. Зная, правда, довольно поверхностно, Новый Завет, он любил при случае на него ссылаться, не забывая указывать книгу, главу, стих приводимого текста, за что получил от братии кличку «баптист», ибо интерес к Слову Божьему со стороны православного человека представляется монахам чем–то противоестественным, а баптисты, как известно, слывут знатоками Библии.