Русская жизнь. Сокровенный человек (апрель 2007)
Шрифт:
Чуть дальше по коридору - тоже частная охрана, уже в камуфляже с нашивками православного ЧОП "Колокол". Они, если нужно, ненадолго задерживают идущих и потом пропускают их по коридору - к милиции с металлоискателями. Туда, где все оставляют карманную мелочь.
В храме тоже тихо. Над алтарем светятся неоновые буквы "Христос воскресе!" и красное яйцо из папьемаше. Гроб, перед гробом цветная фотография покойного и четыре гвоздики. В почетном карауле солдаты президентского полка. Остановишься перед портретом - и тут же голос, тихо-тихо: "Проходим, не задерживаемся".
Проходим, не задерживаемся. У выхода в ряд венки. Первый от ФСО, второй почему-то от пресс-службы президента. Дальше - от госсекретаря Союза России и Белоруссии, от ФСБ, Администрации Президента, Управления Делами Президента. В конце -
Почему- то только здесь, у выхода, среди венков, люди начинают плакать.
Без ружья
Страшная катастрофа с «вирджинским стрелком», уложившим в провинциальном университете 32 человека, - несчастье, совершенно немыслимое ныне в России
То, что свободная торговля оружием, ежегодно провоцирующая в Америке расстрелы случайных жертв, пусть и не такие лютые, как на сей раз, до сих пор запрещена в нашем отечестве, - недовыкорчеванное наследие социализма. Мы пока еще не убиваем друг друга посредством вольно купленной в магазине винтовки. Но похоже, и эта тонкая защитная пленка скоро будет сорвана. Сторонников легализации ствола прибавляется с каждым годом. Обыватель, уже не надеющийся ни на какую милицию, жаждет собственноручно наказывать порок и отстаивать добродетель. На простейший довод о том, что в результате количество преступников не уменьшится, зато резко увеличится число недалеких, буйно помешанных и попросту озверевших людей, готовых пристрелить за копейку, - ревнители ружей не реагируют. "Око за око, пуля рассудит, карабин разберется". Говорите, в таком случае римское право будет заменено ветхозаветным каноном? Пускай.
Остается надеяться, что в обозримом будущем государство не санкционирует либеральную торговлю стволами, угрожающую превратить дурака с кирпичом в палача с пистолетом. Иначе все станет как в Штатах, где не то что студенты, но даже школьники являются в класс с дробовиком отомстить математику за некстати поставленный "неуд".
Но есть и другая мораль, не менее первой удаляющая нас от американской реальности с извечным ее "достаю автомат и гашу всех подряд". По сути дела, "вирджинский стрелок" спятил не на почве невзгод, а посреди процветания. В обществе, где действует звонкое, улыбчивое табу на любые "проблемы", всякое отклонение от шаблона - первый шаг к помешательству, идеальный зачин для триллера. На этом построены многие сочинения Стивена Кинга: маленький провинциальный город, предсказуемый быт, семья, бейсбол, газонокосилка и оптимизм. Но внезапно случается нечто такое, от чего привычный комфорт трещит по швам. Это и есть точка входа в безумие, мало заметная поначалу трагедия, логически ведущая к массовому душегубству. В каждом конкретном случае у "несчастного" отыскиваются разнообразные резоны: "психологическая травма", "отсутствие понимания", "детские комплексы". Неизменно одно: бешенство вспыхивает, когда всем вокруг хорошо. Бойкие чирлидерши самозабвенно дрыгают ногами на пустом стадионе - но в разгар репетиции с трибуны спускается вурдалак с автоматическим пистолетом наперевес.
В России для подобного рода трагедий нет места. О каких "изначально добропорядочных" гражданах можно говорить, если сама окружающая реальность в любой момент грозит поступить с нами самым неожиданным образом. В мае может пойти снег, физруки, военруки и трудовики рутинно доводят школьников до полусмерти, а для студентов припасены военкоматы. Русские медвежьи углы, аналогичные вирджинским, живут, как при царе Горохе, натуральным хозяйством, за окном по полгода не светит солнце, а летом вязкая тьма опускается на города уже в три часа дня. Из каждого окна и дупла, каждой канавы и переулка на вас направлены сотни, тысячи виртуальных стволов куда подлее, коварнее тех, что продаются в американских лавках. И если под их прицелом вы лучитесь благодушием, вам прямая дорога либо в святцы, либо в дурдом. Средь наших осин наособицу смотрится не тот, кто вооружен до зубов, а тот, кто разоружился, расслабился. Вот он-то и есть настоящий социопат. Подлинно русский, блаженный маньяк без ружья.
Олег Кашин
Памяти
Иваново, некогда третий после Москвы и Петербурга промышленный город России - ныне депрессивный центр депрессивного региона, но люди там все еще работают.
I.
О том, что корпуса Большой Ивановской мануфактуры (БИМ) имеют какое-то отношение к текстильной промышленности, можно догадаться только по двум мемориальным доскам на выходящем на проспект Ленина фасаде. На одной доске написано, что в 1950 году мануфактуре было присвоено имя Ольги Варенцовой, во времена царизма совмещавшей службу на БИМе с профессиональной революционной деятельностью; вторая доска сообщает, что в 1967 году в честь 50летия Великого Октября переходящее Красное знамя ЦК КПСС и Совета министров СССР решением двух этих органов было оставлено коллективу мануфактуры на вечное хранение. Доски теряются среди вывесок офисов и магазинов, арендующих фабричные корпуса. Самая большая вывеска - у магазина с издевательским названием "БУМ". Магазин, впрочем, закрыт на ремонт.
Когда- то у стен БИМа стоял бюст дважды Героя социалистического труда Валентины Голубевой -как и полагалось по закону, в полторы натуральные величины. Многие помнят, как, уже будучи директором мануфактуры, Голубева с трибуны Съезда народных депутатов СССР сетовала на то, что, ежедневно проезжая по пути на работу мимо памятника самой себе, она испытывает ужасную неловкость. Съезд проявил уважение к скромности заслуженной ткачихи и разрешил в порядке исключения демонтировать памятник. Это событие стало для Иванова примерно тем же, чем для остальной страны в те же годы были поездки Бориса Ельцина в троллейбусе, вторая буква "н" в названии эстонской столицы или, например, этнические чистки в Сумгаите, - то есть первым признаком того, что в стране наконец наступило долгожданное время перемен. Остальные признаки этих перемен тоже не заставили себя ждать и, в основном, сохранились до наших дней. Беглый осмотр города позволяет безошибочно убедиться в двух вещах. Во-первых, в Советском Союзе действительно была текстильная промышленность. Во-вторых, теперь от нее почти ничего не осталось.
II.
Украшенный колоннами и гнездами от множества давно перегоревших и украденных лампочек фасад фабрики имени Ф. Э. Дзержинского (фабрику открыл в 1922 году Валериан Куйбышев; колонны достроили при Сталине) теперь украшен игривым транспарантом "Зайди сюда, не пожалеешь ты". Так рекламируется мебельный салон - одно из нескольких десятков учреждений, занимающих ныне здание фабрики. Салон помещается на третьем этаже. Этажом ниже - какой-то маленький офис, четверо пожилых дам пьют чай с водкой и на вопрос, осталось ли что-нибудь от фабрики, кокетливо отвечают - "А вот мы остались!"
Через дорогу - развалины фабрики имени Балашова. Мертвые корпуса бывших и полумертвых мануфактур вообще встречаются в Иванове чаще, чем что бы то ни было. На плаву остаются, пожалуй, только Новая ивановская мануфактура - единственное предприятие города, которое по-прежнему производит из узбекского хлопка ткань, и Зиновьевская мануфактура ("Зима"), на которой сохранились цеха по обработке готовых тканей. В меньших объемах готовые ткани обрабатывает и БИМ - правда, уже без Валентины Голубевой. Добившись демонтажа своего памятника в полторы натуральные величины и поучаствовав в приватизации мануфактуры, Голубева отошла от дел и последние несколько лет живет затворником.
Мне очень хотелось пообщаться со знаменитой ткачихой, но новое начальство БИМа делиться ее адресом и телефоном не захотело, объясняя это тем, что Голубева не поддерживает связей со своим бывшим предприятием. Бывшая секретарша Валентины Николаевны, которая до сих пор работает на мануфактуре в той же должности, объяснила - Голубева, уходя на пенсию, просила не пускать к ней журналистов, потому что слишком много гадостей о ней было написано в перестройку и позже.