Русские над Индией
Шрифт:
Спрятав карточку, Лосев пододвигал ягтан{81} к кровати, усаживался на нем, доставал походную чернильницу и бумагу, подкладывал под нее папку от планшета и начинал писать. Долго, почти до рассвета, писал он свои послания к невесте и все не мог высказаться, все чего-то не хватало.
В этих письмах сквозила и любовь самая нежная, хорошая любовь, и бешеная страсть, поэзия и ревность жгучая, тоска безотрадная - всего было много в них, тяжелые конверты с такими посланиями отправлялись им с каждой оказией по назначению.
Получал и он письма, но они не удовлетворяли его, он их уже знал наизусть, перечитывая каждый день
Два месяца прошло после выступления, и в деле он побывал, пороху понюхал, а мысль о возвращении не давала ему покоя. Писем от Лены он получил всего шесть, а ему хотелось их получать каждый день, два раза в день, - ежечасно. За последние две недели он не получил ни одного письма.
"Так и есть, - думал он, - мои предположения сбылись". И снова тоска завладевала им, и он начинал хандрить.
Известие о выступлении воскресило беднягу, но каково же было его разочарование, когда он именно, он, никто другой, был оставлен зимовать. В отчаянии он бросился к командиру, но напрасно - ничего не помогло, все доводы его были опровергнуты, он был оставлен в числе двух казачьих офицеров.
Вот отчего он грустный такой сидел поодаль от ликующей толпы товарищей, не принимая участия в их веселье. Невесело ему было.
– В ружье!
– раздалась команда проскакавшего командира, все поднялись, солдаты заволновались, разбирая ружья, и отряд направился дальше.
– А знаете ли новость, господа?
– подъехал к офицерам адъютант.
– Ведь мы, пожалуй, и все зазимуем.
– Что вы? Быть не может!
– посыпалось на него со всех сторон. У всех на лице мелькнуло беспокойство.
– Да вот, смотрите!
– Адъютант стал читать бумагу.
По распоряжению высшего начальства отряду было приказано зайти на озеро Ранг-Куль, построить там крепость и оставаться до распоряжения.
Вот так и в Маргелан пошли! Вот так сюрприз! Уж прямо бы повели на Ранг-Куль, а не дразнили бы возвращением, думал каждый.
А Лосев, опустив поводья и склонив на грудь голову, ехал обратно к Памирскому посту, грустный, переполненный зависти к удаляющемуся отряду.
15. Ранг-Кульское укрепление. Афганский майор
В семидесяти верстах от Памирского поста, среди огромной котловины, окаймленной невысокими, но покрытыми снегом горами, над которыми величественно возвышается вершина Муз-Таг-Ата, блестя своею седою головою над Памиром{82}, расположились два небольших озера, одно восточнее другого, соединенные довольно широким протоком, - это и есть озера Шар-Куль и Ранг-Куль. Здесь, на восточном берегу Ранг-Куля, и раскинул отряд свои палатки.
Отдохнули солдаты накануне на берегу озера Шар-Куль и потому, совершив теперь переход в 20 верст, чувствовали себя достаточно бодрыми, чтобы приняться за работу, и работа закипела.
С 27 августа по 1 сентября с необыкновенной энергией, без отдыха работали солдаты над новым укреплением, и вот на бруствере его водворен русский флаг.
Укрепление построено на громадной зеленой площади, покрытой сочною, зеленою травою, только берега озера усеяны осокою, откуда и само озеро получило название Ранг-Куль (осочьего). Это озеро от крепости находится в шести или семи верстах, и его не видно даже с бруствера.
Самое укрепление сложено из мешков, наполненных
Недалеко в ущельях находятся залежи соли, которую на яках{83} доставлял в памирский отряд командир Ранг-Кульской крепости.
Вот в этом-то укрепленном посту и поселился гарнизон в 40 человек пехоты с офицером после ухода отряда в Маргелан.
На второй день своего комендантства поручик Тимофеев, выйдя из юрты, прохаживался по брустверу, любуясь озаренною солнцем вершиною Муз-Тага. Он был очень доволен своим назначением, а потому на судьбу свою не пенял и был в самом хорошем расположении духа. Одно ему было не по душе, что прибывший к нему с 30 казаками Лосев ужасно надоел ему своим нытьем и жалобами на печальную участь. Тимофеев был человек положительный, туркестанец старого закала, любил выпить и был всегда далек от каких-либо стонов и жалоб на судьбу свою. Теперь, обеспеченный материально, представлявший собою единицу, он был вполне счастлив и всею душою проклинал своего сожителя, нарушавшего его самочувствие. Вчера он настоял на том, что следует спрыснуть назначение, и оба офицера выпили бутылку водки, захваченную с поста. Правда, языки их развязались, откуда только речь бралась, разговорам конца не было, но хорунжий не выдержал, вдруг загрустил и залился слезами... А на другой день с обвязанной головой лежал целый день.
"Неподходящий он мне, - думал Тимофеев, - ну его, уж скорее бы командировали бы куда".
– И он снова начал смотреть вдаль.
Вдали поднималась пыль, и из-за нее показалась группа всадников, приближающихся к крепости.
– По костюму как будто не киргизы, - подумал Тимофеев.
– Ей, переводчик!
– крикнул командир.
На зов начальника выскочил из юрты бравый казак с загорелым киргизским лицом{84}.
– Смахай вон туда, - указал он на группу кавалеристов, - узнай, кто такие?
В один момент с заряженной винтовкой в карьер уже несся казак по направлению к незнакомцам.
Вот он уже возле них, говорит о чем-то, а вот скачет обратно.
– Это афганцы, - осадив лошадь, доложил переводчик, - желают видеть ваше благородие.
Попросил Тимофеев офицера афганского к себе, но тот уклонился, сказав, что устал с дороги, и просил только указать ему помещение.
В трехстах шагах от крепости поставлены были палатки незваным гостям, где они и водворились.
На следующее утро, когда еще комендант потягивался на своей кровати, в юрту его вошел денщик и доложил, что афганский офицер желает его видеть и просит разрешения прибыть в крепость.