Русская жизнь. Октябрь семнадцатого (ноябрь 2007)
Шрифт:
– Католики на Втором Ватиканском соборе тоже перевели службу на национальные языки. Теперь многие жалеют об этом.
– С определенной точки зрения, это решение было правильным. Но выяснилось, что в Церкви много приверженцев внешней традиции, и нет никаких оснований оскорблять их, эту традицию разрушая. В обновлении нельзя доходить до крайностей. Не случайно теперь Папа Бенедикт XVI возвращает в обиход латинскую Тридентскую мессу. Для нас, я полагаю, лучший вариант - разнообразие. В больших городах должны быть приходы и славянского, и русского языков. Кто хочет, поет знаменным пением, кто хочет - партесным… Надо, чтобы в определенных церковных рамках каждый человек выбирал по себе. И то,
– Но церковный «демос» очень разный. Кто-то после причастия молчит до вечера, а кто-то голосит, требует, например, канонизировать Ивана Грозного.
– Это большая проблема, вы правы. Вот поэтому сейчас и не собирается Поместный Собор. Священноначалие исходит из того, что если его собрать, то можно спровоцировать кликушеские страсти: вопли против ИНН, за канонизацию Грозного царя, за восстановление монархии, всякие радикальные восклицания в духе известного письма епископа Диомида. Так что лучше пока, чтобы решения принимал архиерейский Собор. Архиереи, как правило, люди более церковные, образованные и вменяемые.
– Почему в 1917 году мирянский активизм был сравнительно безобиден, а теперь стал таким агрессивным?
– В 1917 году у нас был народ. А потом народа не стало: лучшую его часть физически уничтожили, остальным - в массе своей - привили страх и холуйство. Сегодня есть население, но нет народа, поэтому так печально обстоят дела. Ведь сегодня дай населению волю, оно и президента пожизненно назначит. В истории страны были и трагедия, и фарс, теперь начался трагифарс. Эти восторги ткачихи или прачки на съезде заставляют подозревать, что у людей отшибло мозги. Вместе с исторической памятью и элементарной нравственностью. Так что состояние умов - вопрос вовсе не церковный, а общественный. Просто на Церкви все отражается.
– Как вы думаете, в выборе Патриарха Тихона был провиденциальный смысл?
– Бесспорно. Не знаю, как бы повел себя владыка Арсений (Новгородский), но в том, что владыка Антоний (Храповицкий) наломал бы дров, не сомневаюсь. К счастью, Патриархом стал человек, у которого было идеальное чувство церковности. Он понимал, что Церковь не от мира сего, и брал на себя ответственность за примирение с властью. То, что Церковь выжила, - в большей степени заслуга Патриарха Тихона, нежели Патриарха Сергия.
– Декларация Сергия разве не подытожила усилия Тихона?
– Главное совсем не Декларация Сергия, она, видимо, была неизбежна. Главное - дух соглашательства, который он принял. Да, они с Тихоном вели в чем-то сходную политику. Но трудно представить, чтобы Тихон согласился лишать архиереев кафедры, когда власть не хотела своими руками снимать неугодных иерархов. Скажем, Митрополит Кирилл (Казанский), когда его склоняли к участию в церковной чистке, отказался и поехал в ссылку. А Сергий - нет. В апреле 1934-го Синод, который собрал вокруг себя митрополит Сергий, присвоил ему титул Блаженнейшего митрополита Московского и Коломенского (то есть фактически титул главы Русской Церкви), в то время как законный глава Церкви, местоблюститель св. митрополит Крутицкий Петр был в заключении, никто его не низлагал, а митрополит Сергий формально являлся лишь его заместителем. Я могу понять, когда на пресс-конференции перед иностранными журналистами митрополит Сергий говорил иностранцам, что «у нас нет гонений на Церковь» - это было сделано вынужденно, под угрозой расстрела всего епископата. Но узурпировать внутрицерковную власть большевики от митрополита Сергия не требовали - до титулования им тогда не было никакого дела. Еще пример. В день рождения Совет по делам религий подарил Сергию часы. Казалось бы, прими подарок, поблагодари - и все. А он попросил, чтобы на часах было выгравирована дарственная надпись. Это говорит
– А как сегодня относиться к тому, что РПЦЗ считала себя преемницей Собора, согласно указу патриарха Тихона от 7/20 ноября 1920 года?
– По-разному можно относиться, но сейчас произошло объединение Церквей, и вопрос по существу снят. Теперь все юридические шероховатости исчезли, «яко не бывши».
– А кого можно назвать преемником духа Собора?
– Как ни странно, я бы назвал Солженицына и его «Архипелаг ГУЛАГ».
– Почему? Это же не богословие.
– Безусловно. Но духовное преображение автора - «жить не по лжи», «один в поле воин» - созвучно преображению Церкви, которое начиналось в семнадцатом году, но было прервано. У Солженицына подлинно христианская позиция - во что бы то ни стало отстаивать правду.
– Это скорее дух христианства катакомбного периода.
– Ну, скорее эпохи гонений на первых христиан. Ничего удивительного, в СССР эти гонения повторились. Но сегодня у Церкви другие искушения. Не менее серьезные.
* ХУДОЖЕСТВО *
Ольга Кабанова
Лучшая неудача Добужинского
Выставка хорошего человека
«Хороший Добужинский?» - спрашивают знакомые про выставку. «Хороший», - отвечаю, не подумав. А потом думаю, почему хороший, правильно ли сказала. Полтора десятка городских пейзажей, несколько сотен театральных эскизов, ничего неожиданного или выдающегося. Все сделано в эмиграции, раньше мы этого не видели - лежало в семейном архиве (потом архив продали в частную коллекцию) и в литовских музеях.
Ну и не посмотрели бы - никакого эстетического ущерба. Если бы в музее выставка была, то и не пошла бы на нее. А в галерее «Наши художники» очень приятно находиться.
В основном - из-за исключительно комфортных пространственных ощущений. Залы там оптимального человеческого размера - не тесные, так что остается ощущение свободы, но и не огромные - чувствуешь защищенность. Потолок не давит, но и не вздернут выше крыши. Правильные пропорции, известно, - главное в архитектуре. Они важнее, чем размеры сами по себе или разные украшательства. Еще и свет, конечно, очень важен, а там он льется из дивного окна, тоже благодатных пропорций. А в окне - елки. Галерея находится в поселке на Рублево-Успенском шоссе. Но адрес не должен смущать - пошлостей здесь не выставляют, дом, обшитый досками, прост до элегантности, хозяйка любит и понимает искусство. И выставку Добужинского здесь сделали не для коммерции, а потому что захотелось.
Добужинский - художник хороший, но по нему не скучаешь. Вспоминаешь, когда произносят это имя, сначала портрет его самого, написанный Серовым, потом черно-белого «Человека в очках» - т. е. классику, и кажется (хотя знаешь, что это не так), что сам Добужинский был очкастым скучным человеком, стоящим на фоне мрачно-значительного петербургского пейзажа. А того господина с приятно-мягким овалом лица - его придумал Серов. Потом в памяти всплывают книжные иллюстрации: детский Бармалей, картинки к Азбуке. Конечно, Серов был прав.