Русские своих не бросают: Балтийская рапсодия. Севастопольский вальс. Дунайские волны
Шрифт:
Потом на стоящей в трех милях от берега «Мордовии» закрутились лопасти огромных винтов, МДК приподнялся на воздушной подушке и помчался к берегу. Картинка с беспилотника стала меньше – он набрал высоту, еще не хватало, чтобы его зацепило осколками реактивных снарядов нашего «Огня». Впрочем, французский лагерь и построенные рядом с ним войска были и так неплохо видны. Потом их плотно закрыли алые розетки разрывов и густые облака дыма и пыли. То, что осталось от лагеря, запылало. Время от времени там что-то взрывалось – похоже, что это были склады боеприпасов и зарядные ящики орудий.
Еще совсем недавно бывшая организованной и дисциплинированной армия превратилось в обезумевшее
Повторный залп из комплекса «Огонь» я решил не давать. Дело было сделано, а у нас осталось всего по два боекомплекта на каждую установку. И их следовало бы приберечь. Кто знает, с кем нам еще придется сражаться в будущем. Хотя, конечно, МДК «Мордовия» не предназначен для океанских переходов. На Балтике или на Черном море он вполне мореходен, но дальние походы ему противопоказаны.
Перед началом движения «Мордовии» я связался по рации с Шеншиным и сообщил, что пора начинать вылазку. Но все оказалось намного проще, чем мы предполагали. Не успел МДК выгрузить на берег из своего чрева два БТР-80 и две Ноны-СВК, как – французы стали массово тянуть ручонки к небу, а ко мне уже со всех ног мчался их офицер в сопровождении двух солдат. Один из них нес на палке над головой весело развевающиеся подштанники, которые, судя по всему, должны были изображать белый флаг.
Я приказал на время прекратить огонь, после чего собрался с мыслями – ведь французский я тоже худо-бедно знал.
Помните тот старый анекдот, когда идет петух и вдруг слышит из кустов: «Ко-ко-ко!» Он, естественно, туда, там слышна возня, кудахтанье, потом из кустов выбирается лиса, облизывается и говорит: «А хорошо все-таки знать иностранные языки». Услышал этот анекдот я еще в раннем детстве, а знание русского, испанского, баскского и шведского сделало изучение других языков – будь то английский, французский, немецкий или даже арабский – весьма простым занятием.
Но француз, равно как и тот баск, с которым мне довелось погутарить на острове Престэ, знал французский похуже меня. И когда я услышал, что имею честь беседовать с лейтенант-колонелем (подполковником) Адамом Константином Чарторыйским, то пожалел, что как раз польского никогда не учил. Но сказать «nous rendons» он смог; буквально сие означало «мы сдаем» – правильнее, конечно было бы «nous nous rendons» – мы сдаемся…
Я вполголоса процитировал «Двух рыцарей» Гейне, который писал как раз о таких вот польских «беженцах» во Франции:
Leben bleiben, wie das SterbenFr das Vaterland, ist s [3] .– Что вы сказали, мсье? – подобострастно спросил Чарторыйский.
– Ничего, ничего, мы, конечно, принимаем вашу капитуляцию, – с улыбкой ответил я и объяснил, каким именно образом и где им предстоит складывать оружие.
Остальное уже было делом техники. От двенадцатитысячного корпуса (это французы и британские части усиления) осталось тысяч десять. Они медленно брели к цитадели, многие оглушенные и контуженые, клали свои ружья, сабли и тесаки в кучу (офицерам разрешено было оставить холодное оружие – такие здесь были рыцарские традиции), после чего их – нижних чинов отдельно, офицеров отдельно – уводили в места, где им предстоит провести последующие несколько дней.
3
Столь
Надо было дождаться прихода транспортных кораблей, на которых пленные отправятся туда, где им предстоит дожидаться конца войны. А пока им придется ночевать под открытым небом, потому что палаточный лагерь почти весь выгорел. Ничего, погода стоит хорошая, пару-тройку дней как-нибудь потерпят.
Для раненых мы приготовили места в цитадели Бомарзунда. Человек двадцать же наиболее тяжелых капитан 1-го ранга Кольцов велел отправить на корабли эскадры для оказания экстренной помощи.
Была б моя воля, я бы заставил их восстанавливать то, что они порушили – здесь, в Свеаборге, в Петропавловске, как немцев после Великой Отечественной… Но, увы, как мне разъяснили, в эти времена пленных работать не заставляли, так что грозит им в лучшем случае несколько месяцев безделья.
Второе наше боестолкновение, к счастью, оказалось столь же скоротечным, как и первое. И все мои – ребята живы и здоровы. Дай Бог, чтобы и дальше все было так же.
15 (3) августа 1877 года.
Борт БДК «Королев»
Капитан 1-го ранга Кольцов Дмитрий Иванович
Вот и все, подумал я. Финита ля комедия! Полная виктория (слово-то какое – даже на вкус приятное!) при Бомарзунде имеет место быть. Все произошло намного быстрее и легче, чем кто-либо мог себе вообразить. Прямо как у Цезаря: пришел, увидел, победил. Стоп. Хватит. Если я начал чувствовать себя Цезарем, то недолго угодить туда, где таких Гаев Юлиев хоть пруд пруди. Как, впрочем, и Наполеонов, и Александров Македонских.
А пока пора возвращаться к делам нашим скорбным. Тут, после недавнего совещания, я услышал краем уха, как один из командиров (не буду сейчас говорить, кто именно) тихо сказал другому, что, мол, все обалдели, попав в XIX век, «а Кольцов, блин, ведет себя так, словно он каждую неделю из будущего в прошлое мотается…» Его собеседник, впрочем, ответил ему, что, мол, хорошо, что хоть у кого-то крыша от случившегося не поехала и все находится под контролем.
Конечно, сие есть явное нарушение субординации – не могли, редиски, отойти подальше, чтобы начальство их рассуждения гарантированно не услышало. Впрочем, хороший начальник знает, когда нужно пропустить сказанное мимо ушей, а когда следует сделать оргвыводы. Я вот пропустил мимо ушей…
А ларчик просто открывался. Один из моих самых нелюбимых президентов США, некто Гарри С. Трумэн, сказал как-то раз одну очень умную вещь: когда ты президент, the buck stops here, то есть «фишка дальше не идет». Другими словами, любое окончательное решение предстоит принимать мне.
Если б вместе с нами переместился сюда даже пусть не президент, а хотя бы командующий дважды Краснознаменным Балтийским флотом, то и мне можно было дать чуть больше воли своим эмоциям, предварительно, конечно, доложив по инстанциям. Но вот не было у меня здесь начальства. Некому докладывать…
Император Николай Павлович для меня не просто союзник, но и российский монарх. И насколько я, к своему вящему удивлению, узнал из прочитанной мной исторической литературы – а история России мое хобби – довольно толковый. И что, несмотря на всю грязь, вылитую на него поколениями либералов века XIX и идеологов XX века, Николай трудился как пчелка и старался сделать все, чтобы Россия стала могучей и богатой державой. Не все у него, правда, получилось, но что поделаешь, тут уже выше головы не прыгнешь.