Русские во Второй мировой
Шрифт:
В переговорах военных в Москве отметим два показательных момента. «Линия Мажино», по словам Думенко, простиралась «от швейцарской границы до моря». Можно быть любого мнения о Ворошилове, но о расположении всемирно известных укреплений он знал. Это первое. Второе: Драке уверял, что Англия выставит «на ранней стадии войны» до шестнадцати дивизий. А незадолго до переговоров англичане сообщили французам, что войск у них в четыре раза меньше, в чем им, в конце концов, и пришлось признаться Ворошилову. Согласно записи французского участника переговоров, в результате этого инцидента «советская делегация лучше, чем прежде, поняла огромную слабость Британской империи».
14
У англичан было 16 дивизий, из которых 6 они готовы были перевести во Францию, 3000 самолетов первой линии. Французы готовы были выставить 300 самолетов первой линии, включая бомбардировщики дальнего радиуса действия. Думенк говорил о наличии у Франции 110 дивизий, но не мог ответить на вопрос, как французы собираются себя вести в случае нападения Германии на Советский Союз, Польшу и Румынию.
Кризис наступил при обсуждении способа выхода Красной Армии к вермахту.
Как будет происходить процесс помощи со стороны англичан французам на Западном фронте? Позиция Бельгии? Думенк, выглядевший наиболее представительным среди западных военных, ответил, что не знает планов Польши (а ведь месяц назад в Варшаве вел переговоры начальник британского генерального штаба Айронсайд). В Бельгию французские войска без приглашения Брюсселя не войдут. Главный вопрос Ворошилов задал 14 августа 1939 года: позволено ли будет Красной Армии пройти через Вильно и Польскую Галицию? Если не осуществить этого выхода, немцы быстро оккупируют Польшу и выйдут к границе СССР. «Мы просим о прямом ответе на эти вопросы… Без четкого, прямого ответа на них продолжать эти военные переговоры бесполезно».
Генерал Думенк телеграфировал в Париж: «СССР желает заключения военного пакта… Он не желает подписывать простой листок бумаги. Маршал Ворошилов указал, что все проблемы будут решены без затруднения, как только то, что он назвал критическим вопросом, будет разрешено». Ныне документы свидетельствуют, что Лондон и Париж пытались оказать давление на Варшаву, но она стояла на позиции, которая вела к катастрофе. Западные историки дают крайне нелестную оценку стратегическому мышлению польского правительства.
Необходимость дать ответ на советский запрос заставила английского и французского послов явиться 18 августа к полковнику Беку. В этот день, когда до конца восстановленного польского государства оставалось менее двух недель, польский президент заявил, что советские войска «не имеют военной ценности», а начальник польского генерального штаба согласно закивал головой. Через два дня министр иностранных дел Польши официально отверг требование англичан и французов пропустить советские войска: «Я не хочу об этом больше слышать».
Министр иностранных дел Бонне, все предшествующие годы стоявший на позициях умиротворения, был всерьез напуган их самоубийственной неуступчивостью: «Было бы ужасным, если бы в результате польского отказа переговоры с русскими потерпели бы крах». Он — это был серьезный шаг — предложил сделать согласие Польши на советскую военную помощь условием предстоявшего формального подписания англо-польского договора о взаимопомощи. Увы, Чемберлен и Галифакс не пошли так далеко в своем давлении на поляков. Гарольд Макмиллан, оценивая поведение англичан, считал их жертвами «искаженного представления о себе». Они видели в Великобритании сверхдержаву, а в СССР —
В 1994 г. во Франции был найден французский текст речи Сталина на переговорах с союзниками: «Вопрос войны и мира вошел в критическую фазу. Если мы заключим договор о взаимопомощи с Францией и Великобританией, Германия оставит Польшу и начнет поиски модус вивенди с западными державами. Война будет предотвращена, но в будущем события могут принять опасный для СССР поворот. Если вы примете германское предложение подписать с ней пакт о ненападении, Германия, конечно же, атакует Польшу и вхождение Франции и Англии в войну станет неизбежным. Западная Европа станет ареной борьбы и хаоса. В этих условиях у нас появятся надежды отсидеться на обочине конфликта и мы получим возможность выгодного для нас вступления в войну… Германия обещает нам свободу действий в Прибалтике и не возражает против возвращения части Белоруссии».
В конечном счете, как пишет У. Манчестер, «Британия и Франция не могли гарантировать Сталину мира — а Гитлер мог. Нацистско-советский пакт о ненападении означал бы мир для России, которая предпочитала остаться нейтральной, и означал бы, без потери единого солдата Красной Армии, возвращение территорий, отнятых Румынией, отданных Польше, возвращение балтийских государств, потерянных двадцать лет назад под давлением западных держав. Если бы Сталин выбрал этот курс и западные союзники были разбиты, он мог бы оказаться перед Германией в одиночестве. Но к тому времени Гитлер мог быть мертв или свергнут, Германия могла потерпеть поражение. Соблазн избежать попадания в водоворот, выиграть время для вооружения был огромным».
Москва и Берлин
Когда Сталин решил протянуть руку Германии? Майский говорил, что толчком послужило 19 марта 1939 года, в этот день Лондон отверг предложение о «встрече шести» в Бухаресте. Черчилль откровенно признавался, что для него уловить этот момент было невозможно. Но он подчеркивал, что еще до середины августа положение можно было спасти. С нашей точки зрения, решающее влияние оказали шесть страниц предоставленного 17 мая 1939 г. главой ГРУ Проскуровым доклада о выступлении доктора Петера Кляйста 2 мая в Варшаве «Планы на будущее Германии». Прочитав текст, говоривший о реальных приготовлениях Берлина к войне с Польшей, Сталин написал на документе: «Откуда исходят эти сведения? Кто источник?» Ему тотчас же были названы три советских агента в Варшаве: Рудольф фон Шелиха, Герхард Кегель, Курт Фёлькиш. Бывший летчик — с опытом участия в гражданской войне в Испании — Проскуров постарался убедить Сталина в надежности этих источников и что Франция и Англия не сумеют помешать этому.
5 июля 1939 г. Проскуров послал наркому обороны Клименту Ворошилову анонимное письмо из Берлина, в котором говорилось, что «германское правительство приветствовало бы соглашение с советским правительством о судьбе Польши и Литвы». Пока Сталин держал каналы открытыми для переговоров как с англо-французами, так и с немцами.
Согласно «Заметкам для дневника» М. М. Литвинова, Сталин открыл для себя возможность и необходимость переговоров с немцами в период Мюнхена. В записи за январь 1939 года говорится: «Сталин инструктировал посла СССР в Германии Меркулова начать переговоры с германским министерством иностранных дел. Следовало сказать: «До сих пор мы не могли пойти на соглашение, а теперь можем».