Русская рулетка
Шрифт:
— Очень хорошо, очень хорошо, — благодарно засуетился Таганцев, — здесь двести тысяч, — видя, что Чуриллов поморщился, Таганцев сделался ещё более суетливым. — Не обессудьте, Олег Семёнович! И вот ещё что, — он протянул Чуриллову листок, — оставьте, пожалуйста, вашу роспись.
— Вот уж чего не хотелось, так не хотелось этого, — глухо пробормотал Чуриллов, ему показалось, что в этой просторной квартире совсем нет воздуха, нечем дышать.
— Вы поймите, Олег Семёнович, я ведь тоже лицо ответственное, с меня тоже отчёт требуют. А, голубчик!
— Значит, долговая расписка…
— Полноте, Олег Семёнович, какая же это долговая расписка, какая кабала?
— Мне уж лучше вообще не брать у вас денег.
— Но я не хочу, чтобы вы свои скудные средства тратили на наше общее дело. Для общего дела есть общие деньги.
Чуриллов помолчал немного, потом взял перо и стремительно, оставляя на бумаге кляксы, расписался.
…Пролётка стояла на улице. Шведов первым взобрался в неё, сел напротив Ольги. Ольга улыбнулась ему, и эта улыбка вызвала у Чуриллова ощущение тревоги, потери, он тихо сел рядом с Ольгой, пытаясь прогнать от себя и тревогу, и ещё некое чувство, которое обычно возникает у больных людей. Всякий больной человек обладает повышенной проницательностью. Чуриллов подловил себя на этом и постарался также освободиться от лишней шелухи; Ольга ухватила его за руку:
— Вы молодец, Олег! Вы поступили очень благородно.
Чуриллов и Шведов проводили Ольгу в контору, в редакцию «Всемирной литературы». Чуриллов хотел позже уйти, но Шведов мягким голосом предложил ему:
— Давайте немного пройдёмся.
Чуриллов согласился: в конце концов, отношения можно будет выяснить. Пешком двинулись в сторону Михайловского замка — надо было размять ноги, подышать воздухом.
— Интересно, вернётся когда-нибудь старое спокойное время? — задумчиво произнёс Чуриллов.
— Несомненно! Царя только не будет, всё остальное возвратится. И лихие русские праздники, и дым маслениц, и песни — не эти дурацкие «Смело, товарищи, в ногу», а настоящие песни. Не абракадабра, совершенно лишённая смысла, а «Москва златоглавая»… «Смело, товарищи, в ногу»… Вы что-нибудь понимаете?
— Да, текст мог бы быть и получше, — согласился Чуриллов, обладающий чувством точных слов, рифм, языковой музыки.
— Вернутся песни нормальные — благородные романсы, трагические народные, вызывающие горечь, тоску, удалые цыганские, блатные, без которых не обходится ни один кабак… Всё это нужно — всё! А если получится перекос, то скоро и за чаркой водки будут петь «Смело, товарищи, в ногу». Глупое время, глупые нравы, глупые песни!
— Нет, время неглупое, — не согласился Чуриллов, — иначе оно не смогло бы пролить столько крови. Время страшное.
— Глупое время легко становится страшным, ум всегда останавливал кровь, безумие — лило её.
— Что ж, всё зависит от точки зрения.
— Скажите, вы любите Ольгу? — неожиданно спросил Шведов, и у Чуриллова от этого вопроса внутри возникла щемящая тоска, он замедлил шаг и печально улыбнулся, потом помотал в воздухе рукой:
— Вопрос не вяжется…
— Понимаю, — не дал ему договорить Шведов, — вопрос бестактный! Прошу извинить меня!
Лицо у него стало резким, угловатым, в несколько секунд обрело боевую беспощадность, и Чуриллов подумал о том,
— Конечно, я люблю Ольгу, — звонко, будто мальчишка, произнёс Чуриллов. — А вы?
— И я люблю! — не замедлил отозваться Шведов. — Выходит, мы с вами соперники.
Чуриллов промолчал.
— И вместе с тем нет: мы с вами соперники и мы с вами соратники, — хищно улыбнулся Шведов. Улыбка его не предвещала ничего хорошего, губы сложились в две твёрдые прямые складки — рот взяло в рамку. — Ну да Бог со всем этим. Разберёмся, рассудимся, разойдёмся, — произнёс он примиряющие слова непримиримым тоном.
— И то верно, — согласился Чуриллов. Ему хотелось перевести разговор в другое русло, может быть, даже распрощаться и уйти, но что-то прочно держало его около Шведова, будто этот приветливый, нестарый и опасный человек обладает некой таинственной силой. Он провёл рукой по пространству, по строгим старым зданиям, помнящим ещё Екатерину, по мокрой, тускло поблескивающей каменной мостовой и произнёс печально и глухо: — Неужели когда-нибудь всего этого не станет?
— Очень даже скоро, — пообещал, усмехнувшись, Шведов.
— Всё-таки есть в вас, Вячеслав Григорьевич, что-то такое… — Чуриллов покачал головой.
— Вы поэт, вы причастны к божьим высям, к мировому духу, — начал Шведов, но Чуриллов оборвал его:
— Это что, насмешка?
— Нет, это истина, — Шведов даже не обратил внимания на резкий тон Чуриллова, — а я военный, я профессионал только в одном деле, в своём, и мне знакомо лишь то, что находится на земле. Зайдёмте сюда, Олег Семенович! — Шведов неожиданно свернул в гулкую длинную подворотню, такую глухую и непроглядную, что Чуриллов сразу решил: в этой вязкой темноте был ограблен и прикончен не один несчастный. Кричать и звать на помощь бесполезно, всё равно никто не придёт, каждый отсидится в своём укрытии, задвинув поплотнее засов.
— И куда же это вы меня? — спокойно поинтересовался он.
— Сейчас увидите!
Они вошли в затенённый мрачный подъезд, пахнущий кошками. Шведов чиркнул спичками и с ругательством «Чёртов дворник, совсем мышей не ловит!» посветил, по растрескавшимся бетонным ступеням ловко соскользнул вниз, пригласил Чуриллова за собой, с ходу легко попав ключом в ушко замка, открыл дверь влажного душноватого подвала и, когда Чуриллов вошёл, задвинул за ним засов.
«Бетонный мешок, — без всякого страха подумал Чуриллов, — приют какого-нибудь душегуба, перешедший в наследство Шведову».
— Извините, здесь тоже нет света, — сказал Шведов, — потерпите немного! — он зажёг ещё одну спичку, посветил.
В подрагивающем слабеньком пламени Чуриллов увидел огромный подвал с циркульным потолком, электрический патрон, качающийся на коротком шнуре. Лампочки в патроне не было, тень от шнура была гибкой, подвижной, похожей на верёвку, переброшенную через деревянную перекладину. «Осталось только сделать петлю», — подумал Чуриллов.
В стенке подвала была сделана ещё одна дверь. Шведов открыл и её, за первой дверью шла вторая, также с замком, на неё Шведов потратил несколько секунд, бесшумно распахнул и щёлкнул выключателем.