Русские герои. Святослав Храбрый и Евпатий Коловрат. «Иду на вы!» (сборник)
Шрифт:
И ни у каких костров в самые темные ночи не пели такого:
«И сказал им Моисей: для чего вы оставили в живых всех женщин? Итак, убейте всех детей мужеского пола и всех женщин…» (Чис 31, 15–17), «А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души» (Втор 20, 16), «И взяли город. И… все, что в городе, и мужей, и жен, и молодых, и старых, и волов, и овец, и ослов, все истребили мечом» (Нав 6, 19–20), «опустошал Давид ту страну, и не оставлял в живых ни мужчины, ни женщины» (1 Цар 27, 9).
Можно длить и длить цитаты, но зачем? Кому в радость дикое смакование кровавейших сцен насилия и резни? Чьи души ублажит сладострастный рефрен: «не осталось в живых ни
Если найдется таковой, пусть перечитает то, что мы уже цитировали, – про Землю обетованную, про кроткого царя Давида.
На несчастной хазарской земле вновь облачались в истекающую кровью плоть чудовищные предания Ветхого Завета. О, новая власть Хазарии помнила, хорошо помнила и не повторяла ошибок прадедов. Из восставших городов, захваченных войсками Обадии, беженцев не было. Спустя тысячу с лишним лет археологи раскопали их руины – так называемые Семикаракорское и Правобережное Цимлянское городища. И груды костей.
Чего ожидали семьи защитников, когда победители сквозь проломы в стенах ринулись внутрь? Плена, грабежа, унижений? Оплакивали близких, собирались искать их среди тел у стен и мечтали найти лишь раненными?..
Они не знали, что им не придется никого искать…
«Так что истребили всех их, не оставили ни одной души».
Кости, кости, кости… Не только у стен. Не только на улицах. В каждом дворе. В каждом доме. Кости детей. Кости женщин. Кости стариков.
«И истребишь все народы, которые Господь, Бог твой, дает тебе; да не пощадит их глаз твой» (Втор 7, 16). Вот «закон и правило», согласно которым Обадия «обновил царство и укрепил веру». И «мудрецы израильские» в «домах собраний» с удовольствием повторяли древние строки книги пророка Наума: «Несется конница, сверкает меч, и блестят копья, и убитых множество, и груды трупов; нет конца трупам, спотыкаются о трупы их… даже младенцы их разбиты на перекрестках всех улиц» (3, 3 – 16), и завершали победоносным: «Празднуй, Иудея, праздники твои… ибо не будет более проходить по тебе нечестивый: он совсем уничтожен!» (1, 15).
В двадцатом веке это назовут тотальной войной. Дрезден, превращенный в чудовищную печь бомбардировками союзников. Ядерные грибы над Хиросимой и Нагасаки. На крыльях бомбардировщиков ХХ столетия красовался тот же символ, что и на знаменах новых хозяев каганата: Щит Соломона. Пятиконечная звезда.
Но у каган-бека Обадии не было ни самолетов, ни ядерных бомб. Кто же исполнял чудовищные приказы?
Это было второе «оружие победы» новых владык. Арабские путешественники особо отмечают, как диковину, что в земле хазар войско «получает жалование», то есть состоит из одних наемников. Чужаки или разбойничьи шайки изгоев. Что им была Хазария, ее обычаи, ее древние боги? Новые хозяева платили им. И они делали свою работу – чужаки равнодушно, изгои, пожалуй, и с удовольствием.
Ужас охватил уцелевших. Большинство не выдержало – и покорно склонилось под тяжелую длань новых владык. Непокорные бежали, уходили целыми родами – к венграм, к болгарам. В Болгарии долго еще рассказывали про страшных людоедов-«джидовинов». Возможно, кто-то уходил и на Русь. Велимир Хлебников видел потомка хазарских язычников – хабаров – в русском землепроходце Хабарове.
Нам на Русь возвращаться рано. Присмотримся – какова она, держава, родившаяся в чаду и крови гражданской войны 90-х годов VIII века.
3. Логово прогресса
Обложной, многолетний кошмар…
Рынок адским прибоем хлещет.
Превращаются люди в товар,
С молотка продаются, как вещи.
Верховным и абсолютным владыкой каганата считался по-прежнему каган. По-прежнему его выбирали, и арабский путешественник видел будущего
К избранному кагану приходил каган-бек (в их роду выборных не было, как писал каган-бек Иосиф, «чужой не может сидеть на престоле моих предков, но только сын садится на место отца»), накидывал на шею удавку и требовал назвать число – не более сорока. Цифра, выдавленная задыхающимся избранником, и становилась сроком его правления. Удавку снимали, и каган… исчезал для всех. Его лицо не дозволялось видеть даже гвардейцам-мусульманам, даже наложницам из гарема, куда в обязательном порядке отбирали дочерей вассальных правителей. Лишь каган-бек и верховный судья каганата, кундур-каган, смели входить пред лицо кагана, разговаривать с ним, заглядывать ему в глаза. В остальное время каган закрывал лицо особым покрывалом. Когда он покидал дворец, все встречные под страхом смерти должны были падать ниц и не поднимать голов, пока каган, окруженный свитой и гвардией, не скрывался из глаз. Впрочем, каган не так уж часто покидал краснокирпичную, со щитами Соломона на башнях, цитадель на острове в дельте Волги, именовавшуюся Камлык – Дом Царя. Там он жил, там он и умирал, когда истекал срок его правления или в стране начинались бедствия – вражье нашествие, эпидемия, голод. Разъяренный народ требовал смерти кагана. В обоих случаях к нему снова являлся с удавкой и доводил до конца когда-то начатое каган-бек, иудей, который, по словам ибн Русте, «не давал отчета никому над собою».
Выборный владыка каганата оказывался просто символом, куклой в руках каган-бека, а вся хазарская демократия – бутафорией, фарсом, ширмой, за которой вершили дела подлинные хозяева страны. Просто контора «Рога и копыта» с «зитц-председателем» каганом, за все отвечающим и не решающим ничего, и всевластным и безответственным «Бендером» – каган-беком.
Кроме демократии, был в Хазарии плюрализм или политкорректность, называйте, как больше нравится. В верховном суде кундур-кагана сидело 9 судей, представлявших все религии каганата. Чем не светоч терпимости среди тьмы средневекового фанатизма?!
Только в суде этом делами монолитной иудейской общины – придворных и верхушки купечества – занимались трое судей. Еще трое вели дела мусульман – наемников из дворцовой гвардии и части горожан. Делами христиан, армян-григорианцев, готов-ариан, кипчаков-несториан, ромеев и осетин – православных, занималось двое судей. Наконец, делами абсолютного большинства населения каганата, язычников, со всеми их бесчисленными культами, обычаями, законами, занимался один-единственный судья. Тут уж вспоминается другое произведение двадцатого века, «Скотный двор» Оруэлла: «Все животные равны, но некоторые из них – равнее».
Сам хазарский народ разделился на две неравные части. Принявшая иудаизм знать – «белые хазары» – пожинала все блага управления сильным и богатым государством. Остальные хазары – «черные» – были в большинстве христианами, мусульманами или язычниками. «Черные» и «белые» – это не просто социальная символика, вроде нашей «черной» или «белой» кости. «Белые» действительно отличались внешне от земляков – отчасти из-за примеси еврейской крови, скрадывавшей грубые, рубленые черты степняков; отчасти из-за того, что в тени дворцов, садов и паланкинов лица и впрямь оставались светлее, чем обветренные, смуглые лица пастухов и охотников. Иногда лица «черных» хазар чернели от голода. На рынках Хазарии видели матерей, продающих своих детей. Так жили не рабы, не данники – свои, хазары!