Русские дети (сборник)
Шрифт:
Место, которое осталось пустым после отъезда сына, оказалось каким-то уж слишком большим — его нельзя было закрыть ни обычной жизнью, ни работой. Пал Тиныч смотрел по сторонам, видел озлобленную Риту, которую он всё равно никогда не бросит, и думал — вот так и прошелестят все эти дни-годы впустую, будто это и не годы, а страницы, которые скролит в своём планшетнике Вася МакАров.
Потом на одной странице случился сбой системы — в лицей пришла Диана.
Пал Тиныч отлично помнил этот день. Было так: сидит он в лицейском буфете. И тут входят три ведьмы — Кира Голубева, а с ней ещё две мамашки, одна в розовом и блестящем,
— Видели новую по музыке? — спросила клёпаная. Многодетная мать, между прочим, Пал Тиныч имел честь обучать истории всех её отпрысков.
— Нет пока, — заинтересовалась Голубева, не сразу почувствовав, как розовая и блестящая дёргает её за рукав — новая по музыке уже зашла в буфет и осветила его своим невозможным мини. Пал Тиныч пролил на стол кофе. Клёпаная выронила из кошелька всю мелочь, и дети, которые стояли в очереди за плюшками, начали подбирать её, стуча лбами.
— Это ещё что такое? — вымолвила Кира Голубева, не с первой попытки придав лицу нужный презрительный вид (получился вначале удивлённый, а потом завистливый).
— Это наш новый учитель по музыке, Диана Романовна! — крикнула одна из Крюковых, кажется Настя.
Диана покраснела — чудесным, ровным румянцем, не то что Кира Голубева: у той в припадках злости проступали на щеках неопрятные красные материки. Южная Америка на правой щеке и Австралия — на левой. У Дианы даже румянец был совершенство.
— Ну и титаники ничего так, — снизошёл до новой учихи Миша Карпов.
Пал Тиныч сделал вид, что не заметил этой фразы, уткнув шейся в беззащитную спину Дианы — и трепетавшей там, как стрела. Бесполезно замечать — такие, как Миша Карпов, сын богатых родителей, всегда вне подозрений и замечаний. Хорошо, что Миша не такой уж и злой человек — и не такой назойливый, как Вася МакАров: от того даже школьная уборщица, дама не из робких, прячется в туалете. Заболтать может насмерть.
Пал Тиныч однажды оставил Васю после уроков переписывать тест по Смутному времени, попросил посидеть с ним школьного психолога. Та давно строила куры историку и потому согласилась, а когда Пал Тиныч, пообедав под ледяным взглядом Киры Голубевой, вернулся в класс, психолог стояла над Васиным столом и криком кричала:
— Да алкаш он, Вася! Обычный алкаш!
— Что у вас происходит, Олеся Васильевна? — испугался Пал Тиныч. По пищеводу, как в лифте, стремительно летела вверх котлетка, и так-то плохо прожёванная.
— Сама не знаю, — объясняла потом Олеся Васильевна. — Он меня вывел как-то неожиданно на разговор о моём муже. Слушает, спрашивает. Как взрослый! Ну надо же! Хорошо, что никто не слышал.
Пал Тиныч подумал — и решил, пусть этот «никто» так и останется никем. Не стал ничего рассказывать Васиной маме — да она и не любила, когда с ней говорили о сыне. Если ругали — огорчалась, если хвалили — не верила. Она редко бывала в школе, хотя вызывали её часто. Слишком сложным был ребёнок, даже по современным меркам. Хитрый, лживый, ленивый — в стремлении увильнуть от выполнения обязательных работ доходил почти до гениальности. Моцарт лени. Но если ему было что-то интересно — прилипал намертво, как дурная слава. Чем-то он напоминал Пал Тинычу Артёма — хотя внешне ничего общего. Артём тощий, как марафонец, Вася, пожалуй что, склонен к полноте, из кармана торчит вечный пакет с сухариками. У Артёма, как у Риты, — тёмно-рыжие волосы, Вася —
— У меня давно созрел к вам разговор, Павел Константинович.
Она поймала его на выходе из класса. Мимо бежал еврейский атлет Голодец — пол под его ногами пружинил, как новенький матрас. Остановившись у окна, этот румяный юноша упёрся ногой в стену, послюнил палец и начал оттирать пятнышко на новых кедах — сразу было понятно, что они новые и что Голодец находится с ними в особенных, нежных отношениях.
Инна Ивановна тоже смотрела на Голодца, пока он не убежал наконец в столовую — там гремели ложки и командный голос Миши Карпова.
— Я не понимаю, что происходит с нашей школой, Павел Константинович, — сказала она, вновь чётко выговаривая его отчество — ни одного звука не пропало. Пал Тиныч вдруг вспомнил, что Васина мама работает в банке — ей это подходило. Васиной маме легко можно было бы доверить крупную сумму.
— А что с ней происходит? — бодро переспросил он, выигрывая время на группировку и подготовку. Речь могла пойти о самых невероятных вещах — потому что никогда не знаешь, что придёт в голову родителям.
Из-за угла вышла, как месяц из тумана, мама двойняшек Крюковых. Она целыми днями бродила по школе, отлавливала учителей по одному и пытала их бесконечными расспросами. Ей страстно хотелось услышать про Дашу и Настю что-то хорошее — но, увы, хвалил их только физрук Махал Махалыч. Крюковы и вправду были спортивные, рослые и здоровые девицы — даже в святые дни гриппозного карантина двойняшек привозили в школу, потому что они никогда и ничем не болели.
Крюкова посмотрела на Пал Тиныча как голодная лиса на мышонка, не поручился бы — но даже, кажется, облизнулась. К счастью, с ним была Инна Ивановна, а потому лиса неохотно свернула за угол. Месяц скрылся в тучах.
— Да много всего происходит! Вы разве не замечали? Программу по физике сократили. На русский всего три часа в неделю, на английский — пять. Расписание составлял кто-то нетрезвый — потому что в седьмом классе во вторник и в пятницу подряд три языка, немецкий, русский и английский. И все задания нужно делать на компьютере, и все они теперь называются проектами и презентациями.
— Ну не все, — осторожно вякнул Пал Тиныч. — Вот я, например…
— К вам у меня вопросов нет, — признала Инна Ивановна. — А вот информатика… Зачем вообще столько информатики? Дети должны создавать свои аккаунты, на уроках они сидят в Интернете. Мой Вася и так там живёт.
— Но вы же в банке работаете? — уточнил Пал Тиныч. — Вам, банкирам, обычно нравятся новые технологии.
Инна Ивановна посмотрела на него без секунды ошеломлённо.
— А кто вам сказал про банк? Вася? Ой, ну вы уникальный человек, Павел Константинович, вы всё ещё верите моему сыну. Я работаю в библиотеке. Отдел редкой книги.
Пал Тиныч удивился, но решил, что редкую книгу он бы ей тоже доверил. Потом историк молча задал вопрос и получил ответ — вслух:
— За школу платит Васин папа. Бывший муж. Он и в Рим его возил, и в Париж… Слушайте, вас там, кажется, ждут.