Русская Вандея
Шрифт:
На этих противоречиях выросли казацкие правительства Дона и Кубани с их «парламентами», похожими, говоря словами Маркса, «на того чилийского чиновника, который посредством кадастрового межевания полей хотел основательнее урегулировать земельные отношения в то самое время, как подземный гром уже возвестил о вулканическом извержении, которое должно было взорвать почву под самыми его ногами».
Почва, как мы видим, сама по себе была в достаточной степени непрочной. К тому же элементы разложения коренились в самом союзе казацких правителей с Деникиным. Автор дает чрезвычайно яркие материалы об этом.
Союз
Что из себя представляла деникинщина? Это была вооруженная организация буржуазно-помещичьего блока, в котором гегемония принадлежала крепостникам-помещикам. Партия буржуазии — кадеты — играла довольно видную роль в стане Деникина. Но что осталось от их «либерализма»? Что осталось от их «борьбы» с крепостничеством? Напрасно мы старались бы найти у кадетов хоть тень их буржуазной самостоятельности. Ее не было. Автор очень удачно изображает деникинщину: «если не бывший царский генерал-адъютант или сенатор, то эластичный, с черносотенной прослойкой кадет, напуганный революцией».
Деникинщина — это не только борьба с пролетарской диктатурой, но и борьба с февральской революцией, со всякими реформами, подрывающими интересы крепостников-помещиков. Буржуазия уже по одному этому не могла повести за собой крестьянство, что она сама шла за злейшим врагом крестьянина — крепостником-помещиком. И если были периоды, когда крестьянская масса выступала на борьбу с пролетарской диктатурой, — так было весной 1919 года, и это дало возможность Деникину начать свое наступление на Москву, — то все же при выборе между диктатурой пролетариата и диктатурой помещика крестьянство даже в своей зажиточной части становилось на сторону пролетариата. Ибо иного выхода не было.
Деникинщина ежечасно ставила крестьянина в то положение, которое привело его к союзу с пролетариатом в Октябре 1917 года, так как ставила его лицом к лицу со старым знакомым — крепостником-помещиком. Этот момент недостаточно освещен автором. Пожалуй, поэтому автор выбрал не совсем верное название своей книги — «Русская Вандея». Именно на отсутствии Вандеи, т. е. монархического движения крестьянства, сломал себе голову Деникин, а вместе с ним и буржуазная, казацкая контрреволюция.
Жаль, что автор не дает в этой книге тех течений деникинщины, которые пытались наметить путь к построению монархии не на основе помещичьего землевладения, т. е. сделать возможным союз монархии с крестьянством. Из этих течений выросла позднее врангелевщина. К чему привела эта попытка, нам известно, и тот же автор в другой своей книге («Под знаменем Врангеля») дает не менее яркую картину разложения врангелевщины.
Отсутствие Вандеи в «Русской Вандее» — вот основа, на которой плавала та гниль, которую великолепно изобразил автор.
К этому нужно добавить еще, что монархическая контр-революция означала не только подавление крестьянства, но и подавление национальных и казацких автономистских окраин. Это приводило к тому, что Деникин должен был завоевывать Москву, так как без Москвы, без этого центра великодержавия, нечего было думать о подавлении «хведерастов». А для того, чтобы завоевать Москву, нужно было наметить такую опору в окраинах (против которых был направлен поход на Москву), чтобы подавить с его помощью крестьянское движение не махновского, а советского типа. Для наступления
Из этого круга противоречий вывела Деникина… Красная армия. Теперь Деникина эти противоречия наверно не мучают. Они отошли в область истории.
Но и теперь интересно и полезно читать описание той гнили, которая выросла на основе этих противоречий.
Ан. Анишев
I
В КОНЦЕ МИРОВОЙ БОЙНИ
Мировая война для России кончилась.
Кавказская армия, оккупировавшая Турецкую Армению, расползлась вскоре же после Брестского мира. Сформированные на замену ей в начале 1918 года национальные корпуса, — армянский, грузинский, русский, — не выдержали натиска турок, которые чуть не голыми руками отобрали не только свою территорию, но и приобретенные Россией по Сан-Стефанскому договору Карсскую и Батумскую области.
Закавказьем со времени Октябрьского переворота управлял так называемый особый закавказский комиссариат, состоявший из представителей трех главнейших национальностей края — грузин, армян и татар, — по преимуществу меньшевиков и эс-эров. Военная неудача, в связи с бесконечными междупартийными спорами, и вечная национальная вражда вызвали быстрый распад этого эфемерного государственного образования. К лету 1918 года Грузия, Армения и Азербайджан представляли из себя самостоятельные республики.
В Грузии воцарились меньшевики.
Вчерашние российские министры в социалистическом кабинете Керенского, гг. Церетели, Чхенкели и др., очутившись у себя на родине, поспешили провозгласить лозунг: «Грузия для грузин» и начать преследование иноплеменников. Для русских людей, проживавших в этой новоявленной республике или постоянно, или временно, в связи с мировой войной настали черные дни. Бесчисленные общегосударственные учреждения спешно ликвидировались. Десятки тысяч русских остались без хлеба.
На беду на Северном Кавказе началась гражданская война. Да и вообще выехать туда мешали разбойники горцы, которые засели в ущельях по Военно-Грузинской дороге и никому не давали ни прохода, ни проезда. Пароходство по Черному морю замерло еще с осени 1914 г., а железная дорога от Баку вдоль Каспийского моря была почти сплошь разрушена.
В Тифлисе, где более всего скопилось русского люда, образовалась пробка.
Перед всеми «великодержавниками» — так травила меньшевистская пресса русских — стоял роковой вопрос:
— Что делать? Куда деться? А самое главное:
— Чем наполнить завтра свой желудок?
О том, что происходило внутри России, эти новейшие кавказские пленники имели весьма смутное представление. Сущность Октябрьского переворота мало кто уяснял себе. Больше судили с кондачка, а еще больше — вторя меньшевистской волынке.
По обыкновению плохо разбиралась в политических вопросах военщина, привыкшая мало думать и много делать по приказанию начальства.
Когда в штабе Кавказской армии, квартировавшем в г. Эрзеруме, было получено известие об Октябрьских событиях в Петрограде, некоторые офицеры искренно радовались, хотя природа большевизма для них осталась неведомой. При посещении штаба мне нередко приходилось слышать такие речи: