Русская стилистика - 2 (Словообразование, Лексикология, Семантика, Фразеология)
Шрифт:
Станет мукою, что было тоской?
Нет, лучше мукой!
Люди, поверьте: мы живы тоской!
Только в тоске мы победны над скукой.
Все перемелется? Будет мукой?
Нет, лучше мукой!
М. И. Цветаева. Мука и мука
Цветаевские омографы здесь выступают в роли окказиональных антонимов, противопоставляемых по признаку забвения / незабвенности.
Аналогичный пример в поэмах В.В. Маяковского:
Чудно человеку в Чикаго!
Чудно человеку!
И чудно!
(150 000 000)
Мне ль
вычеканивать венчики аллитераций
богу поэзии с образами образов
("Пятый Интернационал")
Паронимия и парономазия
Энантиосемия, т.е. омонимия,
Восхищенной и восхищённой,
Сны видящей средь бела дня,
Все спящей видели меня,
Никто меня не видел сонной
М.И. Цветаева.
"Восхищенной" значит "похищенной, привлеченной"; "восхищённой" -"исполненной восхищения, очарованной". Первое слово указывает на высшую силу, которая притягивает к себе поэта, второе - означает ответ поэта на призыв.
Парономазия (паронимическая аттракция) - это случайное сближение неродственных; слов, признак особой виртуозности:
Ночь Евья,
Ночь Адамья.
Кочевья
Не отдам я.
Табун
Пасем.
Табу
На всем.
Н. И. Глазков. Поэтоград
Парономазия помогает увидеть неожиданное родство - глубинное, невидимое глазу - в далеких друг от друга словах. Мы уже приводили пример из того же "Поэтограда" - с "творителями" и "вторителями". А вот аналогичный случай - стихотворение молдавской поэтессы Л. Лари в переводе А. М. Бродского. Оно называется "Молитва Пигмалиона":
Творенье - одухотворенье,
Без духа оно - ремесло.
Как дар есть по сути - даренье,
Так тело по сути - тепло.
Сначала переводчик берет просто однокоренные слова "творенье" и "одухотворенье", затем дублеты "дар" и "даренье". Последние слова являются абстрактными существительными ("дар" означает "дарование", а не "подарок") и построены по одному и тому же принципу суффиксации (в слове "дар" она нулевая). Автор настраивает нас на объемное видение слова, на открытие в нем второго плана. Однако эти лексические параллели мотивированы словообразованием. Они подготавливают пару, не имеющую такой мотивировки "тело/тепло". Эта параллель тем более удачна, что она "изобразительна": первое слово в данном контексте воспринимается неполным вариантом второго. "Тело" - это "не готовое", "не завершенное" слово, как тело Галатеи не завершено, пока оно остается холодным мрамором. Фактически оно может называться телом в другом смысле, то есть трупом. Переводчик очень удачно обыгрывает и полисемию слова: тело без тепла - это тело мертвое.
Парономазия может принимать курьезнейшие формы. Так, например, И.А. Гончаров однажды обнаружил у своего лакея Валентина тетрадку, озаглавленную "Сенонимы".
Под этой надписью, попарно, иногда по три слова, (...) написаны были однозвучные слова. Например, рядом стояли: "эмансипация и кон-стипация", далее "конституция и проституция", потом "тлетворный и нерукотворный", "нумизмат и кастрат", и так без конца.
– Что это такое?
– спросил я.
– Тут написано что: сенонимы!
– сказал он.
– Да что такое "синонимы", ты знаешь?
– Это похожие друг на друга слова.
– Кто это тебе сказал?
– Да тот же дьякон Еремей: он был ученый.
И.А. Гончаров. Слуги старого века.
Валентин совершенно прав, когда называет эти слова "сенонимами", потому что, строго говоря, здесь нет ни синонимии, ни паронимии, ни даже паронимичесиой аттракции,
Наконец, к паронимам близки дублеты - однокоренные слова, различающиеся чаще всего суффиксами и выражающие оттенки общего смысла. Сочетание дублетов в одном контексте не только украшает произведение, но и создает впечатление разностороннего, объемного раскрытия темы.
Он жалобен, он жалостлив и жалок, - пишет И.-Северянин о М.А. Кузьмине, тремя штрихами рисуя вполне целостный характер, (одновременно разнообразный и единый: его качества группируются вокруг главного чувства жалости).
На первый взгляд, в том же ряду и следующий пример:
"... Игнатий был предан колхозному движению до свирепости. Поднимал народ в пять часов утра, как утопистов. Про утопистов слыхал? (...) Народ такой был - утописты. У них все было бесплатно (...)
– А колхозы у них были?
– спросил Митя.
– Нет. Колхозного движения у них не было. Поскольку там не было деревни. На сельскую работу погоняли без разбору, всех подчистую - и дворника, и академика - на полных два года без перерыва (...).
– А где, дядя Макун, эти утописты жили?
– спросил Митя.
– В Утопии.
– А Утопия где?
– Кто ее знает. Гордей Николаич, кузнец, говорит, что такого народа никогда не было. А Федот Федотыч объяснил, будто (...) утописты добились уничтожения частной собственности и противоположности между городом и деревней, а после того забрались на кирпичную стену, попрыгали оттуда в море и утопились. Поэтому и называются "утописты".
С.П. Антонов. Овраги
Конечно, при комментировании данного микротекста напрашивается вывод, что говорящий, по малограмотности, смешивает понятия "утопийцы" (жители острова Утопия из романа Томаса Мора) и "утописты" (создатели утопий, в пределе - беспочвенные мечтатели вообще). Но правильнее было бы сказать, что как раз по малограмотности Макун ничего не смешивает. Скорее всего, слова "утопийцы" он вообще не знает. Но крестьяне в романе С.П. Антонова и Макун в том числе - правильно чувствуют языковые значения. Ведь, в принципе, даже не зная слова "утопийцы", они могли бы образовать его по аналогии с "австрийцами" и т. п. или придумать какое-нибудь другое название по продуктивной словообразовательной модели. Однако они вряд ли сочинили бы для этой цели слово "утописты" - этнонимов с суффиксом -ист- не существует. Данный формант специализируется на словах, характеризующих человека по профессии, на со-ционимах вообще, и крестьяне очень точно употребляют слово "утописты", как будто чувствуя, что это не этноним ("такого народа никогда не было"), а соционим. Это слово в том же ряду, что "баптисты" или "уклонисты". Случай осложняется еще и компонентом "народной этимологии" -вернее, ресемантизации: от глагола "утопиться".