Русские над Индией
Шрифт:
– А, Петр Петрович!
– приветствовали мы его.
Начались рукопожатия.
– А я, господа, к вам с предложением, - обратился он к нам, - не составит ли кто мне компанию поохотиться за архарами?
– За архарами?
– переспросил я.
– Разве теперь время?
– Самое настоящее, - заметил хорунжий, - тем более что с нами отправляется известный охотник киргиз Хасан-бек.
– Вот охота по горам таскаться, - возразил капитан, видимо очень недовольный, что казак покушается нарушить его собрание и лишить его возможности продолжать начатую беседу. Однако ему не пришлось остаться без собеседников. На вызов хорунжего отозвался лишь я один. Охота на архара, или кийка,
Положим, я уже и ранее охотился в горах, но охоты были все неудачны, и я ограничился лишь тем, что видел только след зверей, за которым ползал по скалам в течение трех суток.
– Когда же едем?
– спросил я.
– Да что же, с рассветом можно, - сказал хорунжий.
– Берите карабин, чая заварки две, сахару да чашку, больше ничего не нужно. Ну, так больше никто, господа?
– спросил он.
Никто не выразил желания.
– Ну, до свидания.
– И, отдав честь компании, хорунжий вышел.
Более меня уже не интересовали разговоры, я думал о предстоящей охоте и радовался удачному времени, в которое выпал мне этот случай.
Уже светало, когда мы садились на лошадей и в сопровождении какого-то киргиза тронулись в путь. Узкая тропа пролегала по краю обрыва, то поднимаясь, то опускаясь почти к самым водам шумящей реки. Два раза пришлось нам перейти вброд реку, и наконец мы свернули в одно из черневшихся ущелий, продолжая следовать за проводником. Чем дальше углублялись мы в ущелье, тем природа окружных гор заметно изменялась. Наконец на одной из зеленых площадок я увидел несколько киргизских юрт, маленькими грибочками серевших на зеленом фоне травы. Около одной стояла киргизка, у которой на руках был грудной ребенок. Увидя нас, она быстро скрылась в юрту, откуда вышел старый киргиз с почтенною наружностью.
– А, саломат! Саломат! Тюраляр! (здравствуйте, господа), - прошамкал он своим беззубым ртом, взял под уздцы мою лошадь одной рукой и принял поводья из рук хорунжего.
– Ей, Игам-берды!
– крикнул старик.
– А?
– лениво отозвался кто-то на его зов из юрты, и вслед за тем толстый, но еще молодой киргиз с лоснящимися, жирными, сильно выдающимися скулами вылез из узкой двери юрты и, улыбаясь во весь рот, обнажил свои ровные, сверкающие белизною зубы.
– Возьми лошадей, - сказал ему старик, и киргиз, апатично собрав поводья и заложив руки назад, стал водить лошадей.
– Хасан ёк{57}, - сказал киргиз.
– Хасан уехал, завтра приедет.
Такое известие сильно огорчило нас. Без Хасан-бека, знавшего все места как свои пять пальцев, охота была бы затруднительною. Делать нечего, мы решились ждать его до следующего дня, а там, если бы он не приехал, охотиться одним. Старик отстегнул висячую, сделанную из длинных щепочек дверь, и мы, согнув спины, вошли в юрту. Неприятный кислый запах чего-то прелого сразу пахнул на нас, и я просил хозяина открыть тюнтяк, то есть снять кусок кошмы, закрывавшей верхнее отверстие юрты. Яркий свет ворвался в темную кибитку, и я увидел в двух шагах от меня киргизку, возившуюся с небольшим барашком, по-видимому чем-то больным. Хозяин, заметя, что нам неприятно такое зрелище, сморщил брови и суровым голосом крикнул "кить!" (пошла), и киргизка моментально исчезла.
Мы сидели на ковре. В юрту понемногу стали набираться обитатели аула, и все они, каждый погладив обеими руками бороду и проговорив свое "салом-а-лейкум" (здравствуйте), протянув нам каждому обе руки, садились, поджав под себя ноги и сказав "Хасан ёк", изредка перебрасывались друг с другом фразами, а снаружи доносились распоряжения хозяина о приготовлении нам угощения. Вскоре турсуки
Между тем для нас была приготовлена самая нарядная юрта; появились прекрасные одеяла, и даже сальная свеча была вставлена в какой-то допотопный, но русской фабрикации подсвечник, какими-то судьбами попавший в эту горную трущобу Памира. Устроившись в новом помещении, мы пригласили хозяина к себе и угостили его водкой, до которой старик оказался большим охотником; проглотив стаканчик, он стал вдруг замечательно разговорчивым и веселым. Удивительное дело, как туземцы любят "арак" - водку, с каким удовольствием пьют ее они, но так как по корану спиртные напитки им запрещены, то они употребляют их чрезвычайно секретно. Русских они в этом случае не стесняются, но всегда просят никому не говорить.
Таким образом мы остались до сумерек в юртах и благодаря теплым одеялам довольно сносно провели ночь, которая не отличалась теплотою. Я проснулся почти с рассветом и первым делом пошел осведомиться, приехал ли Хасан. Какова же была моя радость, когда на мой вопрос из темноты раздался голос старика: "Кильды, тюра, Хасан кильды!" (приехал, барин, Хасан приехал).
Вслед за этим из юрты вылез и сам ожидаемый охотник. Это был среднего роста, крепко сложенный батыр с смуглым лицом и сильно выдающимися скулами. Узкие прорезы глаз, по-китайски, поднялись наружными уголками кверху, и через них лукаво проглядывали быстрые и не лишенные ума зрачки. Маленькие черные усы и на конце подбородка жалкая мочалистая бородка дополняли наружность его; что поражало в нем - это белые, как бы выточенные из слоновой кости, крепкие зубы. Вообще киргизы отличаются прекрасными зубами и объясняют это тем, что не едят совсем ничего соленого и мало употребляют мяса, питаясь молочною пищею.
– Кайда, тюра, казак? (где казак) - спросил Хасан, протягивая мне обе руки.
– Спит!
– сказал я, и мы направились к нашей юрте.
– Ну, что, едем?
– спросил я Хасана.
– Якши, тюра, хорошо. Только знаешь что?
– сказал он.
– Лучше выедем мы сейчас верхами, у Ходжа-Серкера в ауле оставим лошадей, поднимемся по ручью "екибулак" и как раз к вечеру будем на месте, где я в прошлый раз убил кийка (козла), когда он спускался на водопой; там переночуем и наутро поднимемся к снегу, а там, если архаров не увидим, то, наверное, убьем кийка.
– А разве архаров нет?
– спросил я, с горечью в душе думая, что и теперь не поохочусь за архарами.
– Нет, тюра, архар есть, только уж высоко очень. Если хочешь, поднимемся и выше - хоп? (хорошо) - закончил он свой проект.
– Только, тюра, итык яман! (сапоги плохие) - прибавил Хасан, глядя на мои выростковые сапоги.
– Мои лучше - а? Хочешь, у меня есть еще пара, я тебе их дам, да и другому тюре-казаку достану.
Скрывшись в юрту, он вытащил оттуда два свертка кожи. Конечно, я не замедлил тщательно рассмотреть предложенную мне обувь, которая состояла в мягком сапоге без каблуков и из нескольких кусков сыромятной кожи; из них один накладывался под подошву, а остальными обматывалась вся нога, и все это завязывалось воловьими жилами. В такой лишь обуви и возможно бродить по горным дебрям и в особенности в погоне за кийками и архарами. Поблагодарив киргиза за ценный в настоящую минуту подарок, я отдарил его кинжалом и обещал дать водки, чему он особенно обрадовался, и мы пошли будить спящего товарища.