Русские герои. Святослав Храбрый и Евпатий Коловрат. «Иду на вы!» (сборник)
Шрифт:
В другом месте, в другое время эхо воспоминания спалило бы его душу, как огонь – бересту, свернуло бы в чёрный обугленный жгут. Сейчас когти боли с визгом проскребли где-то далеко за спиной, упершись в невидимую, но неодолимую стену – словно боль и тоска остались там, за очерченным железом кругом. Внезапно он услышал голоса – беззвучные, но очень ясные.
«Вот… видишь, какой я… теперь…»
«Я люблю тебя».
«Я не смог… Их было слишком много. Я не смог защитить ни город, ни тебя, ни детей… наверное, за это… Прости».
«Перестань. Я люблю тебя, мы вместе.
Волчица медленно подошла к волку, потерлась лбом о плечо, зарыла морду в густой мех – замерла. Волк, было зажмурившийся, открыл глаза. И увидел.
Волчишка, оставшаяся без внимания взрослых, покосолапила к Старику у костра и начала увлеченно жевать подол еги.
Темной молнией огромный волк метнулся к костру. Сильный удар лапой – и пушистый колобок с визгом отлетел к волчице, торопливо спрятался за ее лапой, обиженно поскуливая оттуда. Волк пригнул голову, вздыбил шерсть, прижал уши, обнажил иссиня-белые, крепко сжатые клыки и алые десны. Тихо-тихо угрожающе зарычал на Сидевшего у костра.
– Воин, – без выражения сказал тот, не отрывая взгляда от языков пламени. – Заступник.
И поднялся.
Неожиданно, разом – и зрелище это было необъяснимо ужасающим и необъяснимо прекрасным. Сидел у костра высокий Старик – и поднялся на ноги. Но даже доведись видевшим это повидать, как нисходит в гибельном величии с горного склона лавина, как встает над берегом заслоняющая окоем волна-наката, – этого было бы мало для сравнения.
Вот если б представить себе, что лавина не рушится вниз, погребая сосняки и горские деревеньки, а взмывает в звёздное небо…
Не было слов. Все они были мелки, бледны и расплывчаты. Что-то сдвинулось в мире, когда встал Сидевший у костра. На спутанную шишом-колтуном копну волос низвергалась река Троянова пути, и серпик ущербной луны запутался в седых космах. Левый глаз горел янтарным огнем, озаряя крутую скулу и крупный нос. Костер теперь светил на бороду – и видно было, что в неё вплетены колосья, много колосьев – золотых пшеничных, долговязых ржаных, усачей овсяных…
– Твоя маленькая дочь, – вновь слова ложились на плечи снежными глыбами, – мудрее тебя, князь Муромский. Я не колдун и не бес – ты это хотел услышать? Ты не в пекле. Там нет места радости, или тебя не учили этому? Или ты ослеп и не видел глаз своей жены? Или ты оглох и не слышал смеха дочери?
Волк сдавленно рыкнул – и в ответ вдруг зарычала, заграяла тьма за кругом света. Старик поднял руку – и тьма умолкла.
– Подойди сюда, женщина.
Белая волчица подошла и встала рядом с волком, глядя в лицо старика сияющими глазами.
– Твоя вина была велика, но велика была и кара. Ты приняла её. – С каждым новым словом старика вокруг становилось всё тише и тише, словно все миры замолкали, до звона в ушах вслушиваясь в голос говорившего. – И приняла достойно. Ты сумела умереть хорошей смертью. Хорошей смертью умерли твой муж и воспитанный вами сын. Все вы – и ваша маленькая дочь – остаетесь в моей стае. В вашем мире тебя и твоего мужа, даже не ведая всей правды, навеки запомнят, как образ великой любви. Никто и никогда не напомнит тебе о твоей вине –
Пока он говорил, уши волка выпрямились, ярость и страх угасли в его глазах. Он шагнул вперед – и большая рука легла на его голову. Волк прикрыл глаза – и исчез. Волчица подтолкнула мордой переярка. Тот шагнул под большую руку, опасливо принюхался, косясь, подставил лоб – и тоже исчез. Звонким колокольчиком тявкнула волчишка – и отзвук ее голоска повис под широкой ладонью серебряным гаснущим эхом.
Волчица вдруг обернулась и встретилась глазами с воеводой.
«Прощай, воевода. Благодарю тебя, и… удачи».
Повернулась и сгинула под дланью Сидевшего у костра прежде, чем воевода успел хоть в мыслях ответить ей.
– Ну что, воевода… теперь твой черед…
Старик обернулся, и воевода, как в кулачном бою, напружинил ноги, готовясь принять удар.
Удара не было. Было чувство, что он стоит на краю высокого обрыва, обрыва, которым кончается мир. Вся его жизнь была где-то далеко за спиной. Где-то там лежал на обугленной горе мёртвый город, дремала подо льдом Ока, шло ее берегом чужое полчище. А там, за обрывом, был только глаз. Огромное жёлтое око, всматривающееся в каждую его жилку, каждое шевеление его души, каждую, даже самую потаенную мысль, радость или боль…
А потом всё сгинуло. Старик отвел глаз. Мир так внезапно вернулся на свое место, что воевода пошатнулся.
– Ты знаешь, что Я не разбрасываюсь подарками? – спросил седобородый. – На дар ждут ответа. Я дарю только своих. Примешь Мой дар, Мою помощь – будешь Моим, и здесь, и в посмертье. И еще… отомщенные – не по Моей части. Если ты отомстишь – своих не увидишь. Уйдут в Свет.
– А не отомщу? – едва сам расслышал себя воевода. Но Сидевший у костра услышал его слова.
– Неотомщенные – Мои, – коротко отозвался он.
За одно это воевода бы согласился на службу. Свет. Свет для неё и для их сыновей. Не один дар – два сразу.
А себя он уже давно не числил среди живых.
– Я решил. Я готов.
– Не так уж ты и готов, воевода, – усмехнулся Старик. – Но это…
Взвыла тысячей глоток тьма за кругом, а за спиной вспыхнул огонь. Когда он успел перешагнуть огненный круг?! Старик воздвигся над ним косматой тенью.
– …Это дело поправимое, – прорычал он и, протянув исполинскую лапу, оторвал воеводе голову. – Эй, гридь Моя черноперая, гридь серошкурая, собирайтесь – пир приспел!
Он хотел закричать, но не было груди набрать воздух. Почувствовал, как в основание шеи вонзается деревянное острие, и взмыл над поляной, глядя с высоты длинного кола, как прорвавшие внешний круг волки рвут и обгладывают его тело, как клубятся над ними вороны, выхватывая куски чуть не из пастей серых сотрапезников, не понимая, почему еще жив. А вон и еще обезглавленные тела в месиве рычащих и каркающих хищников – и головы, головы на кольях! Яростно скалится Догада, гневно рычит Сивоус, насквозь прокусил губу, сдерживая крик ужаса и боли, молодой Глуздырь… Все здесь. Все, кто рвал с себя кресты и иконы в каморе княжеского терема. Все, кто пошел за ним на Пертов угор…