Русские подвижники 19-ого века
Шрифт:
В это свидание старец предсказал ему, что и он будет монахом.
Семь лет таил Иван Иванович свое желание, решался совсем и колебался вновь. Наконец, в 1847 г., когда отец послал его по делам в Украину, он, исполнив поручение, отправился прямо в Оптину. Чем ближе подъезжал он к ней, тем сильнее становилась борьба, которая стала невыносимой на последней станции. И, чтоб не вернуться назад, не соскочить с повозки, он чуть ли не привязал себя к ней веревками.
Отец его, получив от него письмо с вестью о его бесповоротном решении, — долго не мог
Впоследствии о. Исаакий приезжал домой, вполне примирился с отцом, и тот умер на его руках.
При поступлении Ивана Ивановича в Оптину, брат его вышел уже из Оптиной. Впоследствии он был наместником Киево-Печерской Лавры. Старца Льва не было на свете.
Он поселился в скиту. Старец Макарий обратил на него особенное внимание. Простота характера его казалась старцу особенно ценною. Он по прозорливости видел в нем будущего настоятеля, о чем и высказывался близким лицам. И ради того он испытывал его, чтобы приучить к смирению и терпению.
Иван Иванович нес послушания на пасеке, на хлебопекарне и на поварне. Он выходил также на общие работы, где приводил в действие свою телесную силу: он мог подымать до 15 пудов.
Келейным трудом для него было переплетание книг.
К храму он питал особое влечение, неопустительно ходил на все службы, являлся первым, оставлял церковь последним. Всегда старался о сохранении между братиею мира и соблюдал, как и в миру, молчание.
Он хранил строгий пост, не имел у себя ничего съедобного и довольствовался лишь тем, что подавали на трапезе.
Одевался бедно и, когда родные прислали ему меховую шубу, вовсе не стал носить ее. В келлии у него было убого, — деревянная кровать с ватным одеялом, даже не было шкафа для одежды, а ряса висела на гвоздике.
Денег он у себя не держал, а все относил старцу. И ценных икон у него не было.
Когда его одели в рясофор, потом постригли — он увеличил еще суровость к себе и свою сосредоточенность.
Тут он оставил и те шутки, которые раньше говорил.
Постриженный в 1854 г. (5 октября), он в 1858 году посвящен в иеромонахи, хотя умолял не возвышать его.
Все с большею настойчивостью шел о. Исаакий к своей цели — нравственного обновления. И оптинские старцы — о. Макарий и склонявшийся к своему концу настоятель о. Моисей — оба желали видеть его преемником о. Моисея, что и совершилось.
С величайшею скорбью, сознавая себя недостойным, неспособным, принял о. Исаакий в 1862 году бремя настоятельства.
Не надеялся он на свои силы. Больше веровал в наставления о. Амвросия, на которого перенес после смерти о. Макария (1860 г.) все то доверие, которое имел к почившему старцу.
Как-то сказал о. Исаакий Калужскому архиерею:
— Я лучше бы согласился пойти в хлебню, чем быть настоятелем.
— Ну что ж, — ответил архиерей, — пеки хлебы.
— А кто же настоятелем-то будет?
— А ты же и настоятелем будешь.
На это о. Исаакий не нашелся, что ответить.
О. Амвросий с первых шагов
Известно, что о. Моисей не оставил Оптиной денег.
О. Исаакий начал с помощью благотворителей расплачиваться с долгами, но мысль о невозможности содержать братию до того тяготила его, что он нередко плакал.
Пришло как-то известие, что значительный долг уплачен и оставлен еще по завещании капитал в 15 тысяч. Тогда он в радости воскликнул:
"Господи, я неблагодарный, не имею на Тебя надежды, стал было сетоват. А вот, Ты уже послал и помощь".
С тех пор о. Исаакий перестал страшиться безденежья.
Доходы монастырские все возрастали вследствие большого приезда к о. Амвросию, и о. Исаакий, сам не одобрявший раньше строительной склонности почившего своего предшественника о. Моисея вынужден был возводить новые здания. Перестроены внутри и украшены церкви, выстроены гостиницы, множество хозяйственных служб, расширены плодовые сады, повешен прекрасный колокол в 750 пудов, куплены 700 десятин леса, и обитель обеспечена топливом, разработаны из-под болот луга для пастьбы скота, устроен восковой завод.
Во внутреннем управлении о. Исаакий считал необходимым для инока постоянное откровение помыслов старцу, сохранял между братией мир. Наставления его были немногоречивы и просты, но, исходя от любящего сердца, действовали сильно.
Для того, чтоб чаще видеть братию, о. Исаакий в начале каждого месяца раздавал чай и сахар и при этом делал замечения, кого в чем заметил, например: "Ныне, брат, ты в церковь не ходишь, тебе чаю не дам!"
За посещением церкви он зорко следил и в будни становился обыкновенно у дверей, чтоб видеть братию.
Затем он очень следил за исполнением послушаний и говорил: "Бог накажет ленивых!"
Он не любил, чтоб монахи напрашивались сами на послушание, считая это за самоуверенность. Особенно претили ему упрямство и дерзость. Но всегда он помнил, что ответит Богу за всякую душу, и удалял из монастыря лишь в крайних случаях.
Дав иноку послушание, он не требовал точного отчета, полагаясь во всем на его монашескую совесть.
Твердость настоятеля не препятствовала его смирению.
Один монах хотел ударить его и замахнулся. Он спокойно сказал: "начинай". Тот в смущении вышел.
Другой беспокойный послушник из образованных явился к нему с целым коробом дерзостей и, наконец, закончил:
— Вот ты игумен, а не умен.
— А ты, — отвечал ему, усмехнувшись, о. Исаакий, — ты вот и умен, да не игумен.
Если же о. Исаакию по недоразумению случалось сделать замечание без вины, он тогда просил прощения у обиженного.
Он не любил отпускать монахов погостить к родным, находя, что всегда возвращаются оттуда худшими, нравственно ослабевшими. Не допускал также, чтоб монахи, особенно молодые, без нужды ходили по гостиницам, собирались бы или гуляли по вечерам с иеромонахами.