Русская война. 1854. Книга 2

Савинов Сергей Анатольевич

Мне вон даже припомнили это при планировании операции. И какое решение теперь принять? Кто я такой – очередной генерал-перестраховщик или боевой офицер?

Глава 3

Вокруг стоны, лязг брони, грохот сапог и тяжелое дыхание. Мои люди, которые доверили мне свои жизни… Я в итоге принял решение и уже был готов командовать отход, когда возле моря взлетела очередная осветительная ракета Конгрива. И в ее отблесках я увидел медленно снижающегося «Карпа». Крылья перебиты,

из самого шара через десятки пробитых дыр вырывается воздух – но он не падал. Скользил вниз, а замерший на дугах пилот лежал без движения. Ранен, оглушен, убит?

– Прокопьев! – рявкнул я мичману. – Передавай через птичку Алферову, чтобы выдвигался к нам!

По плану… По старому плану: как раньше мы прикрывали возможный отход ракетчиков, так теперь и они должны были сидеть на краю кладбища, готовясь встретить наших вероятных преследователей. Теперь не встретят, мне понадобятся все оставшиеся ракеты в новой атаке.

– Что будем делать? – Игнатьев подошел ко мне и задал этот вопрос шепотом, чтобы не услышали остальные. – Я ведь считал выстрелы с берега. Там по силе залпа около двух рот собралось, и они готовы к бою. Нас в два раза меньше…

Костры подожженных пороховых складов еще горели, разгоняя по окрестностям причудливые тени и иногда пугая взрывами еще не разорвавшихся снарядов.

– Сколько мы потеряли? – в ответ спросил я.

– Четверых безвозвратно. Одного пулей в лицо, трех – штыками. Еще полтора десятка легких.

– Гранаты в первом бою не тратили?

– Все как на тренировках. Чтобы не влететь в свое же пламя, придержали.

– Значит, по одной гранате у нас есть. И десять ракет… – я прикидывал силы.

– Восемь, господин штабс-капитан, – доложил подошедший на позицию мичман Алферов. – До последнего склада достали не с первого раза. Пришлось тратить дополнительные выстрелы.

Восемь ракет, восемьдесят одна граната… Я думал, ждет ли враг от нас нового натиска? Будет ли готов и к чему именно? Удара в лоб может не хватить, и, если французы выдержат первый удар, тогда все. Нам будет даже не оторваться.

– Прокопьев, сигналь на базу. Мне нужно знать, когда пилоты смогут снова взлететь, – я выдохнул. – И передай, что Степан знает, что делать. Он давно этого хотел.

– Говорят, к вылету готовы. На позиции будут через десять минут, – голос Прокопьева дрогнул, когда он обменялся сообщениями через Митьку.

– Тогда через пять минут выступаем, – решил я.

– План? – сглотнул Алферов.

– Идем в лоб, – я словно чувствовал сопротивление. Людей, себя самого, чего-то еще неведомого и невидимого… – Штурмовики первыми. Гранаты кидаем в стороны, чтобы нас не смяли с боков. Путь перед собой расчищаем штыками, надо пробиться на вершину холма и занять его укрепления. Ракеты используем по крупным скоплениям врага. По артиллерии – только если ее успеют повернуть в нашу сторону.

Кажется, в это время было не принято объяснять свои планы.

Да так в любое время! Командиры приказывают, солдаты исполняют, надеясь, что, если каждый сделает то, что должен, это приведет к победе. У нас же было еще несколько минут, и не тратить же их на то, чтобы изводить себя мыслями о смерти. Так что я стоял и рассказывал, как мы действуем, что должны сделать пилоты Степана, чего мы ждем и куда прорываемся дальше.

– Время, – доложил следящий за часами Прокопьев.

– Выступаем, – кивнул я.

– Ваше благородие, – придержал меня Игнатьев. – Я знаю, вы считаете, что к позициям нужно подбираться скрытно, не вставая под пули, но… Если пойдем врассыпную, даже с ракетами и гранатами нужной силы удара не будет. Не прорвемся.

– Что ты предлагаешь? – спросил я, уже зная ответ.

– Пойдем колонной. Владимирцы встанут в первых рядах, чтобы задать темп, матросы сзади, чтобы навалиться, когда врежемся во врага.

Мне очень много чего хотелось сейчас сказать. Про потери, про идущие на пули плотные ряды… Но в то же время ефрейтор, который провел в таких боях больше десяти лет, точно разбирался в этом лучше меня. Готов я принять его совет?

– Идем колонной, – от сжатых челюстей по шее, а потом и по спине пробежала волна дрожи. Страшно, но, раз решил, надо делать. – Я с вами.

– Мы знаем, ваше благородие. – Игнатьев лишь усмехнулся.

Посыпались команды, солдаты сбивали ряды, я даже сквозь еще гремящие взрывы слышал, как хрустят пальцы, сжимающие винтовки. Вперед… Тени скрывали нас какое-то время, но вот начали раздаваться выстрелы, замелькали фигуры на холме возле орудий. А страха не было. Здесь и сейчас в моей крови было столько адреналина, что он сжигал любые лишние эмоции.

– Мичман Прокопьев, давайте наудачу одну ракету по передним позициям, чтобы береглись! Как вы можете! – крикнул я.

Сзади долетело взволнованное «есть». Я слышал топот шагов, скрежет разворачиваемой треноги с направляющими, треск… Ракета, запущенная удачливым мичманом, пролетела прямо над нами и врезалась точно в баррикаду перед позициями французов. Несколько долгих секунд, пока догорела трубка замедлителя, и взрыв. Во все стороны ударила картечь, и бодрый голос с той стороны, строящий наших врагов, неожиданно затих.

– Молодец Прокопьев! – так же во весь голос крикнул я. – Как надо попал, вражеский офицер даже голоса лишился от удивления! Или еще какой штуки, без которой порядочному мужчине жизни нет!

Раздались смешки, и мы чуть ускорились. Именно чуть: если кто побежит, то потеряем строй. Французы же, несмотря на потерю офицера, собрались – над укрытиями появилась линия вражеских бойцов, вскинувших винтовки, выстрел… Я успел подумать, что колонна еще тем хороша, что сужает фронт атаки, а потом рядом начали падать солдаты. Мои солдаты. Очень хотелось верить, что их просто сбило с ног. Что кирасы защитили!