Русские масоны. От Романовых до Березовского
Шрифт:
Подобно людским конгломератам, перемещенным по тем или иным причинам на новые места обитания, таковые еще долго сохраняют прежние традиции и обычаи. Так произошло и с россиянами, которые волею судеб переселились в гущу совершенно иного народа без знания местного языка и государственной специфики. Отсюда проистекали свойственные эмигрантам национальные черты, сказывавшиеся на работе масонства, в том числе непонимание его основных устоев, склонность к политиканству, всякие интриги, зависть к более талантливым братьям, слепая вера в православие вплоть до ханжества, голое отрицание преимуществ западного образа жизни и т.д. На той же почве вырастали семена разногласий и помех правильному ведению орденских занятий, с чем руководству лож приходилось бороться в духе терпимости. Иногда прибегали к помощи внутренних третейских судов, решали применять к ослушникам исключения или радиации.
Еще в 1924 г. инженер М.А. Артамонов пожаловался на брата А.П. Клягина, тоже инженера, но миллионера, который не уплатил первому определенную сумму и уволил из Авиационной компании. В свою очередь, Клягин обвинил коллегу в подлоге и мошенничестве. Тогда был сформирован третейский суд под председательством издателя А.В. Давыдова, вынесший решение в пользу Артамонова, поскольку аналогичный вердикт ранее принял французский суд, к недовольству Клягина. Последний должен был смириться с подобным подходом братьев. Нередки были и случаи проявления недовольства порядками, установленными офицерским составом, в сопровождении заявлений об отставке, радиации или переходе в другие братства. Таковы были ходатайства двух однофамильцев А.П. и Ф.С. Марковых от октября-ноября 1929 г., когда первый просил об отставке из «Астреи», ввиду невозможности состоять в нескольких ложах, а второй требовал даже исключения из списков масонского Ордена, твердо добавляя: «Так как мое решение непоколебимо, то просьба меня избавить от полагающихся уговоров». Мотивы недовольства порядками в ложах сквозили и в письменных впечатлениях иных вновь обращенных о первых шагах пребывания среди адептов. Так, адвокат Г.В. Курлов сетовал на обязательства уплачивать членские сборы в течеиие трех лет, сумма которых заранее не сообщалась, создавая впечатление о наличии какого-то имущественного ценза'. Пожелания и замечания офицерский состав стремился в ка-кой-то мере учитывать.
Вполне естественно, в первые годы существования отечественные ложи стремились к постижению смысла происходивших в России событий и выработке подходов масонства к их дальнейшей эволюции. Этому было посвящено немало докладов на собраниях бывших политических деятелей и лидеров той же «Астреи». В частности, в апреле 1925 г. предполагалось заслушивание Н.В. Чайковского и Ф.Ф. Макшеева. Доклад первого из них «Социализм и христианство» был посвящен важной теоретической проблематике. По его словам, все освободительные движения новейшего времени «черпали свое духовно-правовое содержание и волю к действию из двух заветов Христа: внутреине-свободной человеческой личности и апостольской общины, восславленной Духом Божиим». А социализм есть лишь позднейшая ветвь «освободительного движения мятущегося человечества в поисках гармоничных форм одухотворенной общественности». В заключение подчеркивалось: «При работе над восстановлением России от нас будет требоваться определенная творческая позиция в социальном вопросе. Поэтому мы, русские масоны, должны заранее овладеть духовной тайной этого движения»301. Как можно убедиться, приведенные посылки не отличались конкретикой, ограничиваясь традиционным призывом лучше изучать сложные явления современности, с чем трудно спорить.
Напротив, текст второго доклада был составлен почти без теоретических изысков. «Масонство, работающее над усовершенствованием человеческого индивидуума, не может идти по пути поглощения личности государством. А потому, не говоря уже о результатах коммунистического опыта в России, мы должны как масонство встать совершенно определенно на платформу правового государственного устройства, способного оградить человеческую личность от индивидуальных и коллективных посягательств, признающего свободу личности и право собственности необходимыми основаниями благополучия граждан». Он выска-
зывался против социалистического пути развития, призывал делать ставку на «эгоистическую природу современного человечества». Автор ратовал за возвращение нашей страны к прерванному буржуазному курсу, делая масонство простым инструментом.
Изложенный посыл оказался неприемлемым даже для Чайковского, который 5 апреля 1925 г. отписал Макшееву: «Мне кажется несомненным, что принятие ваших тезисов в том виде, как вы предлагаете их голосовать, раскололо бы нас по одному из кардинальных вопросов», поскольку предложением (восстановить Россию в таком виде) означало бы вернуть ее к эпохе 30-х годов XIX в. в Европе, когда провозглашался лозунг «Обогащайтесь!»1 Тяжелая болезнь и смерть масонского патриарха, видимо, помешали провести намеченное собрание, хотя во время других встреч
Но вернемся к двум поступкам Вакара. В качестве истинно православного и воцерковленного человека, предпочитая открыто демонстрировать свою религиозность, в письме досточтимому мастеру «Астреи» Макшееву от 24 января 1924 г. он возмущенно сообщил о проведении накануне братством «Союз Народов ВЛФ» собрания, посвященного «прославлению Сатаны». Некий акафист там зачитал французский брат Юмери, кончая каждый абзац напевным возгласом «О Сатана, брат людей!» и отождествляя дьявола с человечеством, а закончил выступление гимном врагу рода земного, используя стихи знаменитого французского поэта Бодлера. В заключительном слове досточтимый мастер поблагодарил докладчика за «интересное и захватывающее» сообщение, подчеркнув масонский характер выступления. И Вакар заключал угрожающе: «Если в Братстве не будет явлена воля к ограждению от оскорбления со стороны братьев религиозною чувства верующих, должен буду покинуть Братство, ибо, стало быть, попал не туда, куда думал попасть. Незачем находиться в среде, которая не уважает тою, что для меня дороже этой самой среды. Так же, думаю, рассудят и поступят другие наши братья, искренно верующие и искренне преданные своей вере»2. Очевидно, Вакар продолжал жить представлениями о дореволюционной России, опутанной духовной цензурой, и даже не представлял себе, будто на Западе многие люди утратили всякую веру, превратились в атеистов или даже исповедовали сатанинский культ, столь модный ныне и в нашей стране.
Макшеев оказался в трудной силуации, не разделяя набожности подопечного, который отличался и большим упрямством. Предпринимать демарш перед федеральным советом собственной Великой Ложи он явно не собирался, но предпочитал не обострять отношений и с Вакаром. Пришлось пойти на маленькую хитрость, поручив помощникам составить при содействии Вакара проект решения для французского начальства без отправки его адресатам. В архиве сохранилась такая бумага в «лучших» партийных традициях, гласившая: «Заслушав и обсудив сообщение о случае прославления Сатаны в одном из французских братств на собрании 23 февраля 1924 г., ложа «Астрея» (№ 500) усматривает в этом событии существенное нарушение масонской лояльности в отношении верующей части братьев и глубоко осуждает его как поступок, противоречащий Закону, обычаю и духу масонской организации. Однако, принимая во внимание свое особое положение русской ложи во французском Ордене и не считая себя поэтому вправе вмешиваться в деятельность французских лож, ложа «Астрея» переходит к обсуждению вопросов порядка дня»1. Возможно, на время такой исход удовлетворил Вакара, затаившего, впрочем, обиду на офицеров своего братства.
Желая блеснуть эрудицией и одновременно попенять братьям и Макшееву, Бакар выступил в феврале 1926 г. на собрании не своей, а ложи союза ВЛФ с докладом о взаимоотношениях христианства и масонства в духе типичных церковных проповедей, подчеркивая крайнюю необходимость во всем следовать воле Божьей, стоящей выше Родины и семьи. «Услышав голос Божественной мудрости, вольный каменщик по любви к людям должен оставаться среди них, в миру осуществлять познанную истину»2, чем без дополнительных призывов и без того руководствовался каждый адепт Ордена. Доклад не вызвал оживленных прений.
Важной вехой для отечественных масонов стало обретение в середине 1926 г. ими собственного домовладения по ул. Иветт (в просторечии Иветка), № 29, где они оборудовали храм для проведения церемоний, библиотечный зал, кабинеты начальства и другие помещения. Он находился сперва в ведении Временного комитета и специального уполномоченного А.И. Мамонтова, затем перешел в компетенцию финансово-хозяйственной комиссии. Дом пользовался популярностью и у французских братьев, нередко проводивших там разные мероприятия. Возросший авторитет русских адептов среди руководства местных орденских центов привел к упрочению их контактов с Кандауровым, которому начали давать больше ответственных поручений. Одно из них, безусловно, заслуживает внимания.
Речь шла о намерении американских Верховных Советов организовать при негласном содействии французов аналогичный центр шотландского обряда в Германии, где масонство отличалось склонностью к национализму и предпочитало игнорировать советы заокеанских братьев, что, понятно, их беспокоило. Короче говоря, планируемое послушание с участием влиятельных деятелей должно было превратиться в канал соответствующих ваз-действий и на правящие элиты, которых беспокоил заметный рост влияния национал-социалистов.