Русская жена арабского наемника

Малахова Юлия

Спасибо тем, кто изобрел водооталкивающий макияж: накрасившись и втиснув себя, красивую, в сарафанчик от Версаче, в водолазный комбинезон, спускаюсь в воду. В каюте оставляю записку — ребята, все в порядке, у меня свидание с аборигеном. Оставляю номер его мобильного — что мы нынче без прогресса? Записка с планом местности, компас и радужные надежды — все при мне. Представляю лица московских подруг, когда буду им рассказывать о своем смуглом Тарзане, о том, как ходила по компасу на свидание. На берегу светлеет лишь его белоснежный костюм и такая же белозубая улыбка — таких в разведку не берут, это видно за версту.

Подплываю, прячем в пакете мое снаряжение. Закуриваем. Луна в полнеба, рога на голове у Изиды. Такая красота! Понимаю, почему в Африке так популярен ислам: оранжевый полумесяц,

перекроивший небесную тьму, влечет, пугает, обещает счастье.

— Ты веришь в Бога? — спрашивает парень и, увидев мой огромный православный крест, нежно целует. Первый этап пройден. Ваэль явно не знает, что предпринять дальше, и ведет меня к трассе. Интересуюсь, как у них молодежь развлекается.

— Курим гашиш, танцуем, смотрим кино, играем в «угадай-ку», ныряем на дно, — перечисляет мой герой.

— А как у вас дела обстоят с сексом? — повторяю я популярный вопрос американцев времен перестройки. Оказывается, есть, но в мусульманских странах после первого же свидания парень сразу женится на подруге. Или сначала женится, а потом целуется. Так как мы уже поцеловались, следует предложение выйти замуж. Можно сейчас — надо поклясться Богу, а потом объявить о свадьбе друзьям и еще можно заключить брачный контракт. Можно и в мечеть сходить — но разве мне, православной, это надо? Предлагаю с клятвами подождать и обозначить место любовных утех. Парень явно не понимает, о чем речь. Объясняю — в России народ целуется (и не только) в авто, в лесу, в подъезде и на крыше домов — если уж нет рядом особняка с джакузи. Юноша о джакузи слышал, а вот о любви на природе — никогда. Неужели под пальмой не бывает страстных объятий? Увы, врет реклама: туземцы стесняются показывать свои чувства — а вдруг кто пройдет мимо, увидит.

Понимаю, что живу в прогнившей цивилизации, и грустно спрашиваю, знает ли Ваэль что-либо о бойскаутах или пионерах. Конечно, нет, и я воодушевленно рассказываю, как мы ходили с пионерским отрядом в походы, жгли костры, рыбачили, пели песни про славное будущее СССР (для примера пою пару песен) и еще целовались в палатках. «Мы хлеба горбушку и ту пополам!» — звонко выкрикиваю в африканскую тьму, обнимая юношу.

Парень робко предлагает уединиться на природе. Я соглашаюсь — но вот проблема: что хорошо на лесных просторах Родины, трудно осуществить в Африке, там одни пески. Мы бредем по трассе, попадая в яркие огни пролетающих автобусов и стареньких авто. На горизонте замечаю огромную поросль какой-то диковинной травы. Парень удивляется — мол, откуда заросли в пустыне? Пробираемся, наглотавшись песка, перебежками, чтобы не попасть в свет пролетающих машин. Кляну его за белый костюм — он как мишень на черном фоне сумерек. Прикуриваем по-солдатски.

Наконец целуемся. Заросли оказываются редкой полосой какой-то гигантской ковыли. Песок теплый и не такой уж неприятный, а вот змей и скорпионов боюсь. Но, кажется, час бойскаутовского счастья стоит риска. Отряхиваемся и, радостно выводя речитатив «Ай мис ю ту мач», бредем в сторону трассы. Тихо интересуюсь, слышал ли юноша про изобретение века — презервативы. Оказывается, слышал, но купить их можно в местных аптеках лишь по паспорту — смотрят, женат ли ты. Понимаю трудности аборигенов и на себе испытываю все прелести истинной африканской страсти. Согласна даже на клятву и брачный контракт поутру…

Внезапный свет фар и вой сирен опускают нас с небес на землю. Грузовики с подтянутыми автоматчиками окружают наш маленький союз рас и цивилизаций. Парень успевает шепнуть мне, чтобы я молчала и шла вперед по трассе, не оборачиваясь. Его сажают в военный грузовик и увозят.

Утром сестренка вместо счастливой влюбленной наблюдала зареванную дуру, голосившую о пропавшем навсегда Тарзане. Счастье, что среди нас есть породистый английский адвокат — выходец из Африки. Его малая родина оставила на щеках адвоката ритуальные татуировки. Это что-то вроде нашего удостоверения «крутой структуры», а потому мужик получает любую информацию. Чертим план местности, которую я отметила своим ночным посещением. Едем. За ковылью днем явно просвечивается какая-то странная насыпь, утыканная колючей проволокой и скрытыми видеокамерами. Поняв, что место для пионерских песен и африканских объятий

я выбрала особенное, едем в городок искать тюрьму. В полиции выясняем, что моего героя лишили паспорта, наложили на него огромный, по местным меркам, штраф в сто долларов и вдобавок выгнали с работы.

— Неужели за то, что мы просто гуляли? — рыдая, спрашиваю у начальника полиции.

— Мадам, то, как вы просто гуляли, запечатлели все видеокамеры зоны особого назначения, — потупив глаза, поясняет офицер.

Мой друг-адвокат, тряхнув татуированными щеками и кошельком, освобождает Тарзана из-за решетки. Пока едем по трассе в стареньком «Шевроле», адвокат переводит на английский то, что ему наговорили полицейские. Зоной особого назначения, теми самыми уютными кустиками в пустыне, оказалась на самом деле база НАТО. Военные как истинные джентльмены дали нашей страсти выплеснуться до конца, послушали мои монологи о славном пионерском прошлом, а потом арестовали нарушителя особой зоны. Дабы не впутывать белую женщину-иностранку, замели лишь местного жителя. Меня просто проигнорировали, и в этом мое счастье. К тому же, в местной тюрьме нет женской камеры — их дамы коней на скаку не останавливают, а тихо воспитывают в хижинах последствия бесконтрацептивного счастья.

Конечно, после такого феноменального события в биографии Тарзана, он стал звездой номер один не только на своем островке. Мы постоянно встречались с его родственниками, друзьями детства, фотографировались на память. Отец Ваэля предложил мне навсегда переехать под именную (назвали в мою честь) пальму. После долгих колебаний я отказалась. Правда, теперь, глядя в окно на серые безликие дома и видя затылок коллеги, уткнувшегося в компьютер, очень скучаю по теплой Африке. А когда вижу рекламу «Баунти», рыдая, выключаю телевизор.

Глава 4. Страсть по факсу и подарок Снежной Королевы

Летучка у Главного подходила к концу. Мое место было во втором ряду, сразу за моей ненавистной начальницей, сидящей аккурат напротив Главного. Эта мормышка умудрялась находиться в полном фаворе у шефа несмотря на то, что благодаря ее усилиям в предыдущей Конторе шефа буквально уничтожили. То есть вытряхнули из топ-десятки самых влиятелей Шефов Москвы, смели ураганом протеста, так как двухтысячная армия сотрудников отказалась подчиняться его первому заму — вот именно этой уникальной женщине. Став причиной грандиозной катастрофы карьеры, которую Главный строил тридцать лет (шел все эти годы только по восходящей!), эта змеина затем затаила свое жало и трудилась обычным сотрудником в маленьком Бюро, куда устроили ее благодаря авторитету мужа — шахматного гроссмейстера.

Когда наш Главный — чудесный мужик, но с подорванной психикой после столь памятной катастрофы из-за мадам Гадюкиной, уселся-таки в кресло Первого и Единственного, что он сделал? Вытащил животное из Бобруйска, из-под старой коряги и бросил в наш Уголок Наивного искусства. После этого она жалила так, что у баб случались выкидыши, а мужики уходили в запой. После нескольких минут общения с Гадюкиной, жизнь людей меняется раз и навсегда, причем, круто и всегда в худшую сторону. Так что, присылайте мне своих заклятых врагов — не выживут у нас и полдня! И вот сидим мы на этой нескончаемой летучке, и из-за перхоти и платья с люрексом (из-за него, кстати, одна отличная тетка к нам в отдел не пошла работать — вошла, увидела нашу Мадам и сразу вон, вон, подальше от столь утонченной особы!) — короче из-за Гадюкиной видно мне немного. Словно в неудачном паззле — лишь половинка Шефа. А он, как ни странно, на этот раз не впал в прострацию под пристальным гадюкиным взглядом, а все старался как маятник, качнуться сильнее и заглянуть в мои бессовестно голубые глаза. Скажет что-то и смотрит, как там я — жива ли? Собственно, я не очень встревожилась вниманием Высших сил. Честно говоря, витала в облаках. Первый день на работе после столь необычного отпуска был страшнее каторги декабристов — у тех хоть их любимые были рядом. А тут… Не нужен мне берег турецкий… И внимание шефа…. И даже премию Золотое перо Конторы… Хочу увидеть своего мальчика — сильного и нежного, наивного и лукавого, пахнущего теплым океаном и спелым манго. А еще неприлично красивого. Как в рекламе школоадок и экзотических шампуней.