Русские сумерки
Шрифт:
Отец молча подходит ближе. Аккуратно проводит рукой в перчатке над и под стекловидными шариками. Те остаются неподвижными. Тогда он осторожно берёт их, один за другим – словно срывая плоды с невидимой ветки, и кладет в болтающуюся на плече сумку.
Луч фонаря уходит дальше под стеллаж. Озаряет «паутину» – ту же, что и за шкафом!
И что-то блестит в её глубине. Не так ярко, невзрачно. Камешек, похожий на осколок бутылочного стекла…
Отец достаёт из кармана куртки детектор – плоскую коробочку с маленьким экраном. Направляет её в
Какие-то цифры вспыхивают на экране. Высвечивается диаграмма распределения спинорного поля – недавно мне пришлось выслушать об этом целую лекцию. Только я всё равно мало что запомнил.
– Интересный объект, да, пап?
Он не отвечает. Глядит по сторонам. Поднимает закрытую канистру, встряхивает – на дне что-то хлюпает.
Хм-м… Можно взять с собой и по дороге ещё где-нибудь слить остатки. Только тяжело тащить…
Пока я вспоминаю цены на бензин в Колядинске, отец открывает канистру и вдруг выплескивает остатки содержимого на паутину. Чиркает спичкой и кидает её в угол!
Вспыхивает пламя. Белые нити шипят и съёживаются. А я с изумлением смотрю, как отец тянет руку – прямо в огонь, прямо в ещё живую паутину! И выхватывает оттуда невзрачный камешек.
Держит его на ладони. Улыбается, разглядывая.
А я угрюмо молчу. Да, сам недавно сделал глупость. Но хотя бы понятно ради чего…
А отец… Тоже мне, воспитатель!
Что проку в куске бутылочного стекла?!
– Это можно продать? – выдавливаю сквозь зубы.
– Продать? – смеётся отец.
И прячет камешек – не в сумку, а во внутренний карман куртки.
Пожимаю плечами. Что тут забавного?
В конце концов, ради этого мы сюда и пришли! Взять товар, чтоб толкануть его за хорошие деньги! Вся огромная Зона – для нас будто мегамаркет досумеречной эпохи.
Однажды в детстве я бывал в таком. Помню ощущение праздника, музыку, сверкание огней. Яркие витрины, фонтан посреди вестибюля, и толпы народа, снующего взад-вперёд…
Тут нет толп. И за товар можно заплатить жизнью.
Но ощущение праздника – оно где-то рядом… Каждый раз, когда я иду в Зону – жизнь наполняется особым смыслом.
Мне трудно передать всё словами. Я не умею красиво формулировать. Но для меня это словно окно в ту, прежнюю жизнь – когда мы обитали не в бараке для беженцев. И мама была с нами…
А для отца… Иногда мне кажется, что для него это как продолжение огромного эксперимента.
– Чего кривишься?
– Ничего!
– Это, конечно, хуже, чем скутер, – иронично кивнул отец. – Те разноцветные шарики Петрович именует «ведьмины глазки». И берут их всего по три тысячи долларов.
– Три штуки баксов? – округлил я глаза.
– Считается, что они сильно успокаивают нервы. – Отец снял сумку и перекинул её ремень мне через плечо. – Как раз то, что тебе нужно!
– Да я и так спокоен!
– Это
Поднял с пола монтировку и удивительно быстро превратил новенький «Хо-Лин-503» с усиленной подвеской в погнутое и треснутое уродство на колёсах.
– Теперь намного лучше, – сообщил, разглядывая остатки машины и помахивая монтировкой, как художник кисточкой.
Я отвернулся с кислой миной. А сам уже лихорадочно прикидывал: какой скутер можно купить, имея три штуки баксов? Наверняка круче, чем у Мишки!
– Идём! – хлопнул меня по плечу отец. – Вздумаешь опять отставать – привяжу верёвкой!
И двинулся назад через лопухи.
– Мы что, уже уходим? – удивился я.
– Хватит на сегодня.
Вышли из гаражного кооператива и размеренным шагом направились опять к семнадцатиэтажке. Отец молчал, а я всё раздумывал: если даже ведьмины глазки стоят уйму денег, то какова же цена невзрачной фиговины, которую он мне не доверил, а спрятал в карман?
Продавать он её не желает – это понятно. Но ведь что-то в ней есть, что-то особенное…
Я внимательно зыркнул на папину спину, обтянутую вылинявшей хэбэшной курткой.
И ведь не расскажет…
Будет темнить, пока не сочтёт нужным.
До сих пор основным нашим товаром, помимо заурядных тряпок и барахла, оставался серый мох. Все так его зовут, хотя, разумеется, никакой это не мох – бесформенные наросты, по виду и цвету – вроде пористой резины. С приятным миндальным запахом, со слабым наркотическим эффектом – но без привыкания, его заваривают вроде крепкого чая.
Говорят, что отвар особенно полезен при сумеречном синдроме. Может, и правда помогает, раз есть спрос. Тут трудно судить: у нас, вокруг Зоны, мало кто валяется с синдромом – самые чувствительные давно вымерли, а в Питере и Москве, говорят, ещё половина народу в лёжку лежит…
Было бы здорово, если б нашли лекарство.
Но, скорее всего, эффект от мха временный. Иначе бы его покупали не по двести баксов за килограмм, а платили б, как за бриллианты!
Хотя… Бог знает, за сколько его перепродают в столице.
Нам, в одну ходку, редко удаётся заработать на мхе больше трёхсот долларов. А слишком часто ходить в Зону нельзя – максимум пару раз в месяц. Вот и гребём всё ценное, что можно на себе утащить. Прошлый раз пёрли на себе стиральную машину. Малогабаритную – всего тридцать пять килограммов, чтоб ей пусто было!
Потом едва толканули за шестьдесят баксов…
Хорошо ещё, что конкуренция не очень большая. Папа рассказывал, года три назад, когда в стране начался бардак и армейское оцепление убрали с периметра, целые толпы хлынули в Зону. Они думали, что армейцы гонят туфту, нарочно рассказывают страшилки…