Русская весна
Шрифт:
– А кто еще о нем позаботится? – сказала Соня. – Не сдавать же его в дом призрения?
– Но ты, надеюсь, понимаешь, какой воз тебе предстоит тянуть...
– Ничего особенного. Днем он справляется сам, и с понедельника я могу выйти на работу.
Франя дотронулась до руки матери и проговорила сочувственно:
– Ей-же-ей, у меня не камень вместо сердца. Я понимаю, что ты ощущаешь сейчас. Но через два года? Десять? Двадцать?
Соня внезапно разразилась рыданиями. Франя обняла ее, но она плакала и плакала, бессильно свесив голову.
– Мамочка, что случилось? – повторяла Франя. Соня вытерла глаза и посмотрела на нее.
– Он умирает, Франечка. Его не станет через год или два. Эта машина его не спасет. Он будет медленно
– Боже правый!
– Разве я имею право оставить его? Упечь его в богадельню или в больницу, где он будет один-одинешенек, и день за днем жизнь вытекает, и ни родного лица, ни любящего человека!
– Но он кажется таким беспечным, таким...
– Мужественным? Да, он всегда был храбрецом, это и разбивает мне сердце...
– Но ты не сказала ему правду? – растерянно спросила Франя.
– Конечно нет. Я не так безжалостна. И ты не смей ничего говорить! Он полон надежд, ты его знаешь. Еще в больнице он носился с идеей крошечного вживляемого аппарата, регенерации тканей мозга.
– Это... Это реально?
– Лет через десять, может быть.
– Значит, он не...
Франя поймала страдальческий взгляд матери и осеклась.
– Мы не вправе отнять у него надежду, – сказала Соня.
– Но рано или поздно он поймет.
– Чем позднее, тем лучше!
– Конечно, – пробормотала Франя.
Привычный мир рушился и грозил погрести ее под обломками. Сперва эта нелепая авария, потом мучительная и неловкая встреча с отцом, с которым она за много лет и словом не перемолвилась, потом... Как, скажите на милость, она может любить отца, который отшвырнул ее?
– Я понимаю, Франечка, у тебя своя жизнь, но ты не бросишь меня, нет?
– Конечно нет, – пробормотала Франя. – Но как я могу помочь?
– Помирись с ним, Франя. Почаще бывай у нас. Будь ему дочерью, чтобы он ощутил себя отцом. Прости ему старое – все, чем он жил, у него отнято. Ему так мало осталось в жизни.
Франя подбежала к матери и порывисто обняла ее за плечи.
– Мамочка, я сделаю все. Я не дам тебе пасть духом.
Соня с трудом поднялась на ноги.
– Господи, в том моя надежда, – сказала она сквозь слезы. – Мне не справиться одной, Франя, у меня никого нет, кроме тебя...
Директор Европейского космического агентства Патрис Корно сообщил, что на прошлой неделе успешно завершился пробный полет первого корабля из серии «Гранд Тур Наветт». Трехдневное путешествие к Луне прошло без серьезных неполадок.
«Открывается новая эра в освоении космоса, – заявил Корно. – “Гранд Тур Наветт” дает возможность создать поселения на Луне, построить постоянную базу на Марсе, получить от Спейсвилля коммерческую выгоду, доставить нас к Юпитеру и Сатурну и, возможно, за пределы Солнечной системы. Колумб открыл Америку, Магеллан совершил кругосветное путешествие под парусами, но мировое сообщество возникло только с появлением пароходов. Сейчас мы делаем это в космосе».
XXIV
Соня вернулась на работу. Джерри был намертво привязан к дому аппаратом, поддерживающим его жизнь, и мог только смотреть телевизор, читать фантастику и играть с компьютером.
Телепостановки он всегда ненавидел; в новостях сообщалось в основном о каких-то выборах на Украине, из-за которых гудела вся Европа; мелькнули сообщения, что первый полет «Гранд Тур Наветт» откладывается. И настал день, когда он сидел в гостиной, один, и смотрел, как на экране главные двигатели его «Гранд Тур Наветт» полыхнули огнем, и огромный корабль величаво поплыл к Луне – без него на борту! Стал удаляться в звездную черноту, покуда сам не превратился в бледную голубую звезду.
С тех пор Джерри не мог смотреть ТВ и не мог читать фантастику – снедали
Нашлось немногое. Электроникой этого рода занимались пока редкие искусники. Никто еще не подступался к имплантируемым приборам, которые могли бы вернуть ему настоящую жизнь. Джерри сумел бы месяцев за шесть спроектировать принципиальную схему – тут главное терпение и время, а того и другого у него было предостаточно. Но потребовалось бы лет десять, чтобы создать такие сверхминиатюрные приборчики.
Что до регенерации мозговых тканей, то и тут дело было швах. В биотехнологии американцы опережали всех (они лидировали только здесь и в бесконечных разработках космических вооружений), но всемогущий Закон о национальной безопасности закрыл доступ к компьютерной информации для зарубежных пользователей. Как Джерри ни изощрялся, барьеры секретности преодолеть не смог – приходилось довольствоваться туманными сведениями из научно-популярной прессы.
Американцы и впрямь вырастили из одной клетки мозг крысы, но совершили это в рамках какой-то дебильной военной программы. Можно было догадаться, что они выращивали мозг из генома и тут же консервировали путем полимеризации – чтобы не хранить его живым в инкубаторе. Затем мертвый мозг (впрочем, вряд ли этот мозг был когда-либо живым) мог применяться – по крайней мере теоретически – в сверхминиатюрных системах наведения крылатых ракет. Это не могло помочь в решении его проблемы, и, в любом случае, на этом лежал гриф абсолютной секретности. Однако подобные опыты, проведенные в Европе, были бы хоть каким-то подспорьем. Коль скоро можно клонировать мозговую ткань грызунов, то можно клонировать и человеческую. Пусть это будет биологически мертвая субстанция, – если ее удастся полимеризовать и запрограммировать, ею можно заменить утраченную часть мозговой ткани. Не ахти какое достижение, и добиться этого удастся по меньшей мере лет через десять – но хоть что-то... Это было все, что он нашел после многонедельных поисков – надежду, неясную и отдаленную.
Новое знание подтолкнуло его к новым мыслям, которых он прежде страшился. Штука в том, что его сердце билось нормально и ритмично, он легко дышал и чувствовал себя в общем здоровым и крепким. Но временами...
Иногда после нескольких быстро и громко произнесенных фраз он ощущал расхождение между нужным ему дыханием и ритмом, принудительно заданным машиной. Если он пытался дышать по-своему, создавая избыток углекислого газа и дефицит кислорода в организме, установка учащала ритм дыхания с задержкой. Несколько секунд кружилась голова, и он беспомощно хватал воздух ртом.
Временами он просыпался после кошмаров – сердце колотилось безумно. Порой казалось, что кровь рвет его барабанные перепонки. При эрекциях – чрезвычайно редких – голова становилась легкой, но он боялся как-то на это реагировать. Нельзя было резко подняться с места – комната шла кругом. Когда он попробовал заняться аэробикой – присесть раз-другой, – легкие работали чересчур тяжело, а сердце слишком слабо.
Аппаратура была хороша, но регулятор конструировали для поддержки сердечного ритма и дыхания у космонавтов, погруженных в глубокий сон, в гибернацию [72] . Аппарат перепрограммировали для нормальной работы сердца и легких, но Джерри подозревал, что тончайшая зависимость между дыханием и сердечным ритмом оказалась слишком сложной для электроники.
72
Состояние замедленной жизнедеятельности организма, подобное зимней спячке животных. Используется при обширных хирургических операциях.