Русская жизнь. Август (август 2008)
Шрифт:
– Вот когда откроют, я тогда в него и пойду. А в Сосновку - не пойду больше.
– А где же вы два года-то жить будете? У вас ведь ни кола, ни двора! Как же вы зимой-то будете?
– Я знаю, как я буду. Все знаю! Я шестьдесят восемь лет прожил, и еще шестьдесят восемь проживу! Не пропаду!
Разговор еще некоторое время вращается вокруг фиксированного набора тем и утверждений. В Сосновку не пойду, издеваются, где же вы будете, ничего, проживу, да вам бы лучше в Сосновку, издеваются, кипяток, тело нежное. И заканчивается
Неожиданно вспоминаю, что Сосновка - в некотором роде знаменитое место. Там претерпел наказание кнутом основатель и лидер секты скопцов Кондратий Селиванов. Тот факт, что в результате бичевания он остался жив, считался чудом (после наказания кнутом мало кто оставался в живых, это было фактически разновидностью смертной казни). Окровавленная рубаха Селиванова почиталась его последователями в качестве святыни.
Плетемся к остановке.
– Дмитрий, посмотри, тут кафе есть? Или ларек.
Вокруг только пыль, трава, заборы, вдали виднеется серая пятиэтажка.
– Мне бы поесть. Не ел ничего с утра. Поесть. Дмитрий!
– Нету тут кафе, сейчас на станцию приедем, там будет кафе.
– На станцию? Ты на станцию меня повезешь? На станции кафе нету. Мне бы в кафе. На станции буфет, пирожки. Поесть хочу. Чтобы нормально, первое, второе, окрошечки взять, водочки.
Водочки. Понятно.
Представил, как Анатолий Васильевич пьет водочку. В кафе. И ест окрошечку. Представил, как я пью водочку с Анатолием Васильевичем…
Вначале, когда стояли на привокзальной площади, влезали в пятый троллейбус и ехали до остановки «Протезный завод», было какое-то воодушевление, в голове мелькали идиотские мысли про «доброе дело» и «помочь человеку», но миллиграммы милосердия очень быстро иссякли, и осталось только тоскливое раздражение по отношению к этому человеку, который беспрерывно кричит что-то не очень связное из своей глухой безвылазной темноты, это его единственный способ коммуникации с невидимым внешним миром - кричать и бессильно вслушиваться, в ответ практически ничего не слышно, тьма, жара, рюкзак тяжелый, надо идти, идти куда-то, собес, протезный завод, вокзал.
Поскорее бы довезти его до вокзала, он, судя по всему, к вокзалу привычный, не пропадет. В конце концов, некогда. Некогда мне тут с ним.
Как- то незаметно стал обращаться к нему на «ты». Хотя Анатолию Васильевичу шестьдесят восемь лет. Можно сказать, в отцы годится, хотя в данном контексте эта фраза звучит довольно дико. Если бы он был солидным, уважаемым пожилым человеком, я бы, конечно, обращался к нему на «вы», ни о каком «ты» не могло быть и речи. Но поскольку Анатолий Васильевич -человек не солидный и не уважаемый, а, напротив, слепой полуглухой полубомж, то можно и на «ты», ничего, ничего. К чему эти церемонии.
Какая гадость.
Добрались до остановки. Несколько раз подряд прозвучали словосочетания «пятый троллейбус»,
– Дмитрий, а тут кафе есть? Или хоть ларек какой?
– Кафе нет, а ларек есть.
– Дмитрий, купи мне попить. Вот знаешь чего… Я обычно пиво покупаю, балтику девятку. Знаешь, такое… Балтика девятка, крепкое. Очень оно мне помогает.
– Пива не куплю, пиво - это без меня.
Купил ему и себе по бутылке минералки.
– Вода… А что вода… Вода - она и есть вода, ничего в ней нету. Балтика-то девятка хорошо мне помогает.
Жадно выпил воду. Я тоже. Очень жарко.
Он даже ни разу не снял свою шерстяную кепку.
– Я что, не человек? Мне бы пива, балтику девятку. Или в кафе, покушать, первое, второе, водочки. Я не человек, что ли?
Человек.
Тридцать второй автобус, влезаем, едем на станцию. Мы где, какая остановка, когда нам выходить, мы не проедем, где мы стоим, это светофор, это наша остановка, сколько еще ехать.
По большей части молчу.
– Дмитрий! Дмитрий! Ты где? Ну чего ты молчишь! Чего ты молчишь! Чего ты молчишь!!!
Какая- то толстая баба прикрикнула:
– Да что ты все орешь?! Знает он, куда ехать! Орет и орет!
Анатолий Васильевич примолк, но не надолго.
– Дмитрий, когда нам выходить? Это не наша? Не проехали?
Вокзал, вылезаем. Другие пассажиры помогают.
– Завтра в Ржаксу поеду. (Это районный центр такой, в Тамбовской области.) В Ржаксу. Есть у меня там человек. Поезд в девять утра. Посижу на вокзале. Ты меня до сидений доведи, там сиденья, я там сижу всегда. Вот пива не хочешь мне купить. Или вот я бы водочки. Первое бы, второе. Дмитрий, а ты верующий? Баптист, небось?
– Почему баптист, православный.
– В нашей вере-то пьют. А в ихней - нет, не пьют.
Добрели до зала с рядами металлических сидений, Анатолий Васильевич расположился у стеночки.
– Дмитрий, знаешь чего… купи мне пирожков, с мясом. Пива мне не хочешь покупать, ну, ладно, я сам куплю, а ты мне пирожков купи. А воды не покупай, вода - она и есть вода, чего ее пить-то.
Купил пирожков с мясом. Попрощались. Ну, давай, Анатолий, пока, дай Бог тебе здоровья, спасибо, Дмитрий, спасибо, сынок.
Зашел в туалет, несколько раз тщательно вымыл с мылом руки, особенно тщательно - левую, за которую цепко держался Анатолий Васильевич.
Вышел на Интернациональную улицу, пошел в сторону центра, испытывая яркую, звериную радость от возможности быстрой ходьбы, от возможности визуального и аудиовосприятия.
Тамбов, признаться, не произвел на меня никакого впечатления - ни плохого, ни хорошего. А ведь я приехал сюда именно за впечатлениями от города. Но получилось так, что источником основной массы впечатлений стал не город Тамбов, а его житель Анатолий Васильевич.