Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Панов Дмитрий Пантелеевич

Так вот, после Октябрьской революции земли и прочее имущество помещика было конфисковано и объявлено госхозом, в котором трудились бывшие батраки под началом все того же управляющего Якова Захаровича. Яростная, искорежившая саму душу народа, охота за классовым врагом еще не начиналась. Но часть помещичьей земли, на которой Пановы вволю помесили грязь, в которую мгновенно превращается кубанский чернозем при первом же дожде, разделили между крестьянами. Делили по такому принципу: бери, сколько хочешь. Плата в адрес земотдела была символической. Как я уже упоминал, крестьянам пошли резервные казачьи, помещичьи земли и излишние земли богатых казаков. Всем, без различия сословия, дали землю. Хватило и на мужиков — некрасовцев и преображенцев, прибывших в 1919 году из Турции, прослышав наконец о свободе, наступившей на Родине, откуда они ушли лет двести назад под давлением религиозного гнета. Большинство некрасовцев и преображенцев были староверами, носили длинные бороды и крестились

двумя перстами. Их поселили на землях помещиков Малышева и Черного, где они основали образцовые виноградарские хозяйства на базе лозы, привезенной из Малой Азии. Мы почему-то звали новых переселенцев «курдами», хотя они сами активно возражали против этого, вежливо объясняя, что к курдам, действительно живущим в Турции, не имеют никакого отношения. Потом примирились и махнули рукой. Живут они и сейчас в тех же местах, в Некрасовском, Преображенском и Потемкинском поселках Приморско-Ахтарского района. Переселенцы оказались людьми очень трудолюбивыми, предприимчивыми и ловкими. Осев на территории бывших помещичьих владений Малышева, Черного и Скакуна, некрасовцы, объединились в крепкие, родо-племенные религиозные общины, оказавшиеся впоследствии очень удачными формами борьбы за выживание с установившейся властью. Новые переселенцы показали многим аборигенам, уже несколько обленившимся в условиях привольных богатых земель, что могут дать кубанские черноземы. Об этом они не раз говорили: «Мы покажем, что может дать кубанская земля». И, действительно, показали. Обжившись за год-два — сначала построив землянки, а потом небольшие дома, переселенцы из Турции буквально завалили Ахтари арбузами и дынями, помидорами и капустой. Вскоре стали выращивать и пшеницу, составив серьезную конкуренцию местным производителям. Не обращая внимания на грязь и мелководье, отпугивающее местных рыбаков от приазовских лиманов, переселенцы отважно полезли в Пальчакивский, Карпивский и Золотой лиманы.

Мне однажды пришлось наблюдать сцену ловли сазанов зимой в Золотом лимане. «Забродники» пробили в толстом льду целый ряд прорубей и запустили через них под лед волокушу, охватив три-четыре гектара площади дна лимана. Потом дружно принялись тянуть сеть. Здесь были и «курды» — переселенцы, и наши ахтарцы. Ватага дружно тянула сеть, пока она не зацепилась. Пришлось дополнительно рубить лед, чтобы выбрать рыбу. В конце концов, забродники подтащили волокушу к поверхности большой проруби, вырубленной во льду и стали выбирать через нее рыбу «зюзьгами», сеточными черпаками, напоминающими увеличенный детский сачок для ловли бабочек. Маломерную рыбу сразу же выбрасывали в прорубь — пусть подрастает. На льду скоро образовалась целая гора медно-красных сазанов до 5 килограммов весом. Я, тогда 14 летний подросток, приехавший на лиман вместе со старшим братом 16 летним Иваном накосить камыша, попросил у рыбаков пару сазанов. Они, не скупясь, предложили взять сколько захочу. И я притащил матери четыре здоровенных мороженных сазана. Едва донес, прижимая к груди руками. Было это уже в 1924 году. Тогда еще сохранялись рыбные богатства, которые казаки берегли более 150 лет. Например, казачий атаман издал приказ стражникам, охранявшим лиманы и морские берега, вести огонь на поражение по браконьерам, выходящим на лов в неположенное время. На моей памяти несколько ахтарских рыбаков погибло таким образом.

Возвращаясь к «курдам», отмечу, что особенно рьяно скупали они строительные материалы, обосновываясь на землях вновь обретенного Отечества. Очень помогла им и советская власть, передавшая безвозмездно помещичью землю и немало имущества: скота, лошадей, сельхозинвентаря. Не знаю, как пережили они всю крутую историческую встряску, в которую попала наша страна в последние десятилетия, как отразилась на их богатейших виноградных плантациях лигачевская антиалкогольная эпопея. Но один вывод: в нашей удивительной социалистической действительности замкнутыми коллективами на родоплеменном уровне было прожить легче. Так живут цыгане, ассирийцы, татары на коренных русских землях. И только славяне-русские, поверившие в своей массе, что их ведут вперед к вершинам социализма, до сих пор хлебают горе лаптем, которые носили, кстати, хозяйственные «курды».

Именно это обстоятельство и не позволяет мне радоваться. Земли этой самой Родины обладают каким-то интересным свойством: в условиях несвободы превращать в лентяев самых инициативных и деловых людей, гасить самые благородные человеческие порывы. Уже позже мне приходилось видеть канадских фермеров, приезжавших в гости на Украину, которую покинули их предки в поисках заработка, в основном, прямо скажем, из числа не умевших приспособиться, нередко слабых и плохих работников. И вот эти слабые и плохие работники стали в Канаде и Америке зажиточными и мощными фермерами, с удивлением глядящими сейчас на изжеванных нашей житухой лучших и наиболее способных крестьян, которые остались дома. А мы толковали о новой технике и семенах, которые помогут избавиться от необходимости закупать тот мощный поток пшеницы, который слали из-за океана наши же отечественные, недавние неудачники.

А вот в восемнадцатом мы начинали работать на своей земле,

и, думаю, дали бы фору канадцам и американцам. Но первыми под удар попали госхозы, образованные на помещичьих землях: их грабила как белая, так и красная кавалерия. Помещичьи дома частью сожгли, частью разорили. Однако крестьянин держался. Мой отец Пантелей Панов, например, казалось бы, осуществил вековую мечту рода: получил право на землю. Вроде бы, появилась, наконец, у нашей земли надежда стать благодатной не только для растений, но и для людей. Стали возникать производственные отношения, при которых человек получает с земли доход и потому заинтересован лелеять ее и холить. Это становилось массовым явлением среди крестьян. Ну кто мог думать, что в нашей удивительной стране символом колхозной неволи станет трактор, созданный свободными людьми и для освобождения человека.

И вот в разгар этой крестьянской воли, во время молотьбы в степи, в июле 1918 года, мы увидели в знойном степном мареве всадника с красным флажком на конце пики. Он мотался по степи от табора к табору. Суть вести, принесенной гонцом, была в том, что царские генералы идут забрать у крестьян землю. Это очень походило на правду. Мы чувствовали напряжение, возникшее среди казаков. Бродили разные слухи — даже о возможности массового поджога иногородней части станицы. Мысль о «красном петухе» не давала покоя. Именно в это время в Ахтарях образовался Четвертый Ахтарский Красный полк, в количестве трех батальонов, готовый выступить на защиту советской власти на Кубани. Потом он войдет в 10 Красную армию под командованием красного казака Сорокина, деятельность и конец которого ярко изображены в одной из книг трилогии А. Толстого «Хождение по мукам». Но пока речь шла просто о перевозке сформированных батальонов к линии фронта, которая проходила в районе станицы Тимашевская, против генералов Краснова и Корнилова.

Так вот гонец, появившийся в степи, оповещал всех иногородних о том, что нужно немедленно собраться в Ахтарях — помочь перевезти на подводах Четвертый Ахтарский полк к линии фронта. Должен сказать, что большего для исполнения приказания и не требовалось. Как и во времена Великой Французской революции, раздел земли сразу превратил широкие массы крестьян в отличных солдат новой армии новой власти. Помню, как толковали дед Яков с отцом и его сводными братьями: наверняка право на землю получат в первую очередь те, кто поможет советской власти с оружием в руках. Потому когда мы вернулись с поля в Ахтари, улицы были заполнены крепкими кубанскими мужиками — иногородними и гужевым транспортом. Отец погрузил новобранцев на свою телегу — ход, т. е. арбу, освобожденную от боковин, на днище которой могло усесться, свесив ноги, несколько человек. Вышло так, что отец, на войну особенно не рвавшийся, повез свежеиспеченных красноармейцев из Ахтарей в район станицы Тимашевская, да так и остался с полком. Хорошо помню, как пылили ходы, нагруженные новобранцами, по кубанским дорогам. Сотни подвод прошли мимо нашего надела в степи, где мы, уже без отца, трудились на посевах. В облаках пыли вились красные знамена. Наверное, не было крестьянина в сознании которого красное знамя не увязывалось бы с собственной землей. Тем грандиознее и циничнее был обман крестьянства через одиннадцать лет.

Полк ушел, а мы остались в тревожном ожидании. Из станицы ушли и почти все казаки, влившиеся в белую армию.

Собственно, напряжение в отношениях между казаками и иногородними нарастало с осени 1917 года. Уже тогда мне пришлось наблюдать на Ахтарском вокзале, куда пацаны приходили встречать прибывающие поезда, своеобразный, в казачьем духе, способ разрешения какого-то политического спора. Стоящий в кучке иногородних казак вдруг выхватил шашку и, отчаянно матерясь, принялся гоняться за одним из собеседников.

Минут пять преследовал казак иногороднего. В конце концов тому удалось скрыться, но казак еще долго изрыгал проклятья в адрес «гомселов — иногородних», грозясь всех порубать. Руки чесались у многих казаков. И летом 1918 они перешли к делу.

После ухода Четвертого Ахтарского полка казаки принялись ходить по дворам иногородних и по указанию появившегося откуда-то атамана грабили потихоньку семьи: забирали седла, швейные машинки, упряжь, охотничьи ружья. А вскоре в станицу привезли трупы одиннадцати ахтарских иногородних, ушедших воевать к красным и зверски порубанных казаками в степи между Приморско-Ахтарской и Ольгинской. Их похоронили на площади возле старой церкви. Самой церкви давно уже нет, а памятник, как написано, борцам за свободу, сооруженный в 20-е годы, стоит и поныне.

С этого и началось — почва для возникновения ожесточенной гражданской войны, вскоре охватившей всю Кубань, была подготовлена. На меня — пацаненка, особое впечатление произвело зверство, с которым казаки зарубили иногородних: были отсечены головы, руки, вспороты животы.

С тех пор в моем сознании все, даже самые жестокие, карательные акции советской власти против казаков, носили оправданный характер. Хоронили порубленных и пострелянных иногородних по христианскому обряду, и очень уважаемый ахтарский поп, отец Николай отслужил панихиду по убиенным. Церковь еще пыталась быть нейтральной, держась в стороне от кровавой карусели, набиравшей ход.