Русская проза XXI века в критике. Рефлексия, оценки, методика описания

Капица Федор Сергеевич

Интересно данный материал обобщен Т. Марковой в монографии «Современная проза: конструкция и смысл (В. Маканин, Л. Петрушевская, В. Пелевин)», она пишет и об ином использовании несобственно-прямой речи, когда входящая в авторское описание речь персонажей способствует динамике повествования.

Возникло понятие «килобайтной литературы», когда создается впечатление, что текст просто набивается, без всяких соблюдений грамматических и орфографических норм и особой редактуры, кажется, что авторам просто некогда вчитаться в собственный текст. Появился даже анекдот: «Раньше писателями становились, когда жизнь доводила до ручки. Теперь – до клавиатуры».

Но здесь следует четко различать неправильную речь, происходящую от элементарного незнания правил грамматики, и словесную игру, которую ведут

весьма образованные люди. Например, общепринятая ошибка написания превет выдает неграмотность, а написание превед – уже игра. Кстати, данный процесс прослеживается и в рекламе, например, слоган в рекламе китайских товаров, поставленный на Новоарбатском мосту, содержит слово «халасё» (иск. «хорошо»).

Какие выводы можно сделать?

Обозначим конкретные особенности современной литературы. Начались изменения в «переходный период» [4] , когда литература перестала носить ярко выраженный тенденциозный и дидактический характер, обратившись к конкретному читателю. Сосредоточение внимания на конкретных проблемах обусловило особое изложение событий, установку на нарративность [5] .

Повествование стало вестись от первого лица, вводится непосредственный рассказ о событиях (иногда с использованием несобственно-прямой речи, вклинивающейся в авторское описание речи персонажей, что способствует динамике повествования). Часто имеет значение только фабула, само содержание носит откровенно развлекательный характер.

4

Интересно, что и сами авторы признают завершение определенной литературной ситуации. Своеобразную оценку дает В. Токмаков в «Детдоме для престарелых убийц. Фантазии с стиле TRASH (ТРЭШ)»: «Нам было что вспомнить, что рассказать друг другу. …Курили травку, спорили до хрипоты о стремительно поднятых (со дна масскульта) мутной волной русского постмодернизма В. Пелевине (тряпочный Кастанеда для бедных), литературном ди-джее В. Сорокине (затопившем остатки советской литературы мочой, калом, кровью и спермой), Б. Акунине (“поваренные” исторические детективы, в которых нет ни истории, ни детектива); о мачо, который не плачет, Илье Стогоffe (потерявшемся в своих бесчисленных ремиксах и римейках, как иголка в стоге сена).

5

Как и некоторые другие термины, данное понятие заимствовано литературоведением, на сей раз из лингвистики. Обычно под нарративностью понимают организацию текста в виде рассказа, иногда в форме несобственно-прямой речи.

В центре настоящего пособия – анализ литературного пятилетия, периода примерно с 2002 по 2008 гг., когда начала складываться новая парадигма литературного процесса. Под влиянием рыночных отношений книга становится товаром, который должен быть употреблен, т. е. прочитан. Чтобы прочитать, читатель должен выделить время для чтения. Кроме того, он должен книгу заметить и увидеть, для этого и предпринимаются определенные шаги. Если не соблюдается баланс между эстетическими и временными факторами, книга получается слишком актуальной и злободневной, рассчитанной на одноразовое потребление. Любопытно высказался В. Маканин: «…Принадлежность к своему времени должна быть частичной, неполной, а принадлежность к эстетике – наиболее высокой».

Отвечая запросам данного читателя, в ряде текстов по контрасту с произведениями-однодневками усилились условность, метафорическая и философская составляющие. Более свободным стало обращение к культуре прошлого, выстраивание текстов на мифоэтической составляющей. Хотя открытая эпатажность некоторых авторов (В. Пелевина, И. Стогоффа, В. Сорокина) уже перестала восприниматься как экстраординарное явление.

Динамичное развитие литературы в XXI веке показало, что писатели активно осваивают доминирующий и востребованный формат. Разрушение парадигмы социалистического реализма привело к возрождению традиций реализма (в сторону натуралистической

составляющей) и одновременно к усилению роли условности, метафоричности (развитие фантастических форм и антиутопии).

Непосредственная фиксация бытовой составляющей обусловила развитие экшен, трэша и гламура. Ориентация на прямое называние, без перевода обозначила новые тенденции: в центре оказывались иные сферы реальности, жесткая и прагматичная действительность с насилием и однозначными персонажами. Одновременно по контрасту возникает интерес к глянцевой жизни, узкому кругу людей, которые относятся к шоу-бизнесу.

Происходит и активное внедрение документальной составляющей в повествование. Размываются границы между событием и его описанием, когда мемуары начинают писать о совсем недавнем прошлом. Появляются тревелоги – книги о путешествиях, где собственные наблюдения следуют сплошным потоком в виде потока сознания.

Главная проблема остается той же, что и в предшествующее десятилетие: литература перестает быть повествовательной, начинает напоминать эссе, репортаж, хронику. Отсутствует и писательская идея, собственные мысли автора, рассуждения, что приводит к стандартизации текста, исчезновению индивидуальной картины мира, а это означает отсутствие собственных приемов выражения.

Вместе с тем ситуация не кажется мрачной и пессимистической. Происходящая дегероизация литературы обуславливает потребность поиска идеала и новых приемов выражения действительности. Подобные поиски и рассматриваются в пособии с целью выявления того оригинального начала, которое все-таки обязательно сохраняется в литературе. Отсюда описание конкретных отношений в формате антиутопии, исторической прозы, семейной саги, политического романа – произведения Дм. Быкова (Ж.Д.), О. Славниковой («2017»); А. Иванова («Сердце Пармы», «Золото бунта»), Л. Улицкой («Даниэль Штайн»), В. Аксенова («Редкие земли» [6] ).

6

Отметим данный роман, хотя писатель работает и в формате исторического романа («Вольтерианцы и вольтерианки»), и антиутопии («Москва КваКва»), и семейной саги («Московская сага»).

Соответственно меняется и роль критики. Статус «властителей дум» постепенно переходит от толстых журналов к глянцевым газетам. Оценка литературного процесса происходит не только в традиционных рецензиях, эссе, колонках или обзорах. Активными «участниками» этого процесса становятся разнообразные мероприятия: презентации, встречи авторов с читателями, выставки, интернет-проекты.

Эстетическое лицо девяностых (пролога современности) определялось смешением произведений метрополии и эмиграции, течений начала и конца века (модернизма и соцарта, концептуализма). Теперь все это «пережевалось», переварилось и перемешалось – произведения метрополии и эмиграции, течений начала и конца века, однако, открылся ли новый путь?

С одной стороны, значительно расширился эстетический арсенал литературы, с другой – она почти полностью утратила прежнюю высокую функцию по формированию национального сознания. Соответственно и критика перестала быть идеологической сферой, формирующей национальную идентичность. Одноплановость произведений нередко определяется их потребительскими качествами. «Чем проще и понятнее, тем меньше усилий требуется от читателя».

Литература

Звягина М. Авторские жанровые формы в русской прозе XX в. Астрахань, 2001.

Маркова Т. Современная проза: конструкция и смысл (В. Маканин, Л. Петрушевская, В. Пелевин). М., 2003.

Русская литература XX века в зеркале критики: Хрестоматия / Сост. С.И. Тимина и др. СПб., 2003.

Русская литература конца XX века / Под ред. Т.М. Колядич. М., 2005.

Скоропанова Г. Русская проза конца XX века. М., 2002.

Современная русская литература (1990-е гг. – начало XXI в.) / Науч. ред. С.И. Тимина. СПб., 2005.

Современная русская литература (конец XX – начало XXI века): Хрестоматия / Сост. И. Скоропанова, С. Гончарова-Грабовская. М., 2002.