Русские оружейники
Шрифт:
Привычка к садоводству и огородничеству у оружейников тоже сохранилась с незапамятных времен, когда казенным кузнецам в числе прочих привилегий давалась и «беспошлинная земля»…
В зимний вечер 1879 года к воротам небольшого домика на Нижне-Миллионной подкатили розвальни. Из них бойко выскочили двое мужиков, помогли сойти укутанной в шаль женщине с ребенком и под руку вытащили сгорбленную старушку.
Она громко закричала:
– В избу, в избу младенца-то несите! – И, увязая в глубоком снегу, поковыляла
– Дед, слышишь ли! Мироныч, оглох, что ля, – кричала она простуженным голосом, стуча обледенелой рукавицей в заиндевелое окно. – Вернулся Саня из церкви, окрестили внука-то Васюткой.
Дед перестал ковать, сунул в ушат с водой длинные клещи, снял прожженный кожаный фартук и, разгладив свалявшуюся бороду, заторопился домой.
Взойдя на крыльцо, он обмахнул веником снег и, открыв обитую рогожей дверь, в клубах морозного пара вошел в кухню.
– Вот и Мироныч, слава богу, – сказала бабка и, выплеснув что-то в ушат, кинулась в спальню.
Дед снял полушубок, повесил на гвоздь шапку, вымыл из начищенного умывальника руки и твердыми шагами направился в комнату.
– Ну, кажите, каков новокрещенный?
Смущенная молодая мать взяла на руки завернутого в полушалок розового голубоглазого младенца с белыми жиденькими волосиками на головке и поднесла к деду.
– Вот поглядите, батюшка…
А внучек судорожно протянул ручонки и схватился за косматую бороду деда.
– Так, так его, лешего! – радостно закричала бабка. – Чтоб поласковей был…
Домашние засмеялись.
Дед осторожно освободил бороду и, прищурившись, посмотрел на внука:
– Цепок. Этот себе дорогу пробьет…
Мать, невысокая, крепкая, с длинной русой косой, зарделась пуще прежнего и, прижав к груди разбушевавшегося малыша, юркнула с ним за полог, где была подвешена зыбка.
– Хорош крестник, – сказал крестный мастеровой. – Родного деда да за бороду… хо-хо-хо!..
– Жалко, Лексей на работе, полюбовался бы на сынка, – поддержала его крестная, жена другого мастерового.
– Хватит вам зубы-то скалить, – недовольно сказал дед. – Идемте-ка лучше к столу, старуха блинами попотчует…
Когда выпили за новокрещенного, послышался тяжелый стук обледенелой двери.
– Никак, Лексей? – оказала бабка и опрометью бросилась в кухню.
– Скорее, скорее, Алеша, – послышался ее грубоватый голос. – Уж гости за столом!..
Скоро в дверях появился отец, худощавый, низкорослый, как большинство туляков, с русыми, аккуратно подстриженными усиками. Он был одет в темный поношенный костюм и синюю полосатую косоворотку, подпоясанную узеньким ремешком.
Его усадили рядом с матерью младенца. Подвинули огурцы, капусту, поднесли пузатый лафитник.
– За отца! – провозгласил крестный.
Все поднялись и выпили молча.
Из соседней комнаты послышался
Мать вскочила.
– Сиди ты, сиди, я сама угомоню нашего касатика, – промолвила бабка и побежала в спальню.
– Ишь младенец-то недовольство проявляет, – сказала крестная. – Желает, чтоб за него выпил отец.
– Ну, вы погодите насчет отца. Знаете, какой он питец, – сурово заметил дед…
Появилась бабка, держа на руках улыбающегося младенца.
– Ишь смеется, за него, что ли, выпьем-то?
– За него, – сказал дед. – За то, чтобы не переводился наш дегтяревский род оружейников.
Выпили молча… Закусывали долго, проворно.
Маленький Васютка слушал, как хрустят на зубах огурцы и капуста, и весело оглядывал захмелевшие лица.
Отец порылся в кармане и протянул сыну большой коричневый пряник, на котором перламутром переливались сахарные буквы – «Тула».
– Язви тя в бок! Ведь и у меня был где-то подарок для внучка! – крикнул дед и на цыпочках побежал в кухню.
– Что это он там замыслил? – спросила бабка.
– Нейначе гармонь, – сказал крестный. – В Туле всегда дарят либо гармонь, либо, самовар.
– Тоже сказал, куманек… Да к чему же младенцу самовар?
– Вырастет – чай будет пить!
Все расхохотались, а Васютка, испугавшись, заревел и прижался к бабушке.
– Эй, внучек! – послышался голос деда. – Глянь-ка сюда!..
И он завертел у Васютки перед глазами чем-то маленьким, блестящим.
Мальчик мигом успокоился и протянул к блестящему предмету ручонки.
– Ой, ливорверт, – закричала мать.
Дед протянул ребенку крохотный, отделанный медью револьверчик.
– На, играй, карапуз, привыкай сызмальства к оружью.
Мальчик, бросив пряник, обеими руками схватил револьверчик и стал вертеть его, рассматривая…
Мироныч
Мальчик рос крепким, шустрым, розовощеким, с белыми кудряшками на широком лбу.
Мать, подбрасывая его сильными руками, как-то счастливо воскликнула:
– Васютка! Васютка ты мой!
Это ласкательное имя так и осталось за ним. Ни отец, ни бабка, ни дед и не пытались называть малыша иначе.
К полутора годам Васютка бегал бегом, кувыркался на траве под черемухой и целые дни проводил на воздухе под надзором матери и бабки.
Но по весне у матери появился новый младенец, и Васютку отдали на попечение бабки, которая проводила дни в неустанных трудах. В зимние вечера Васютка нередко засыпал возле нее на лавке, где бабка пряла или вязала.
С дальнейшим увеличением семьи Васютка был предоставлен самому себе. Но это его мало огорчало. Зимой он долгими часами играл где-нибудь в углу, выстраивая на полу из гороха огромные войска и двигая их друг на друга, устраивал войны.