Русские оружейники

Нагаев Герман Данилович

Успех автомата Федорова снова заставил его задуматься над своим изобретением.

Неужели несколько лет тяжелой работы в невообразимо трудных условиях пропали даром? Неужели его карабин окажется хуже тех, которые привозили из-за границы? Нет, нет! – с этим он не мог примириться. Дегтярев был убежден, что его карабин не уступит заграничным. Конечно, над ним следовало еще работать, и работать немало, ведь над винтовкой Федорова трудились семь лет. Он хотел лишь одного, чтобы на его карабин обратили внимание. Он согласен участвовать в любом соревновании с заграничными

изобретателями и доказать, что его карабин лучше, но – увы! – это было невозможно. Директор завода Залюбковский к изобретателям-самоучкам относился с пренебрежением и даже на порог к себе не пускал.

Дегтярев пробовал стучаться во все двери, писал и в артиллерийский комитет, в военное министерство, в Главное артиллерийское управление, но отовсюду получал бездушные, холодные ответы: «Теперь война – не до вас». И снова Дегтяреву пришлось смириться и жить надеждой на будущее…

* * *

Как-то в феврале 1917 года на Сестрорецком заводе неожиданно заревел гудок.

– Революция! Революция!.. – разнеслось по цехам. Рабочие бросили работу и с песнями, с красными флагами двинулись на площадь. Все возбужденно сообщали друг другу радостную весть: «В Петрограде революция, спихнули царя!»

Еще с утра рабочие революционные дружины, руководимые большевиками, арестовали городские и воинские власти. На городском митинге говорили смелые, страстные речи. Из уст в уста передавалось светлое, желанное слово: «Свобода!» После митинга началось торжественное шествие по городу.

Дегтярев, прицепив красный бант, вместе с сыном шагал в рядах демонстрантов и, захваченный общим ликованием, пел «Варшавянку».

– Теперь все пойдет по-другому! – говорили рабочие. – Теперь вздохнем!..

Дегтярев надеялся, что и к нему, изобретателю из народа, наконец изменится отношение и он сможет продвинуть свой карабин. Но надежды эти оказались напрасными.

Завоевания революции, добытые ценою крови рабочих и побратавшихся с ними солдат, были преданы меньшевиками и эсерами. Страной стало править Временное буржуазное правительство.

И снова Дегтярев был вынужден забыть о своем карабине, отложить мечты об изобретательстве и работать на заводе по выполнению очередных заказов для фронта.

Осенью он поехал в Петроград, чтоб повидать вернувшегося с румынского фронта Федорова, расспросить его о поведении в боях изготовленного им автоматического оружия.

День был морозный. С моря дул резкий леденящий ветер, а трамваи, как назло, не ходили. Потоптавшись минут двадцать на остановке, Дегтярев продрог и отправился в город пешком. Вдоль улиц ветер дул еще сильнее, чем на площади. Нестерпимо мерзли уши и руки.

«Надо забежать куда-нибудь в кондитерскую, погреться», – подумал Дегтярев и стал поглядывать на вывески. Но все кондитерские и кафе были закрыты. Редкие прохожие, с тревогой поглядывая по сторонам, быстро пробегали мимо него.

«Что-то происходит в Петрограде», – подумал Дегтярев и, нахлобучив шапку, ускорил шаг.

Вдруг где-то на крыше загрохотали выстрелы. «Максим», – сообразил Дегтярев. – Но куда и кто стреляет?..»

Пули сорвали штукатурку над головой.

«По мне с той стороны садят». Он бросился через улицу и под укрытием домов добежал до угла. Перед ним распахнулась большая площадь с высоким памятником и темными кустами в центре. Стрельба раздавалась со всех сторон. Кто в кого стрелял – понять было нельзя.

Вдруг из ворот одного дома на площадь с раскатистым «ура» бросились люди с винтовками: рабочие, матросы, студенты… Двое из них, втащив «максим» на пьедестал памятника, стали бить по окнам дома на противоположной стороне площади, откуда раздавались выстрелы.

«Наши, свои», – подумал Дегтярев и чуть не бросился вместе с ними на приступ.

Через несколько минут стрельба стихла, и над домом взвился красный флаг. Отряд рабочих, матросов и студентов, построившись, шагал мимо Дегтярева. Лица идущих были возбужденны, на бушлатах и куртках развевались алые ленты.

Кто-то сильным, размашистым голосом затянул:

Смело, товарищи, в ногу,Духом окрепнем в борьбе,В царство свободы до-ро-о-гуГрудью проложим себе.

Последние слова дружно подхватил весь отряд.

Дегтярев взволнованно смотрел вслед уходящим.

Вдруг та же песня зазвучала в другом конце площади. Оттуда, четко отбивая шаг, шли солдаты с красными ленточками в лацканах шинелей. Их обогнал грузовик с вооруженными рабочими, за ним другой, третий…

Все двигались к центру.

– Что же это происходит? – спросил Дегтярев проходившего мимо матроса, опоясанного пулеметными лентами.

– Революция, братишка! Буржуев идем бить, присоединяйся, пока не поздно. – И он побежал догонять отряд.

– Эх, вот бы сейчас мне карабин… – подумал Дегтярев. – Да ведь и у нас, наверно, тоже революция? Что же я тут стою? – И он бегом бросился к вокзалу.

Над вокзалом полыхал алый флаг. У входов стояли рабочие патрули с красными повязками.

– Стой, кто такой?! Пропуск!.. – крикнул один из них, преграждая Дегтяреву путь.

– Рабочий из Сестрорецка, спешу по революционному делу, – лихо ответил Дегтярев.

– Проходи, товарищ, эшелон в Сестрорецк стоит на путях.

Дегтярев выбежал на платформу, где копошились вооруженные рабочие и матросы, усаживаясь в товарные вагоны, и побежал к поезду, надеясь найти коменданта.

Комендант в кожаной тужурке, с маузером на ремне, кричал:

– Пулемет на площадку паровоза – быстрей!

– Та не работает же вин, поврежден, – отвечал ему человек в солдатской шинели, с нависшими украинскими усами.

– Как не работает? Эй, кто тут понимает в пулеметах? Именем революции прошу…

Дегтярев протиснулся к коменданту:

– Разрешите взглянуть…

– Кто такой?

– Рабочий с Сестрорецкого оружейного.

– Прошу, товарищ!

Дегтярев быстро разобрал пулемет и, не заметив никакого повреждения, вытерев платком загрязненные детали, собрал.