Русские исторические женщины

Мордовцев Даниил Лукич

Она сумела это сделать: она исполнила угрозу, что цари оставят Москву. Действительно, 19-го августа, во время крестного хода, государи не пошли в ход, испугавшись распущенных слухов, что их убьют, – и на другой день вся царская семья оставила Москву.

Напуганные, со своей стороны, стрельцы прислали в царевне и к царям выборных:

– Великим государям сказали, будто у нас, у надворной пехоты, учинилось смятение, на бояр и на ближних людей злой умысел, и будто у нас из полку в полк идут тайные пересылки, будто хотим приходить в Кремль с ружьем по-прежнему, и для того они, великие государи, изволили из Москвы выехать; но у нас во всех полках такого умысла нет и вперед не будет, – чтобы великие государи пожаловали, не велели таким ложным слухам верить и изволили

бы прийти к Москве.

– Великим государям про ваш умысел неведомо: изволили великие государи из Москвы идти по своему государскому изволению, да и прежде в село Коломенское их государств походы бывали же, – был ответ стрельцам.

Оставалось Хованскому хитрить. Он вздумал пугать царевну и бояр слухами.

– Приходили ко мне новгородские дворяне и говорили, что их братья хотят приходить нынешним летом в Москву, бить челом о заслуженном жалованье, а на Москве сечь всех, без выбора и без остатка, – говорил «Тараруй».

Но Софью этим нельзя было напугать.

– Так надобно сказать об этом в Москве на постельном крыльце всяких чинов людям, а в Новгород, для подлинного свидетельства, послать великих государей грамоту, – отвечала царевна.

Приходилось Хованскому испугаться за последствия своей выдумки.

Но у Софьи на дороге недолго стоял этот беспокойный враг – стрелецкий атаман.

17-го сентября, в день именин Софьи, великим государям и сестре их царевне докладывано показание на Хованских:

– На нынешних неделях призывали они нас (доносителей) к себе в дом человек девять пехотного чина, да пять человек посадских, и говорили, чтобы помогали им достунать царства московского, и чтобы прийти большим собранием неожиданно в город и называть вас государей, еретическими детьми и убить вас, государей, обоих, царицу Наталью Кирилловну, царевну Софью Алексеевну, патриарха и властей, а на одной бы царевне князю Андрею жениться, а остальных царевен постричь и разослать в дальние монастыри, да бояр побить: Одоевских троих, Черкаских двоих, Голицыных троих, Ивана Михайловича Милославского, Шереметевых двоих и иных многих людей из бояр, которые старой веры не любят, а новую заводят. И как то злое дело учинять, послать смущать во все московское государство по городам и деревням, чтобы в городах посадские люди побили воевод и приказных людей, а крестьян подучать, чтобы побили бояр своих и людей боярских; а как государство замутится, и на московское бы царство выбрали царем его, князя Ивана, а патриарха и властей поставить, кого изберут народом, которые бы старые книги любили.

В тот же час государи и царевна Софья приговорили: «внновных казнить смертью».

В тот же день, в именины царевны Софьи, Хованские были схвачены, выслушали смертный приговор, и, за неимением на тот час палача, изменников Хованских «вершил на площади у большой московской дороги» тот, кто первый попался, умевший владеть топором.

Опасаясь такой же участи за свои «шумства», стрельцы засели в Москве, как в осаде. Царевна Софья поспешила вызвать войска из соседних городов. Стрельцы упали духом, – и покорились безмолвно,

Мало того, стрельцы раскаялись и в своих прежних делах: столб на Красной площади колол им глаза. Он сталь позорным пятном на их прошлом. Они вспомнили 15-е мая и страшное «побиение» невинных.

– Грех ради наших, – били челом раскаявшиеся стрельцы: – боярам, думным и всяких чинов людям учинилось побиение на Красной площади, и тем мы, холопы ваши, Бога и вас, великих государей, прогневали: по заводу вора и раскольщика Алешки Юдина с товарищи, по потачке всякому дурну названного отца их, князя Ивана Хованского и сына его князя Андрея, били челом все полки надворной пехоты, покрывая большие свои вины, чтобы вы, великие государи, пожаловали нас грамотами, чтоб нас ворами и бунтовщиками никто не называл, – и жалованные грамоты даны. По злоумышлению тех же Юдина и Хованских, били челом, чтобы на Красной площади сделать столп и написать на нем вины побитых – и столп сделан. И ныне мы, видя неправое свое челобитье, что тот столп учинен не к лицу, просим: пожалуйте нас, виноватых холопов

ваших, велите тот столп с Красной площади сломать, чтобы от иных государств в царствующем граде Москве зазору никакого не было».

Столб сломали и стрельцов помиловали; дали им нового начальника, Шакловитого – и начали понемногу рассылать подальше от Москвы.

Царевна Софья продолжала почти единовластно заправлять Русской землей.

Началась война с турками, а там и знаменитые крымские походы любимца царевны, Василия Васильевича Голицына, походы неудачные, но давшие повод царевне обнаружить всю силу страсти к своему «Васеньке», «царственные большие печати и государственных великих посольских дел сберегателю» – звание Василия Васильевича Голицына.

«Свет мой, братец Васенька! здравствуй, батюшка мой, на многие лета! писала ему Софья по поводу известия об отражении им крымского хана: – и паки здравствуй, Божьею и Пречистые Богородицы милостью и твоим разумом и счастьем победив агаряне! Подай тебе, Господи, и впредь враги побеждать! А мне, свет мой, не верится, что ты к нам возвратишься: тогда поверю, как увижу в объятиях своих тебя, света моего. Что же, свет мой, пишешь, чтобы я помолилась, – будто я, верно, грешна пред Богом и недостойна; однако же, хотя и грешная, дерзаю надеяться на Его блогоутробие. Ей! всегда прошу, чтобы света моего в радости видеть. Посем здравствуй, свет мой, на веки неисчетные»!

Еще большая нежность и страстность высказываются в другом письме Софьи, когда она получила известие о возвращении Голицына от Перекопа.

«Свет мой, батюшка, надежда моя, здравствуй на многие лета! Зело мне сей день радостен, что Господь Бог прославил имя свое святое, также и Матери своей, Пресвятые Богородицы, над вами, свет мой! Чего от века не слыхано, ни отцы наши поведаша нам такого милосердия Божья. Не хуже израильских людей вас Бог извел из земли египетской: тогда чрез Моисея, угодника Своего, а ныне через тебя, душа моя! Славу Богу нашему, помиловавшему нас чрез тебя! Батюшка ты мой! Чем платить за такие твои труды неисчетные? Радость моя, свет очей моих! Мне не верится, сердце мое, чтобы тебя, свет мой, видеть. Велик бы мне день тот был, когда ты, душа моя, во мне будешь. Если бы мне возможно было, я бы единым днем тебя поставила пред собой. Письма твои, врученные Богу, к нам все дошли в целости. Из-под Перекопа пришли отписки в пяток 11 числа. Я брела пеша из-под Воздвиженского: только подхожу к монастырю Сергия чудотворца, к самым святынь воротам, а от ворот отписки о боях. Я не помню, как взошла – читала идучи! Не ведаю, чем Его, Света, благодарит за такую милость Его, и Матерь Его, и преподобного Сергия, чудотворца милостивого! Что ты, батюшка мой, пишешь о посылки в монастыри, все то исполнила: по всем монастырям бродила сама, пеша. А раденье твое, душа моя, делом оказуется. Что пишешь, батюшка мой, чтобы я помолилась: Бог, свет мой, ведает, как желаю тебя, душа моя, видеть, и надеюсь на милосердие Божье: велит мне тебя видеть, надежда моя. Как сам пишешь о ратных людях, так и учини. А я, батюшка мой, здорова твоими молитвами, и все мы здоровы. Когда даст Бог увижу тебя, свет, обо всем своем житье скажу. А вы, свет мой, не стойте, подите помалу: и так вы утрудились. Чем вам платить за такую нужную службу, наипаче всех твои, света моего, труды? Если бы ты так не трудился, никто бы так не сделал».

Но не все так смотрели на дела крымские, как вся проникнутая страстью царевна. Голицын был ее давнишней привязанностью: она скреплялась и общностью государственного дела, и обязанностью личных интересов. Царевна могла полюбить его, как одного из образованнейших молодых царедворцев того времени. Он много знал, много читал, жил роскошно: библиотека его отличалась редкими по тому времени книгами. Царевна также была образованнейшею женской личностью своего времени, как ученица Симеона Полоцкого. Ей посвящали книги, в честь ее писали стихи – виршами той эпохи. Уже в 1682-м году архидиакон Чудова монастыря Карион Истомин подал ей вирши, в которых просит царевну Софью дать Русской земле образованных учителей, открыть школы: