Русская жизнь. ВПЗР: Великие писатели земли русской (февраль 2008)
Шрифт:
Теперь не восстановишь, в каком году после падения прежнего режима дореволюционная Россия перестала быть страной, которую мы потеряли, и превратилась в понятную родину. Расслоившуюся на сословия, с богатеями и беднотой, заводчиками и лавочниками, с жирной столицей и обиженными окраинами, с избытком французских товаров и не имеющих на них средств покупателей, с шансонетками и антрепризами, казаками и богомольцами, с венчающимися, а не брачующимися, с уличной рекламой, а не лозунгами про КПСС. Нам все кажется, что после революции конца ХХ века (которую когда-нибудь, может быть, назовут консюмеристской) мы повернулись только к Западу. Но мы и забыли, что собирались поворачиваться назад, и поворотились. Обрели прошлое, которое было нам раньше не вполне понятно.
Теперь, когда мы знаем цену революционной фразе, думским дебатам, разговорам о благе страны
Что спрашивать, сами знаем, как бывает: есть империя, и нет империи. Слинял, батюшка, Советский Союз, и Россия соединилась с Россией. Знаем, что никто не виноват, пути истории неисповедимы, революции рационально не объяснимы, и что когда все рушится - самое время малевать черный квадрат и молиться.
Для того чтобы вышла эта книга, Феликс Якубсон несколько лет сидел в архивах и просмотрел сотни тысяч снимков, отобрал малую часть, но все равно очень много. Потом фотографии отбирала, складывая свой пасьянс - что-то кадрируя, что-то не трогая - Ирина Тарханова, которая и составила из них книгу. Несколько человек писали к карточкам комментарии, а потом их сухо, безоценочно, точно дописал и переписал Аркадий Ипполитов. Будут ли они делать следующий том, и когда он выйдет, даже Свиблова не дает ответа. Со второй частью вообще будет потруднее - он про 20-е-30-е годы русского, сломавшегося на втором десятилетии, ХХ века.
Правда из фотографий уйдет, фотография станет новаторским искусством - резкие ракурсы, крупные планы, ретушь, монтаж - и станет на службу пропаганде. В малограмотной стране образ важнее слова. Бедных и богатых не будет, попов и богомольцев отменят - разрешат только энтузиастов в единым трудовом порыве. Рекламу на улицах снимут (останется только немножко моссельпромовской), все завесят кумачом лозунгов с обязательным «Даешь!» Худые и изможденные обернутся крепкими телом и здоровыми духом, пахарями, строителями будущего. Поэтессы-сирены исчезнут со снимков. Сельские учительницы начнут обучать грамоте бородатых мужиков. Мейерхольда сфотографируют в тюрьме, и этот снимок стушуется на общем радостном парадном фоне. Дам в шляпах сменят девушки в беретиках и косынках с носами бульбочкой. Располневших господ в пиджаках - жилистые метростроевцы и хитроватые рабкоры. И обязательно будет фотография толпы - убитые горем хоронят упыря из первого тома.
Узнаем ли мы тех, советских людей, встававших друг другу на плечи, образуя многоярусные пирамиды? Поймем ли, о чем трубит толстощекий горнист Родченко и про что кричит, приложив руку к щеке, накрашенная Лиля Брик? Или, может, эс-эс-эс-эр - это мифическая страна, которую мы потеряли, потому что не смогли и никогда не сможем понять ее людей. Настолько, что даже спрашивать их не хочется, зачем маршировали, правда ли верили, как допустили, почему молчали и ваяли рабочего с колхозницей.
Денис Горелов
Лир
Апофеоз великого художника земли русской Ильи Кабакова
Есть художник, про которого можно говорить только с придыханием. Или - с неприкрытой ненавистью. Зовут его Илья Иосифович Кабаков.
Его есть за что ненавидеть - прежде всего, за то, что он единственный из наших художников сделал реальную карьеру на Западе. Это страшный грех, хотя, как известно, другие народы гордятся «своими» ребятами, которые выбились в люди. Еще Кабаков - основатель страшной мафии концептуалистов, ему приписываются демонические интриги, почти всевластие. Недавно один художник громко жаловался на то, что именно благодаря беспрецедентному давлению
Другое обвинение - в том, что Кабаков - глава кровавой мафии концептуалистов, которые заняли все теплые места, и что «кабачки» никого никуда не пущают. Оно конечно, правда, московский концептуализм представляет собой весьма замкнутую и сплоченную внутри себя группировку. Но так уж все в этом мире устроено. Какая-то мафия в художественном мире побеждает и устанавливает правила игры. Если кто думает, что попартисты какие-нибудь не были мафией, то сильно заблуждается.
Несмотря на то, что я садился писать очередной киллерский текст про Кабакова, начну с того, что с этими правилами, то есть дефинициями современного искусства как такового, я в генеральной их части абсолютно согласен. Вопрос и в самом деле в одной только конкурентоспособности и адекватности. История русского послевоенного искусства дала довольно много вариантов различных художественных сект. Но ни одна из них так и не смогла предложить ничего сколько-нибудь реального и удобоваримого, зациклившись на своем эзотеризме, как то произошло, например, со школой Михаила Шварцмана. Его безграничная живописная метафизика имеет определенную ценность сама по себе, однако ни одного из его многочисленных учеников быстро припомнить нельзя.
С концептуалистами случилась прямо противоположная история - в результате осмысленной и последовательной деятельности под концептуалистическими знаменами были собраны лучшие силы нашего искусства. При этом в какой-то момент само это понятие в бытовой практике стало употребляться как синоним современного искусства вообще. Часто можно, например, прочесть в каком-нибудь таблоиде определение «концептуалист Олег Кулик». Ни к какому такому концептуализму Кулик, понятное дело, отношения не имеет, однако слово уже сказано. Значит, так оно и есть. Точно так же в 1910-х всякую девиацию описывали как «футуризм», а в шестидесятых - как «абстракционизм». Эти термины в результате фатально утратили свое стилевое значение и стали «зонтичными» - под них можно подверстать почти все, что угодно. В этом смысле нападки на концептуалистов носят двойственный характер: по большей части имеется в виду, что все современное искусство никакое не искусство, а чистая лабуда.
Но именно в этом и состоит национальное несчастье - строгая необходимость делиться на своих и чужих привела к тому, что во всем нашем послевоенном искусстве категорически отсутствует прелесть баталий между художественными группировками. Классический пример - на рубеже семидесятых и восьмидесятых молодые хулиганы, составившие группу «Мухомор», в принципе должны были бы начинать с того, что низвергать этих засушенных и тоскливых концептуалистов. Однако ситуация была такова, что возможности социального перфекционизма были строго ограничены, отчего вместо веселой драчки на виду у всего честного человечества получилось, что «мухоморы» оказались еще одним поколением концептуалистов. И тут виноват во всем, конечно, Илья Кабаков, который, не жалея никаких усилий, выискивал, обогревал и наставлял на путь истинный буйную поросль.
И вот уж настала пора перейти на личности. Полагаю, что людям девяностых сильно повезло. В 1988-м Кабаков безвозвратно нас покинул. И сообществу концептуалистов стало совсем уж не до учебно-воспитательной работы. Сама необходимость в расширении и укреплении рядов отпала. Напротив, случился «русский бум», то есть эпоха прямой конкуренции. Вот тут и начался славный беспредел, торжество вседозволенности.
Радикалы, среди которых присутствовал и ваш покорный слуга, с каким-то зверским наслаждением накинулись на мертвую собаку концептуализма, громко и публично вопия о том на каждом углу. За это и можно высказать задним числом величайшую благодарность и самому московскому концептуализму, и лично Илье Иосифовичу. Радикалистам было с кем воевать на эстетическом поле, наречия всех прочих просто не воспринимались. Конечно, в ответ на свои молодецкие нападки мы получали лишь вежливое ворчание. Что тоже бывает - в свое время Бурлюк с компанией прокричал что-то про «галдящих Бенуа», а в ответ Александр Николаевич поправил очки на носу и изрек нечто вроде: «Весьма талантливые молодые люди, в сущности. Ничего, повзрослеют, натешатся, толк будет».