Русские инородные сказки - 5
Шрифт:
Так проходили дни и недели, пока в микрокосмос Мани и Вани не пришел Голод. Страшный Голод в виде постного супчика на основе сельдерея.
Гадский супчик, толку с него…
Маня и Ваня поначалу бодрились. Говорили, что, мол, мы любим друг друга, а значит, нам ничего не страшно в этом самом суровом из миров. Но они недооценили подлость сельдереевого супчика. Он был жидок, безвкусен, неумолим и абсолютно некалориен. День за днем наши герои расходовали свои скудные запасы, пока у них совсем-совсем ничего не осталось. Тогда они взмолились: не погуби, мол, нас Верховная Тетка, ведь мы
Но Верховная Тетка не слышала. Поскольку так же, как и вы, верила в науку, а не в любовь.
И вот однажды Ваня проснулся утром и увидал, что от любимой остался один только цитоскелет. И заплакал горько.
Потому что жировые клетки не восстанавливаются, да.
Маня очнулась от резких хлопков по мембране. Она медленно открыла глаза (или что там у нее было) и запустила механизм межклеточного узнавания.
— Очнись, любимая! — кричал Ваня. — Верховная Тетка прислала нам вишневый тортик. С кремом, любимая! И с ромовой пропиткой. Я тут принес тебе…
— С пропиткой? — слабым голоском уточнила Маня, и тут же сама почувствовала, что таки да, с пропиткой.
Подкрепилась и расцвела пуще прежнего.
Так что жили Ваня с Маней долго и счастливо.
Да и сейчас, собственно, живут и помирать не собираются.
Конечно, супчик из сельдерея изредка нарушает их гармонию, но они больше не боятся. Потому что теперь знают точно: у Верховной Тетки ни хуя нет силы воли.
Сказка про белого бычка
Ну что, мой маленький слушатель, рассказать тебе сказку про белого бычка?
Чего молчишь? Думаешь: «Ага, я ее сейчас попрошу: „Расскажи“, а она мне снова: „Рассказать тебе сказку про белого бычка?“ — и так до бесконечности?»
Так ты подумал? А вот и напрасно! Другие — да. Другие — они могут так банально отреагировать. Но только не я! Потому что я — оригинальная красавица, умница и великолепная рассказчица Что есть, то есть. Знакомые называют мой феномен эгоцентризмом, а я — адекватной самооценкой…
Ну да, я, конечно, отвлеклась, но что я могу поделать, если рассказывать про себя мне гораздо интереснее, чем про какого-то там бычка, пусть и белого?..
Ну ладно-ладно. Не заводись. Положи нож, подними руки, чтобы я их видела, и слушай.
«Маленький белый бычок лежал на мокрой земле нашего волшебного леса и дрожал от холода. Маленький белый бычок от сигареты „Parliament lights“. Жители нашего волшебного леса проходили мимо, не обращая на него ни малейшего внимания. Мало ли что белеет под кустом? Может, подснежник. В нашем волшебном лесу никто не удивляется сентябрьским подснежникам. Вот если весной, не приведи господь, подснежники появятся, тогда да. Тогда чрезвычайное положение объявят. И комендантский час еще, ну так, на всякий случай. А осенью — да сколько угодно. Вот и не удивлялся никто. Ну вырос мокрым сентябрьским утром подснежник под кустом магнолии — и зашибись. А то, что он дрожит и плачет, так это вообще в расчет не принимается. У нас в волшебном лесу все как один дрожат и плачут до самой смерти. Потом ржут,
Бычку отчаянно хотелось домой. И я его понимаю: смотреть на драконов в телевизоре — это совсем не то же самое, что смотреть на драконов в метре от себя.
А дома хорошо. Дома все родное. Лежишь себе в теплой луже дизельного топлива возле автобусной остановки и видишь, как в этой луже звезды отражаются. А то, что наступают постоянно, — да пускай! Только пусть наступает привычный, спешащий на работу менеджер среднего звена с пивным брюшком, а не какой-то изящный белый единорог.
Вообще-то наш волшебный лес не настолько волшебный, чтобы в нем единороги водились. Тем более — белые. Я уже молчу про изящных. Но для бычка они специально завелись. Чтобы добить, не иначе. Это я все к тому веду, что поначалу свою социальную и эмоциональную изоляцию от окружающего мира Бычок переживал необычайно остро. Так понятнее? Ну вот.
Но остро переживать что бы то ни было быстро надоедает. Поэтому Бычок для глубинного понимания и исследования одиночества как явления обратился к серьезным философским трудам, коих в нашем лесу — завались. Это правда. Вот, например, если вы никак не можете найти свой томик Шопенгауэра, то знайте — он ушел в наш волшебный лес. Это к вопросу „Куда уходят книги?“.
Ну да ладно. А Бычок, начитавшись Шопенгауэра, вдруг понял, что одиночество на самом деле есть нехуевое духовное благо, и…
И что вы думаете? Обитатели нашего волшебного леса неожиданно обрели моду на курение. Раньше такой моды не было, потому что не было сигарет. А теперь — нате вам, целый бычок, почти половинка от „Parliament lights“, чертовы туристы, кто их вообще в лес пускает!
Ух, что тут началось! Бычок, я напоминаю, был очень маленький. Совсем маленький. А хоть бы и большой был — кого бы это спасло, если учесть, что у нас в лесу одних лисичек полторы тысячи? И это я еще посчитала только тех, кому голосовать по возрасту разрешено.
Вопрос „Кому достанется то, чего на всех не хватит?“ у нас всегда решается спокойно, в четком соответствии с гуманной Конституцией волшебного леса. Чай не Аллаху молимся. Вот и сходились попарно лесные обитатели в смертельном бою, предусмотрительно положив нашего несчастного героя на пень от старого дуба, чтобы не сперли.
Бычка, понятно, не спросили. Да он и не ждал, если честно. Это ведь всегда так: не успеешь ты полюбить одиночество, как немедленно ломанется толпа соискателей, жаждущих прикоснуться к тебе губами, растолкав копытами своих более слабых собратьев.
Первые пару недель Бычок от стыда готов был провалиться сквозь землю. Но между ним и землей был пень от старого дуба, а через него так просто не провалишься. А потом и запал как-то прошел. Втянулся, короче говоря, наш Бычок. „Пойти по губам“ — это ведь только на первый взгляд неприятно звучит. А вот если втянуться — так очень даже вполне. Вы уж мне поверьте.
И неожиданно даже для себя наш Бычок почувствовал себя Каем, который собрал из льдинок слово „вечность“, но домой уже не хочет, потому что складывать из льдинок слова — это очень занимательно, и в конце концов все мы, как ни крути, выросли на великой игре „Эрудит“.