Русская война 1854. Книга третья
Шрифт:
— Согласен, — генерал Горчаков, приглашенный на собрание, неожиданно поддержал Корнилова. Наверно, впервые с момента их встречи на этой войне. — Враг вероломно напал на Керчь. Если бы не самоотверженные действия эскадры Новосильского, город мог пасть. А это не только потеря поставок по морю, которые нам так пригодились, но и перерезание сухопутных артерий. Такое нельзя оставлять безнаказанным.
Меншиков оценил речь Петра Дмитриевича — недаром ходили слухи, что тот нацелился на место в Государственном совете [11] . Как он ловко не заметил роль летающей станции Щербачева, чтобы все главные подвиги воздушных сил начались уже после его назначения. Или формулировка «город
11
Высший законосовещательный орган при Николае I. И летом 1855 года Горчаков П. Д. по протекции брата действительно занял там место.
— Александр Сергеевич, что вы думаете? — великий князь Николай старался казаться невозмутимым, но Меншиков уже достаточно узнал его, чтобы не сомневаться: третий сын царя хочет действовать. Хочет, но после мясорубки Инкермана все-таки сдерживает свои желания. Да, этот опыт точно пошел ему на пользу.
— У нас нет доказательств причастности англичан к этой атаке, — напомнил Меншиков. — Таким образом, если мы первыми нарушим перемирие, то дадим Англии и Франции право говорить о нашем вероломстве.
— Как будто они станут делать нам больше пакостей! Или войну объявят? — не сдержал иронии Корнилов.
— С ними ничего не изменится, — Меншиков оставался предельно серьезен. — Но вот партии войны в Австрии и Пруссии получат новые аргументы, чтобы склонить на свою сторону остальных. Стоит ли локальный успех в Крыму, даже если неожиданной атакой мы уничтожим весь экспедиционный корпус и поддерживающий его флот, того, что против нас выступит объединенная армия Европы? Как в 1812-ом?
— Для этого и стоит армия на Дунае, чтобы остановить эту угрозу, — напомнил Николай.
— И это очень разумное решение императора, которое позволило нам до сих пор удерживаться на грани большой войны, — ответил Меншиков. — Вот только решение о том, чтобы перейти эту грань, а нарушение перемирия — это почти гарантированное вступление в войну новых участников, должен тоже принимать именно он.
Великий князь Михаил, который все собрание просидел молча, еле заметно улыбнулся. Он, как и Меншиков, уже понял, что нарушать перемирие теперь никто не решится. Опытный светлейший князь сумел правильно расставить приоритеты. А его оппоненты, несмотря на возраст или острые зубки и статус, оказались просто недостаточно опытны.
Впрочем, Меншиков не обольщался. Одна ошибка, и его отправят в отставку. Слишком уж много собралось вокруг трона людей, которые мечтают проявить себя. Увы, думая о будущем, эти карьеристы представляют только свои победы и успехи, но вот задуматься, к чему они могут привести всю страну через несколько шагов — это слишком сложно.
Одним из немногих, кто выделялся на этом фоне, был капитан Щербачев. Он словно жил в будущем, устремляясь мыслями на годы вперед. А то и дальше. Жаль только, что думал он при этом больше о своих изобретениях, чем о тех, для кого их делал. Ну да ничего, ему тоже был нужен опыт. Свои шишки, свой Инкерман, чтобы… Как великие князья осознали, что их может убить так же, как и обычного солдата, так и Щербачев… Смирил гордыню, принял служение, не формально, а в душе. С другой стороны…
Неожиданно Меншиков задумался, что, может быть, эта самая гордыня и не дает Щербачеву остановиться и каждый день толкает его вперед. Что ж, еще один повод и с ним тоже не принимать поспешных решений.
Снова считаю. Две недели в ноябре 1854-го — это совсем не те же две недели в сентябре, когда я только попал в это время. Тогда я мог изменить судьбу разве что для нескольких сотен человек, сейчас — могу замахнуться на что-то гораздо большее. И вроде бы сражений с врагом пока нет, но мы каждый день пашем в мастерских, создавая
Новенький Петрушевский работает сразу по двум направлениям. По металлам — неохотно, но даже так ему уже удалось подготовить конвертер, где мы продуваем сталь горячим воздухом [12] . Кислород окисляет все примеси в чугуне, выдавая на выходе почти привычную для меня сталь. Почти две тонны за раз — меньше, чем могли бы, но в разы больше, чем при плавке в тигеле, как сейчас принято.
Впрочем, все оказалось не так радужно и элементарно, как я думал. Просто воздуха и конвертера оказалось недостаточно, но Василий Фомич вспомнил свой опыт на чугунолитейном и подсказал, что выкладывать зону плавки чем угодно нельзя, и нам пришлось заняться подготовкой нормальной футеровки. Лесовский достал кварциты, извести — все это измельчили, замешали и высушили. Получилось основание с высокой долей кремния, которая и температуру держала, и заодно добавила получающейся стали нужную крепость.
12
Это главный герой после полета вспомнил примерно, как делается бессемеровская сталь. Много всего пропустил, но так ведь это только начало.
Дальше были опыты по длительности плавки и продува — как оказалось, для второго хватало всего пятнадцати минут. По скорости и того, и другого, по температурным режимам, требованиям по качеству чугуна и возможным добавкам… Мы могли бы продолжать бесконечно, но как только методом перебора наткнулись на первый же приемлемый результат, то 90% мощностей тут же пустили на выплавку стали для котлов, турбин и новых конвертеров. А 10% времени продолжали тратить на эксперименты, пытаясь открыть более экономичные технологии или интересные сплавы.
В общем, с металлом дело шло, а вот со взрывчатыми веществами, которым прапорщик Петрушевский отдавался всей душой — мы, наоборот, зашли в тупик. Василий Фомич был убежден, что нужно продолжать работы по нитроглицерину, где всего-то и осталось, что нейтрализовать его кислотность. Почему-то он верил, что с этим справится окись магния, и что-то действительно получалось, но назвать это стабильным результатом было нельзя.
Так же и с направлением нитроцеллюлозы. В целом Петрушевский принял идею разработки нового более сильного пороха, мы даже сделали барабаны для растягивания хлопка и насыщения его азотом, но… Какие нужны доли серной и азотной кислот, чтобы получить нужный результат? В работах голландца Кристиана Шенбейна говорилось о пятидесяти процентах на первое и второе, но мне казалось, что цифры должны быть другие. И даже если принять их — хлопок после пропитки сгорал с заметным взрывом — возникали вопросы по самому процессу. Как организовать использование кислот, как их восстанавливать, что делать с испарениями. В общем, до промышленной технологии было еще далеко, но я был уверен, что Петрушевский во всем разберется, а пока безусловными лидерами были Достоевский и Леер.
Михаил Михайлович взял на себя направление с турбиной, которая стала возможной после появления рабочей модели конденсатора и перехода к относительно замкнутому циклу пара. Я не ждал быстрых результатов, но Достоевский, кажется, просто не понял, что делал что-то настолько отличающееся от всего ему знакомого, и без долгих разговоров собрал сразу две рабочие модели. Первая вышла заменой уже созданному паровому двигателю с цилиндрами. При тех же размерах и давлении котла с новой установкой мы выигрывали в весе и мощности раза в три. И, судя по смутным воспоминаниям из будущего, примерно так все и должно быть. КПД парового двигателя в лучшем случае доходило до 8%, а турбина могла выдать и все 30%.