Русские на чужбине. Неизвестные страницы истории жизни русских людей за пределами Отечества X-XX вв.

Соловьев Владимир Сергеевич

К счастью для обоих Нащокиных, Алексей Михайлович не отличался жестокостью и свирепостью Ивана Грозного. Сначала он, правда, сильно осерчал, но потом вошел в положение отца и сына и к первому отнесся с дружеским сочувствием, а ко второму – с великодушным пониманием. Царь написал своему фавориту, не знавшему, куда деваться от позора, теплое письмо, в котором оправдывал поступок-проступок Воина его молодостью, любознательностью, неискушенностью.

Великодушие Алексея Михайловича проявилось и в том, что он не препятствовал возвращению блудного сына А.Л. Нащокина. Ни в Польше, ни во Франции, ни в Дании, ни в Голландии юноша так и не нашел себе достойного места, применения своим знаниям и способностям. Его пытались

использовать в политической игре против России, но шантажировать отца сыном не удалось: царский любимец был тверд и непреклонен. Он скорее пожертвовал бы своим дитятею, чем предал великого государя, верным слугой которого не без оснований себя считал.

Когда в 1665 году, пять лет прожив на чужбине, Воин, отчаянно затосковав, повинился, покаялся и стал умолять, чтобы ему было дозволено вернуться на родину, царь не стал чинить препятствий и простил его. По возвращении Воина приняли сдержанно, однако не подвергли каким-либо наказаниям. Правда, не найдя себе настоящего дела на Западе, не нашел он его и в своем отечестве. То ли ему больше не доверяли, то ли обширный запас знаний и заграничный опыт Воина Нащокина оказались не нужны.

Во саду ли, в огороде

До начала XVII века посольства из Москвы выезжали за границу по мере надобности и на ограниченное время. Постоянных дипломатических представительств у России не было. Обычно посольства снаряжались для заключения мира с той или иной страной, установления торговых связей, участия в торжественных церемониях вроде коронации и т. д.

Мнение о русских послах при европейских иностранных дворах долгое время было отрицательное, в силу чего нередко складывалось невыгодное впечатление и о Московском государстве в целом.

В России в порядке вещей была следующая дипломатическая практика: за рубеж во главе миссии посылали человека, во-первых, знатного рода, во-вторых, доказавшего свою личную преданность великому государю. То, как он разбирался в хитросплетениях внешней политики, в международных делах, знал страну, куда отправлялся, и ее обычаи и как был образован и сведущ в принятых за границей нормах обхождения, общения и приличиях, во внимание особо не принималось. Главное, что требовалось от посла, это стоять на своем, крепко держаться за царские наказы, ни в чем не уступать и на все предложения, которые предварительно не были оговорены и одобрены в Москве, отвечать решительным отказом.

Несговорчивость российских послов приводила иностранных дипломатов в отчаяние. Обсуждать с московитами серьезные международные вопросы и то, как строить взаимоотношения, реально было только в России, в непосредственной близости от царя и его советников. За рубежом же от послов слышали выученные наизусть от и до царские слова и не более. Все остальное, на что были они способны, это придираться ко всяким мелочам, по многу дней, а то и недель оспаривать формальности, настаивать на непременном соблюдении таких процедурных моментов как порядок следования русского посла и его большой свиты на прием во дворец или обязательное вставание иностранного монарха при упоминании царского имени.

Портрет Григория Федоровича Долгорукого. Неизвестный художник. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

По тому, как обставлялась внешняя сторона церемонии, принимались или отвергались выдвигаемые условия, шло согласование требований, в Москве потом судили о том, насколько преуспел посол, хорошо ли позаботился за границей о высоком престиже России.

Порой из-за этого случались всякие казусы, нелепости и недоразумения.

Например, выполняя поручение при английском дворе, московский посол вдруг резко прервал свой визит и вернулся ни с чем. Оказалось, что он обиделся из-за того, что королева принимала его не во дворце, а где-то «на огороде, среди грядок лука и чеснока». На самом деле это не было ни пренебрежением, ни оскорблением. Напротив, королева дала русскому гостю аудиенцию в своем саду в знак особого расположения. В столь неформальной обстановке она встречалась только с самыми приближенными людьми или в расчете на доверительную беседу.

Нестерпимым и унизительным для послов из России было, когда их сажали за стол во время деловых переговоров или за обедом не на почетное первое, а на второе место, которое, по их разумению и оценке, не соответствовало их статусу, занижало его. В этом усматривалось неуважение. Ведь в Московии в XV–XVII столетиях придавали огромное значение почестям по знатности рода и занимаемому человеком положению. С той же меркой и с теми же требованиями посланцы царя подходили к правилам этикета за рубежом.

Со временем, конечно, сформировался круг хорошо подготовленных русских дипломатов, которые достойно и высокопрофессионально представляли Россию за рубежом и блестяще защищали и отстаивали ее интересы.

Гнездо порока

Внедрение в народное сознание неприязни к загранице происходило не само по себе. В иностранцах видели источник всевозможных неприятностей и бед – от войн и нашествий до эпидемий и вредных, опасных для православной веры ересей. Определенные профилактические меры для формирования из чужеземца образа врага, а из зарубежья гнезда порока предпринимала Церковь. К тому же и подходящего материала в подтверждении злых умыслов ближних и дальних соседей в отношении России всегда было достаточно. Например, уже одно только то, что за спиной обоих самозванцев, выдававших себя в начале XVI века за трагически погибшего сына Ивана IV царевича Дмитрия, стояли польский король и его ближайшее окружение, изобличало Речь Посполитую как недружественную России державу. Вооруженная интервенция польско-литовского войска и прямое вмешательство во внутренние дела Московии не могли не усилить в народе антипольские настроения и настороженное отношение к загранице вообще.

Не осталось не замеченным и то обстоятельство, что, оказавшись за рубежом, не так уж мало русских людей если и не предавали родину, то отказывались возвращаться. Стало быть, в чужой стране их чем-то соблазнили, прельстили, напустили дурмана в голову. Ответ на вопрос, что заставило их отречься от своего отечества, забыть про свои корни, был прост. Такое поведение, как правило, объясняли не иначе, как дурным влиянием, под которое по слабости характера, неискушенности и некрепости веры попал в другой стране человек.

Не в пользу зарубежья было и то, что там зачастую укрывались люди с темным криминальным прошлым, уголовные преступники, проходимцы, смутьяны, мошенники. Именно такой фигурой был известный и отъявленный плут и обманщик Тимофей Анкундинов.

Женившись по расчету, он растратил состояние жены и сбежал из Вологды, где жил до этого, в Москву. В столице он поступил на канцелярскую работу и за короткое время совершил крупные должностные преступления, назанимал много денег и наделал кучу долгов. Чтобы скрыться от кредиторов и избежать сурового наказания, прохвост пустился в бега за границу и попеременно жил в Польше, Молдавии, Турции, Сербии, Трансильвании, Швеции и других странах, выдавая себя за самых разных людей. Так, в Стамбуле он по секрету сообщил, что приходится родным сыном царю Василию Шуйскому. Мистификация зашла столь далеко, что самозванец получил доступ к влиятельным европейским особам и даже к папе римскому и добился их поддержки.