Русская рулетка
Шрифт:
— Не бойся, — зашевелил он неожиданно побелевшими губами. Вроде бы прошептал он эти слова коню, а на деле прошептал для самого себя — очень хотелось, чтобы холод, внезапно сковавший его тело, прошёл как можно быстрее. — Давай, давай, Калганчик!
Калган сделал ещё один шаг и остановился, по шкуре его побежала крупная дрожь. Тогда Митька спрыгнул с коня и, держа в правой руке карабин наизготовку, левой настойчиво потянул Калгана за собой. Калган вначале было воспротивился, упёрся копытами в землю, но потом сдался — под прикрытием человека идти ему было нестрашно, сделал
Зубами несильно, чтобы не причинить Митьке боль, прихватил гимнастёрку, пожевал её. Орлов от волнения, накатившего на него, этого даже не заметил, стволом карабина раздвинул тёмные заросли.
В ноздри ему шибануло острым грибным духом, прелой травой, сыростью. Митька разочарованно пошмыгал носом — все эти запахи были хорошо знакомы ему с детства, в них не было ничего опасного, и он полез в бузину дальше.
Метров через десять остановился, ткнул карабином в пространство, с треском сломал несколько веток, сшиб горсть прошлогоднего бузинового пшена на землю, попятился назад, но тут же упёрся лопатками в морду Калгана.
— У-у-у-у, — взвыл Митька.
В зарослях бузины, подмяв под себя десяток стеблей, лежал человек в матросской форме. Бушлат на нём был широко распахнут, чёрные крылья зловеще откинуты в обе стороны, застиранная тельняшка покрыта жёсткими бурыми пятнами.
Кровь. Отчётливо было видно, что кровь вытекла из ран, нанесённых ножом.
И это — в пятидесяти метрах от второй дозорной тропы. Первая дозорная тропа проходила по самому краю границы, а вторая дозорная — в глубине, это была тыловая тропа. Митька передёрнул плечами — совсем ознобно вновь ему сделалось, — вновь ткнулся лопатками в морду коня.
— У-у-у, — Митька надавил спиной на храп Калгана, попятился назад, лицо его перекосилось от ужаса, но в следующий миг он постарался взять себя в руки, и это ему удалось, огляделся — вдруг где-нибудь видны следы борьбы? Нет, ничего этого не было. Митька, отёр рукой вспотевшее лицо, ладонь промокнул о штаны и дал побыстрее дёру из бузинника.
Лучше бы он не ездил ни на какие задания — страшно видать такого покойника, лучше бы попросил у Костюрина напарника, одному видеть таких покойников вдвойне страшно. Вспотевший лоб бойца облепили комары, налетевшие откуда-то кучей, Митька снова взвыл — нехорошо ему сделалось.
Из Петрограда, из пограничного штаба приехал начальник разведки, с ним ещё двое малоразговорчивых командиров с суровыми лицами. О них Костюрину сообщили коротко:
— Это из «чрезвычайки».
Прибывшие вместе с Костюриным и Митькой Орловым отбыли на тропу, где был найден труп.
Митька рассказал приезжим, как занервничал его конь Калган, как пришлось лезть в бузиновые дебри, как он увидел там тело убитого матроса, затем, как в театре, повторил рассказанное, добавив к нему «изобразительную» часть — показал, как всё это происходило. Чекисты покивали утвердительно и отпустили Митьку с миром.
Труп, густо облепленный мухами, погрузили на волокуши, накрыли куском брезента и отвезли на заставу.
Пограничникам объявили, что прибывший гражданин — революционно настроенный профессор судебной медицины, он-то и сделает точное заключение о том, что произошло с матросом.
А от матроса уже малость попахивало — летом, весной, когда тепло, подобные продукты портятся, как известно, быстро, но приезжий профессор на запах не обратил никакого внимания, ловко и быстро обследовал труп и попросил воды, чтобы вымыть руки.
— Тело можно закопать, — сказал он.
Чекисты молча посмотрели на профессора и ничего не сказали. А вот начальник разведки с профессором не согласился:
— Я бы не стал торопиться, отвёз бы убитого назад, на старое место, и устроил бы там засаду. Вдруг к покойному матросу кто-нибудь явится, а?
— Вряд ли, — заявил профессор, вытащил из кармана пиджака старый портсигар, наполненный белым мелким порошком, отсыпал себе немного в ладони. Заметив недоумённый взгляд начальника разведки, пояснил: — Хлорка. Обыкновенная хлорка. За неимением мыла пользуюсь ею.
Начальник разведки покачал головой. Непонятно было, то ли он осуждал профессора, то ли одобрял.
— Хлорка сжигает кожу, — наконец, проговорил он.
— Хорошо, но что прикажете делать в таком разе? Ходить с руками, пахнущими мертвечиной? А запах этот — очень стойкий, — профессор попросил полить ему на руки, поймал струю, которую боец — всё тот же Митька Орлов, вылил из глиняной крынки, отряхнул ладони, поработал пальцами. — Мыла же нет не только дезинфицирующего, даже простого.
Не хотелось пограничникам возиться с трупом, но по настоянию начальника разведки, чекисты не стали возражать, его пришлось вернуть на место, в бузиновые кущи.
Митька легкомысленно рассмеялся:
— Чтобы тухнул и дальше?
Никто ему не ответил, а начальник заставы показал бойцу кулак и сделал такое лицо, что Митька Орлов невольно поёжился: не миновать ему теперь мытья полов и чистки гальюна — на ближайший месяц он работой точно обеспечен.
Картина с убийством матроса нарисовалась следующая; он шёл с группой из Финляндии в Россию (скорее всего это был обычный завербованный боевик, иначе бы с ним так легко не расстались), в темноте во время преодоления окна, когда пришлось бежать, он угодил ногой в яму и сломал ее.
Идти дальше он не мог, вернуться назад, в Финляндию, также не мог, поэтому его и оставили лежать в бузиновых зарослях; чтобы не поднимать шума выстрелами, прикончили несколькими ударами ножа и отволокли в сторону.
Может, конечно, случиться так, что за ним кто-нибудь вернётся (именно на это и рассчитывал начальник разведки), но скорее всего вряд ли.
Чекистам всё было понятно, узнать что-либо нового они в общем-то и не рассчитывали, хмурые лица их с сомкнутыми челюстями и твёрдыми сплюснутыми губами были очень красноречивы, прыти начальника разведки они не разделяли…