Русская жизнь. Страхи (сентябрь 2008)

Коллектив авторов

С прошлого года Суханов живет на пенсию в пять с небольшим тысяч рублей. В 2002-м в Чечне он получил компрессионную контузию позвоночника; через четыре года контузия дала о себе знать невыносимыми болями; невропатолог в поликлинике УВД безмятежно говорила: хандроз. Потом, правда, пролечили в нейрохирургии, отправили на инвалидность.

У Суханова двое детей, им полагается - в связи с утратой трудоспособности их отцом - роскошное пособие аж в три тысячи рублей. Ну вот как не погонять инвалида? Творческая мысль чиновников безбрежна - твори-выдумывай-пробуй! Для назначения пособия детям Суханов должен принести в зубах, помимо доброго десятка справок, еще и справку из Пенсионного фонда о том, что его жена не получает пособия «по утрате кормильца». Но поскольку кормилец вполне

себе жив, Пенсионный фонд отказывается отвечать на абсурдный запрос, и человек, которому периодически отказывают ноги, а боль под коленом можно снять только обезболивающими, применяющимися для онкобольных («будто наматывают все нервы на горячий шомпол - и поворачивают»), должен пройти километры коридоров.

IV.

Теоретически мои собеседники не совсем бедные люди - они обеспечены виртуальным капиталом: кто в 500, а кто и в 700 тысяч рублей. Про этот капитал нельзя сказать, что он существует только на бумаге, потому что даже и на бумаге он не существует, все бумаги вне зоны доступа; милиционеры и контрактники знают, сколько им должна Родина, если бы выполняла свои обещания. Это знаменитые «боевые выплаты», притча во языцех всех военных судов - за день участия в боевых действиях бойцу полагалась доплата от 850 до - в последние годы - 1 300 рублей. Собственно, на вторую чеченскую - они говорят открыто - только за этим и ехали, и практически все сталкивались с тем, что в конце месяца оказывались «закрытыми», т. е. подлежащими выплате боевых, всего 2-3 суток. С 2004 года стали платить не боевые, а президентские, 660 рублей в сутки, но дни фактического участия в боевых действиях стали определяться отцами-командирами. Ветераны убеждены, что им оплатили лишь 10-20 процентов от должного, и если в начале 2000-х они еще пытались биться, подавали иски и даже что-то выигрывали, то сейчас добиться справедливости совсем уж нереально, нужно с головой погрузиться в сутяжную стихию. Ни сил, ни средств, ни навыков для этого нет. Если искать крайнего, ответственное лицо, то начальник финчасти сбросит на начальника штаба, а у начальника штаба будет виноват начальник управления, и так до бесконечности.

–  С этими боевыми - ну то же самое, что с тушенкой, что с обмундированием, знаете, выдавали такое, что в нем только на даче работать, - говорит Суханов.
– Мы их уже не добьемся.

Периодически по всей России вспыхивают судебные процессы по выплате «боевых», вспыхивают - и затихают. Тульские омоновцы подавали четыре иска.

–  Был у нас в Ведено подполковник Т-к, - говорит один из контрактников, - у него, вот чудеса, в месяц выходило сто боевых дней! Значит, себе - каждый день, на жену, на шофера, на четырех своих телохранителей, делился с ними. И вот в то время как нам начисляли боевых за двое-трое суток, их выписывали на телефонисток в Москве, обеспечивающих операцию!

Минобороны завалено исками. Всем греет душу история одного контрактника из Тамбова, который собрался и нанял хорошего адвоката, тот выложился по полной, ездил на Северный Кавказ и в Москву, - и вот отсудил миллион рублей за гонорар в триста тысяч. «Один из наших прорвался!»

V.

Скептически улыбаясь при словах «патриотизм» и «героизм», они признают, что федералы много лучше, благородней ментов; на иных рассказах я выключаю диктофон. Зачистка. Кровь. Зарплата. Чужие бизнесы. Болезнь. Обман. Унижения. Двести двадцать три рубля пятьдесят шесть копеек. Вокруг держава, она традиционно не держит слова, блажит и крохоборствует, надкусывает и выбрасывает, помогает на 49 копеек и розовощеко рапортует про миллион, нагибает в невыносимую просительскую позу того, кто… (далее список боевых подвигов), - и презрительно морщится, как-не-стыдно-тебе-мужику-попрошайничать, - а полковник А. на наши боевые купил гелендваген, а полковник Б. выбил своему сыну, не бывавшему ни в одной боевой командировке, муниципальную квартиру, а ты кто такой, а руки в крови, а водку кто жрал, а зачистки кто проводил? Сиди, молчи. Не рыпайся.

Но место патетики не бывает пусто - и с все

большей симпатией, с все возрастающим сочувствием они, «кровавые псы режима» (все очень разные - мальчики из интеллигентных домов и мальчики из умирающих деревень, чинные отцы семейств и маргиналы, хромые кормильцы, несостоявшиеся юристы, честные и нечестные, жлобы ментовские) задумчиво смотрят в сторону Гражданского фронта, и членство в патриотических партиях или казаческом движении совсем не мешает многим из них сочувствовать оппозиции.

И левая риторика все отчетливее проскальзывает в их речениях.

Пока еще на распутье, пока еще впотьмах, - но, кажется, эта сила, эта жесткая, напряженная общность только на время затаила дыхание.

Михаил Харитонов

Быдло

Как оно замычало

То был типичный кухонный треп. И водка - хотя нет, кажется, коньяк. Инга - малахольная филологическая барышня, с которой Боря тогда жил, - наделала к нему горячих бутербродиков с сыром, щедро сдобренных какой-то приправой цвета ржавчины. Противень с бутербродиками остывал на высокой книжной стопке. Из-под жестяного бока выглядывал корешок солидной научной книжки «Русско-еврейский диалог». Название очень подходило к случаю.

–  Ну, нет же, Миша, ты как-то не так все это понимаешь, - Боря делал сложные движения руками, как бы пытаясь одновременно опрокинуть рюмашечку, дотянуться до бутербродика и переспорить собеседника.
– Ты сводишь субкультуру к языку, а это одна из практик…

Не свожу, - возразил я, берясь за недоеденный бутер, - я говорил о критерии, а не об определении. Субкультура порождает свой язык. Есть свой язык - есть субкультура. Нет языка - нет субкультуры.

–  Ну, так ты, значит, все-таки определяешь, - Боре все-таки удалось выпить, и теперь ему осталось только закусить и переспорить. Обе задачи были, в общем, разрешимыми. Я устал, и мне не хотелось гавкаться по поводу того, что такое культура вообще и субкультура социального слоя в частности. Дурацкая ведь тема. Лучше выпить по последней и уже начинать собираться.

Но Боре приспичило. Он никак не мог отцепиться, не спеленав меня предварительно ниточками своей аргументации полностью и окончательно, как куколку.

Смотри, - он цапнул бутербродик, но зубы не вонзил, ему было важно сказать.
– Субкультура может порождать жаргон. Ну там словечки разные, выражения. Но то же самое происходит и в любой компании, даже в большой семье. Даже намеки на общую историю, на какие-то случаи из жизни, это тоже часть языка…

Язык полноценной субкультуры, - сказал я, судорожно ища в уме, на какого бы авторитета сослаться, потому что мысль была моя собственная, следовательно, дешевая и малоуважаемая, - должен содержать четыре специальных слова. Если они есть - это она. Если их нет - нет.

И што за шлова?
– Боря, наконец, принялся за бутербродик, с видимым трудом откусывая остывшее.

Во-первых, - начал я, наливая себе последнюю, - два оценочных суждения. Слова со значением «хорошо» и «плохо». То есть в рамках данной субкультуры хорошо и плохо. Ну, например, у фидошников это «рулез» и «саксь». Интернет-жаргон это подхватил. Или, скажем, «трефа» и «кошер». Или «кайф» и «лажа»…

Допустим, - Боря перехватил емкость со спиртным и накапал себе.
– Но это еще не субкультура.

Да, - сказал я.
– Нужны еще два слова, обозначающие носителя этих качеств. Человека, который свой, правильный и хороший, - и человека, который чужой, неправильный и плохой. С точки зрения этой субкультуры, разумеется. Если этих слов нет, это еще не она. Ну, например, у хиппи - «хипарь» и «цивил»… Или там…

Сейчас ты скажешь - «еврей» и «гой», - предупредил Боря, опасаясь возможной бестактности с моей стороны.
– Кстати, так никто не говорит, сейчас это чисто антисемитский жаргон…