Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918
Шрифт:
Зная, по-видимому, что Ленин его поддержит, Дзержинский не выполнил этих распоряжений. 19 декабря он арестовал членов Союза защиты Учредительного собрания. Узнав об этом, Штейнберг тут же издал приказ об освобождении заключенных. В тот же вечер спорный вопрос был включен в повестку заседания Совнаркома. Кабинет встал на сторону Дзержинского и объявил Штейнбергу выговор за освобождение людей, арестованных ЧК{1511}. Но Штейнберга не остановило это поражение, и он обратился в Совнарком с просьбой урегулировать отношение между наркоматом юстиции и ЧК, представив проект резолюции «О компетенции комиссариата юстиции»{1512}. В соответствии с этим документом ЧК запрещалось производить политические аресты без предварительной санкции наркомюста. Ленин и другие члены кабинета поддержали предложение Штейнберга, так как в этот момент большевики не хотели портить отношения с левыми эсерами. В принятой резолюции было сказано, что на всех ордерах на аресты, «имеющие выдающееся политическое значение», должны стоять подпись наркома
Но даже и эта довольно сомнительная уступка была почти сразу нейтрализована. Спустя два дня Совнарком, скорее всего в ответ на жалобы Дзержинского, принял совсем другую резолюцию. Подтверждая, что ЧК является следственной организацией, она запрещала наркомату юстиции и другим ведомствам вмешиваться в осуществляемые ею аресты политических лидеров. ЧК вменялось в обязанность информировать о своих действиях постфактум наркоматы юстиции и внутренних дел. Ленин добавил еще разъяснение, что арестованных надлежит либо направлять в суд, либо освобождать{1513}. На следующий день ЧК арестовала центр, руководивший забастовкой служащих в Петрограде{1514}.
Частью соглашения, заключенного в декабре 1917 года между большевиками и левыми эсерами, было право последних ввести своих представителей в коллегию ЧК. Вообще-то большевики мыслили ЧК как стопроцентно большевистскую организацию, но Ленин пошел на эту уступку, хотя Дзержинский и возражал. Совнарком назначил левого эсера заместителем председателя ЧК и ввел в коллегию еще нескольких членов этой партии{1515}. Кроме того, по настоянию левых эсеров утвердили принцип, что ЧК будет осуществлять казни только в случае единогласного решения коллегии. Это давало левым эсерам возможность налагать вето на смертные приговоры. 31 января 1918 года в резолюции, которая не была опубликована, Совнарком подтвердил, что ЧК имеет исключительно следственные полномочия:
«В Чрезвычайной комиссии концентрируется вся работа розыска, пресечения и предупреждения преступлений, все же дальнейшее ведение следствий и постановка дела на суд предоставляется Следственной комиссии при трибунале»{1516}.
Ограничение полномочий ЧК было отменено месяц спустя декретом «Социалистическое Отечество в опасности!»{1517} Хотя в этом документе и не было прямо сказано, кто должен «расстреливать на месте» контрреволюционеров и прочих врагов нового государства, ни у кого не возникало сомнений, что эта обязанность доверялась ЧК. И ЧК подтвердила это на следующий день, уведомив население, что «контрреволюционеры» будут «беспощадно расстреливаться отрядами комиссии на месте преступления»{1518}. В тот же день, 23 февраля, Дзержинский, связавшись по прямому проводу с местными Советами, сообщил им, что ввиду нарастания антисоветских «заговоров» надлежит немедленно учреждать на местах собственные ЧК, производить аресты «контрреволюционеров» и расстреливать их на месте{1519}. Таким образом, декрет превращал ЧК официально и отнюдь не на временной основе из следственного органа в хорошо отлаженную машину террора. Превращение это произошло с полного согласия Ленина.
В Москве и Петрограде, из-за соглашения с левыми эсерами, ЧК не могла чинить расправу над политическими противниками режима. Пока левые эсеры работали в ЧК — то есть до 6 июля 1918 года, — в этих городах не произошло ни одной официальной политической казни. Первой жертвой декрета 22 февраля стал уголовник по кличке Князь Эболи, изображавший чекиста {1520} . Однако в провинции органы ЧК не были связаны такими обязательствами и регулярно расстреливали граждан по политическим обвинениям. Как вспоминает, например, меньшевик Григорий Аронсон, весной 1918 года в Витебске чекисты арестовали и казнили двух рабочих, обвинив их в распространении листовок Совета рабочих представителей [264] . Сколько еще людей пало жертвой таких самовольных расправ, мы, вероятно, никогда не узнаем.
264
Аронсон Г. На заре красного террора. Берлин, 1929. С. 32. Таким образом, Г. Леггет неправ, утверждая вслед за Лацисом, что до 6 июля 1918 г. ЧК «уничтожала только уголовников и щадила политических противников» (Leggett G. The Cheka: Lenin's Political Police. Oxford, 1986. P. 58).
Взяв за образец жандармский корпус царской службы безопасности, ЧК обзавелся собственными вооруженными формированиями. Первым в ее подчинение перешел небольшой финский отряд, затем появились и другие. К концу апреля 1918 года ЧК имела свой Боевой отряд, состоявший из шести рот пехотинцев, пятидесяти кавалеристов, восьмидесяти велосипедистов, шестидесяти пулеметчиков, сорока артиллеристов и трех броневиков{1521}. Именно этими силами в апреле 1918 года ЧК осуществила в Москве свою, пожалуй, единственную популярную акцию — разоружение «черной гвардии» — анархистских банд, которые заняли несколько жилых домов и терроризировали гражданское население. Создание собственных вооруженных формирований было лишь первым шагом на пути превращения политической полиции в настоящее государство в государстве. На
В первые месяцы существования ЧК направляла значительные усилия на борьбу с обыкновенной коммерческой деятельностью. Поскольку самые обычные розничные торговые операции (например, продажа мешка муки) квалифицировалась как «спекуляция», с которой ЧК призвана была бороться, ее агенты тратили уйму времени, выслеживая «мешочников», проверяя багаж железнодорожных пассажиров и проводя облавы на черных рынках. Эта озабоченность «экономическими преступлениями» приводила к распылению сил, и в результате чекисты проглядели представляющие гораздо более серьезную опасность антиправительственные заговоры, которые начали созревать весной 1918 года. В первой половине 1918-го их единственной успешной акцией в области политического сыска было обнаружение в Москве штаб-квартиры савинковской организации. Однако этим они были обязаны чистой случайности, и это не помогло им впоследствии внедриться в созданный Савинковым «Союз защиты Родины и Свободы». Разразившееся в июле ярославское восстание было для них поэтому полной неожиданностью. Еще более поразительно, что ЧК не было известно о планах восстания левых эсеров, особенно если учесть, что руководители этой партии фактически прямо заявляли о своих намерениях. Дело усугублялось еще и тем, что заговор левых эсеров был тайно подготовлен в штаб-квартире самой ЧК и поддержан ее вооруженными подразделениями. Такой невероятный провал заставил Дзержинского уйти 8 июля в отставку. Его место временно занял Петерс. 22 августа Дзержинский был восстановлен в должности — как раз вовремя, чтобы испытать следующее унижение: на сей раз его ведомство проморгало почти удавшееся покушение на жизнь Ленина.
Ни один царь — даже в периоды расцвета революционного терроризма — не опасался так за свою жизнь и не имел такой мощной охраны, как Ленин. Цари путешествовали по России и ездили за границу. Они устраивали приемы и часто, по разного рода торжественным случаям, появлялись в общественных местах. Ленин, съежившись, сидел за кирпичными стенами Кремля, день и ночь охраняемый латышскими стрелками. Когда время от времени он выбирался в город, об этом никому не сообщалось заранее. С того времени, как в марте 1918 года он перебрался в Москву, и вплоть до самой смерти в январе 1924 года он лишь дважды посетил Петроград — место своего революционного триумфа — и не совершал более никаких поездок, чтобы посмотреть страну или пообщаться с народом. Максимум, на что он отваживался, это иногда ездить в своем «роллс-ройсе» в подмосковные Горки, где была специально реквизирована усадьба, служившая ему местом отдыха.
Троцкий выказывал большую отвагу. Он постоянно ездил на фронт, чтобы инспектировать войска и беседовать с командирами. Но и он нередко менял график и маршрут своих передвижений, стремясь избежать возможных покушений.
До сентября 1918 года никаких серьезных покушений на жизни Ленина и Троцкого не было, так как ЦК партии эсеров — партии террористов par exellence [265] — выступал против активного сопротивления большевикам. Нежелание эсеров прибегать к методам, которые они использовали в борьбе с царизмом, было продиктовано соображениями двоякого рода. Во-первых, руководители эсеров были твердо убеждены, что время работает на них и им надо просто не сдавать позиций и ждать, когда в России восторжествует демократия. Убийство же большевистских лидеров привело бы, по их мнению, к победе контрреволюции. И, во-вторых, они просто боялись большевистских репрессий и погромов.
265
по преимуществу (фр.).
Такую точку зрения разделяли не все эсеры. Некоторые члены этой партии были готовы выступить с оружием в руках против большевиков, независимо от согласия или несогласия их Центрального комитета. Одна такая группа начала складываться в Москве летом 1918 года, под самым носом у ЧК.
Большевистские руководители, и Ленин в их числе, ввели в обычай каждую пятницу, во второй половине дня, выступать в различных местах Москвы перед аудиторией рабочих и партийцев. О появлении Ленина обычно не было известно заранее. 30 августа, в пятницу, он намечал посетить два митинга: один в районе Басманных улиц, в здании Хлебной биржи, другой — на заводе Михельсона, в южной части города. Утром этого дня пришла весть, что застрелен М.С.Урицкий, руководитель петроградской ЧК. Убийцей оказался еврейский юноша Л.А.Канегиссер, член умеренной народно-социалистической партии. Как выяснилось впоследствии, он действовал на свой страх и риск, желая отомстить за казнь друга. Но тогда об этом еще не знали и опасались начала террористической кампании. Обеспокоенные домашние уговаривали Ленина отменить выступления, но он, что было ему несвойственно, решил пойти навстречу опасности и отправился в город в автомобиле; за рулем сидел шофер С.К.Гиль, пользовавшийся его полным доверием. Ленин появился на Хлебной бирже, а оттуда направился на завод Михельсона. Хотя собравшиеся там люди предполагали, что он приедет, полной уверенности ни у кого не было до тех пор, пока автомобиль Ленина не въехал в заводские ворота. Ленин произнес свою обычную заготовленную речь, клеймившую западных «империалистов», закончив ее словами: «Умрем или победим!» Как рассказывал впоследствии в ЧК Гиль, выступление еще продолжалось, когда к нему подошла женщина, одетая в рабочую одежду, и спросила, там ли Ленин. Он ответил уклончиво.