Русские боги
Шрифт:
– Все время пытались они нас соблазнить, – добавил Иван. – Сначала католичеством прельщали, унию сулили. Потом реформация и атеизм оттуда же пришли, и последняя зараза, что оказалась самой страшной, – марксизм. Пора понять, что идеи Европы для нас – яд, и давно нужно отгородиться от него прочной стеной из Веры, даров Духа Святого!
– А стена эта должна пройти от устья Одера до Адриатики, – хмыкнул Сергей. – Иначе какой смысл суетиться? Ладно, давайте есть, а то просидим тут до завтра…
Игорь жевал, пил немного горчивший кофе и думал, насколько разными
И как их всех объединить? Невозможно.
– Ну что, как поели? – спросил Олег.
– Хорошо, – кивнул Иван.
– А ничего, нормально, – заметил Сергей, у которого на тарелке остались только кости. – Они тут готовят не так плохо, – он улыбнулся и глянул на наручные часы. – Так, сколько у нас? Девять часов… это значит, что по-местному восемь. Пожалуй, пора двигаться. Пока еще доедем…
– Пора, – кивнул Олег. – Сейчас, только надо до туалета прогуляться. Где он тут у них?
Дождались его, а затем подхватили сумки и отправились к выходу из кафе. На улице не застали и следов тумана. Солнце поднялось выше, из красного стало желтым и начало припекать.
На небольшой площади перед вокзалом стояли маршрутки – белые и желтые «Мерседесы». На остановке толпился ожидавший их народ, чуть в стороне виднелись машины с шашечками на крыше.
Услышав названный Олегом адрес, таксист, молодой, с пронзительными голубыми глазами, только хмыкнул:
– А где это? Я не знаю.
Подошли еще двое, постарше. Выяснилось, что один из них в курсе, где находится нужная улица.
– Садитесь, поехали, – сказал он. – Только это на другом конце города, в пробках постоять придется.
Кинули вещи в багажник бежевой «десятки», сами забрались в салон. Машина тронулась, и вокзал скрылся из виду. В пробку угодили через десять минут, выехав на широкий проспект, в пробку основательную, чье тело из автомобилей было напичкано «костями» автобусов и троллейбусов.
«Улица Артема» – прочитал Игорь на одном из домов.
Когда оказался на покачивающемся мягком сиденье, внутри машины, накатила дремота. Словно все недоспанные за последние дни часы разом свалились на плечи и потянули веки вниз. Задремал, а когда открыл глаза, обнаружил, что справа от дороги виден памятник могучему мужику в пиджаке, сапогах и галифе. Игорю лицо, украшенное усами, показалось странно знакомым.
Напомнило торговавшего книгами революционера…
– А, вот и знаменитый монумент, – сказал Сергей. – Если подойти к нему сбоку и глянуть под определенным углом, кажется, что у мужика два хера. Рука за телом остается, пальцы торчат.
– А вы откуда знаете? – спросил таксист.
– Бывал я в вашем городе. Давно, еще в советские времена. Эх, напоролись мы тогда. В Кальмиус лазили купаться. Или в один из ставков? Ставки – это пруды такие, их три вроде бы…
Таксист недоверчиво покачал головой. Наверняка
Игорь вновь задремал. Пару раз приоткрыл глаза, один раз увидел неподалеку от дороги то ли пруд, то ли неширокую реку с очень медленным течением и поросшими ивами берегами. А затем уснул по-настоящему, провалился в темную мягкую бездну. А когда поднялся из нее…
… обнаружил себя внутри собора.
В высоту уходили беленые стены, облицованные белым камнем круглые столбы. Через узкие окна падал рассеянный свет, позволял увидеть, что терявшийся в полумраке свод расписан фресками, играл на ромбовидных плитах пола. Пахло ладаном и горячим воском.
Вокруг толпился народ, дородные бородатые мужики в длинных богатых шубах и с непокрытыми головами. Переговаривались негромко, кто-то покашливал, трещали свечи, слышался шорох ног по полу.
Виднелся алтарь, многочисленные образа, а перед ним маячило покрытое алой тканью возвышение, на котором стояли два кресла с высокими спинками, обтянутыми золотистой парчой. Перед ними располагался стол, но его Игорю было плохо видно из-за тех, кто стоял впереди.
Смог разглядеть нечто блестящее, украшенное драгоценными камнями.
Шушуканье смолкло, наступила невероятная, звенящая тишина. Негромкие шаги прозвучали в ней очень отчетливо. В дверь храма вошел священник в рясе, с крестом на груди и еще одним в руке.
В другой держал кропило, и им он принялся махать во все стороны. Полетели брызги, а люди, стоявшие рядом с Игорем, начали опускаться на колени, склонять головы, русые, черные и седые.
– Многая лета государю… многая лета… – понеслось по рядам.
– Многая лета! – грянул невидимый Игорю хор. Мощные голоса обрушились с силой водопада. – Многая лета государю Иоанну Васильевичу! Многая лета! Многая лета! Победоносная слава и благоденствие!
Все перекрестились.
– Милость и суд воспою тебе, Господи… – затянул хор.
За священником появился юноша лет семнадцати в собольей шубе, рыжеватый, с очень решительными черными глазами. Их взгляд прошелся по собравшимся, и головы склонились еще ниже.
Юноша зашагал по проходу в толпе, что вел к возвышению с креслами. За ним двинулся еще один, помладше, такой же рыжий, черноглазый, но с безвольным мягким ртом и добрым взглядом.
В руках держал миску с золотыми монетами.
У возвышения отроков встретил богато одетый священник, в высокой шапке, с блистающим крестом в руке, с седой бородой и выпиравшим пузом, скрыть которое не могла даже широкая ряса.
Хор затих, священник перекрестил старшего из юношей и сказал:
– Мир тебе, государь Иоанн Васильевич, в доме божием. Почтим же память святых отцов наших!
И они двинулись в обход икон.
Игорю было плохо видно, но все же смог заметить, что оба юноши целовали образа. Когда обошли все, вернулись к возвышению с креслами. Священник уселся в одно, старший из отроков в другое, младший встал рядом с ним.