Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924

Пайпс Ричард

Лидеры профсоюзов серьезно поверили утверждениям о построении государства с «диктатурой пролетариата»: плохо разбирающиеся в диалектических тонкостях, они не могли понять, на каком основании партийное руководство, представленное интеллигенцией, знает, что нужно рабочим, лучше самих рабочих. Они выступали против устранения рабочих представителей из органов управления и возвращения под видом «специалистов» прежних хозяев производства. Они жаловались на то, что эти люди обращаются с ними в точности как при старом режиме. Что же тогда изменилось? И в чем вообще смысл революции? Они выступали и против установления в Красной Армии командной иерархии и восстановления чинов. Они критиковали бюрократизацию партии и сосредоточение власти в руках ее Центрального Комитета. Они осуждали практику назначения местных партийных руководителей по указаниям из Центра. Чтобы приблизить партию к трудящимся массам, они предлагали проводить частую смену состава ее руководящих органов, открывая дорогу в них настоящим людям труда^{1643}.

Оппозиция

дала выход подспудно тлевшему еще с конца XIX века конфликту между меньшинством политически активных рабочих и интеллигенцией, которая берется выступать от их имени ^{1644} . Радикально настроенные рабочие, тяготеющие более к синдикализму, чем к марксизму, кооперировались с интеллигенцией и позволяли руководить собой, потому что ощущали в себе недостаток политического опыта. Но они никогда не забывали о той пропасти, которая пролегает между ними и их партнерами, и, как только образовалось «государство рабочих», они уже не видели причины уступать власть «белоручкам» [243] .

243

В 1925 году Крупская писала Кларе Цеткин, что «широкие слои крестьян и рабочих отождествляют интеллигентов с крупными помещиками и с буржуазией. Ненависть народа к интеллигентам сильна.» (Известия ЦК КПСС. 1989 № 2/289. С. 204).

Проблемы, поднятые «Рабочей оппозицией», стояли в центре дискуссии X съезда партии, состоявшегося в марте 1921 года. Накануне его созыва Александра Коллонтай выпустила для внутреннего партийного пользования брошюру, в которой обрушивалась на бюрократизацию новой власти^{1645}. (Партийные правила запрещали вести такую дискуссию публично.) «Рабочая оппозиция», утверждала автор, состоящая исключительно из трудящихся мужчин и женщин, чувствует, что партийное руководство потеряло связь с ними: чем выше начальник, тем меньше сочувствие «Рабочей оппозиции». Это происходит потому, что советский аппарат захватили классовые враги, презирающие коммунизм: мелкая буржуазия заправляет чиновниками, а «крупная буржуазия» под видом «специалистов» заняла руководящие позиции в промышленности и армии.

«Рабочая оппозиция» представила на X съезде две резолюции: одну в отношении партийной организации, другую о роли профсоюзов. Это был последний случай, когда на партийном съезде обсуждалась независимая, то есть исходящая не от ЦК, резолюция. В первом документе говорилось о кризисе в партии, вызванном застарелыми привычками военного командования, усвоенными в годы гражданской войны, и отдалением руководства от трудящихся масс. Партийные дела вершатся без должной гласности или демократии, в бюрократическом стиле, людьми, которым рабочие не доверяют, что подрывает авторитет партии в целом и вынуждает их целыми группами покидать ее ряды. Чтобы исправить положение, партия должна провести тщательную чистку своих рядов, избавиться от оппортунистских элементов и расширить членство рабочих. Каждый коммунист должен не менее трех месяцев в году заниматься физическим трудом. Все функционеры должны избираться своими партийными товарищами и нести ответственность перед ними; назначения сверху, из Центра, возможны лишь в виде исключения. Состав высших органов должен постоянно обновляться: большинство постов должно сохраняться за рабочими, а основной упор в партийной деятельности следует перенести с центра на ячейки^{1646}.

Резолюция о профсоюзах была не менее радикальной^{1647}. В ней выражалось недовольство ослаблением роли профсоюзов, сведением их статуса «почти до нуля». Восстановление народного хозяйства требует максимального участия масс: «Система и методы строительства, опирающиеся на громоздкую бюрократическую машину, исключают всякую творческую инициативу и самодеятельность организованных в союзы производителей». Партия должна продемонстрировать доверие к рабочим и их организациям. Сами производители должны реорганизовывать народное хозяйство снизу. Со временем, когда массы обретут опыт, управление производством будет передано новому органу, Всероссийскому съезду производителей, не назначенному Компартией, но избранному профсоюзами и ассоциациями «производителей». (При обсуждении этой резолюции Шляпников отверг включение в понятие «производителей» крестьянство^{1648}.) При таком устройстве за партией сохраняются вопросы общей политики, а управление народным хозяйством предоставляется трудящимся.

Предложения, выдвинутые старыми большевиками из рабочих масс, проявили их удивительное незнание большевистской теории и практики. Ленин во вступительной речи без обиняков назвал оппозиционеров представителями «ярко синдикалистского уклона». В таком уклоне не было бы ничего страшного, если бы не экономический кризис, переживаемый страной, и бандитские отряды (под чем он понимал крестьянские мятежи). «Мелкобуржуазная стихия» таит в себе даже большую опасность, чем представляла Белая гвардия, и требует как никогда сплоченности партии ^{1649} .

По отношению к Коллонтай Ленин применил, как ему казалось, убийственную иронию, бросив реплику, намекающую на ее личные отношения с вождем «Рабочей оппозиции» («Ну, слава Богу, так и будем знать, что тов. Коллонтай и т. Шляпников — "классово спаянные, классово сознательные"») [244] .

244

Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 41. Ср.: Balabanoff A. My Life as a Rebel. Bloomington, Ind. — London, 1973. P. 252. Ленин был так рассержен тем, что Коллонтай примкнула к «Рабочей оппозиции», что не хотел даже говорить с ней или о ней. «На съезде, когда Коллонтай подошла к нему, он отказался пожать ей руку» (Balabanoff A. Impressions of Lenin. Ann Arbor, Mich., 1964. P. 97–98).

Отступничество рабочих ставило Ленина и его соратников перед проблемой: как управлять от имени «пролетариата», когда тот повернулся к ним спиной. Один выход — расслоить российский рабочий класс. Все чаще стали говорить, что «настоящие» рабочие отдали свои жизни в гражданскую войну, а их места заняли отбросы общества. Бухарин заявлял, что российский рабочий класс «окрестьянился» и что, «объективно говоря», «Рабочая оппозиция» была «крестьянской оппозицией», тогда как один чекист говорил меньшевику Дану, что петроградские рабочие — «сволочь», оставшаяся в тылу, когда все настоящие рабочие ушли на фронт^{1650}. Ленин на XI съезде партии утверждал, что в России вообще не была «пролетариата» в марксовском понимании, поскольку ряды промышленных рабочих заполнили клеветники и «всяческие случайные элементы»^{1651}. Отвечая на подобные обвинения, Шляпников заметил, что 16 из 41 делегата X съезда, поддерживающих «Рабочую оппозицию», вступили в партию до 1905 года, а все остальные — до 1914-го^{1652}.

Еще один путь решить проблему оппозиции — выставить «пролетариат» как некоторую абстракцию: партия, при таком взгляде, по определению и есть «народ» и действует от его имени, невзирая на то, что думают реальные люди^{1653}. Такой подход избрал Троцкий:

«Необходимо сознание, так сказать, революционного исторического первородства партии, которая обязана удержать свою диктатуру, несмотря на временные колебания стихии, несмотря на временные колебания даже в среде рабочих… Без этого сознания партия может погибнуть зря на одном из поворотов, а их много… Партия в целом связана единством понимания того, что над формальным моментом стоит диктатура партии, которая отстаивает основные интересы рабочего класса даже при временных колебаниях его настроения»^{1654}.

Иными словами, партия существует сама по себе и сама в себе и самим фактом своего существования отражает интересы рабочего класса. Живые желания живых людей — стихия, просто «формальный момент». Троцкий критиковал Шляпникова за то, что он «фетишизировал принципы демократии»: «Выборность внутри рабочего класса как бы ставилась над партией, как если бы партия не имела права отстаивать свою диктатуру даже и в том случае, если эта диктатура временно сталкивалась с преходящим настроением рабочей демократии»^{1655}. Невозможно было вручить управление народным хозяйством рабочим хотя бы по той простой причине, что среди них почти не было коммунистов: в этой связи Троцкий приводит слова Зиновьева о том, что в Петрограде, самом крупном индустриальном городе России, 99 % рабочих либо вообще не имеют никакой партийной принадлежности, либо симпатизируют меньшевикам или «черносотенцам»^{1656}. Иными словами: либо коммунизм («диктатура пролетариата»), либо власть рабочих — и то и другое одновременно невозможно: в демократии таилась гибель коммунизма. Ничто не говорит о том, что Троцкий или кто-либо другой из коммунистических лидеров улавливали абсурдность такой позиции. Бухарин, например, открыто заявлял, что коммунизм не может примириться с демократией. В 1924 г. на закрытом Пленуме ЦК он говорил следующее:

«Наша задача — видеть две опасности: во-первых, опасность, которая исходит от централизации нашего аппарата. Во-вторых, опасность политической демократии, которая может получиться, если демократия пойдет через край. А оппозиция видит одну опасность в бюрократии. За бюрократической опасностью она не видит политической демократической опасности… Чтобы поддержать диктатуру пролетариата, надо поддержать диктатуру партии» [245] .

245

Волкогонов Д. Сталин. Триумф и трагедия. Т. 1. Ч. 1. М., 1989. С. 197 (Курсив наш. — Авт.) Бухарин обращал свои слова к Троцкому, который в 1924 году, по причинам, которые будут подробнее изложены ниже, переменил свои взгляды и стал отстаивать идеи, присущие ранее «Рабочей оппозиции».