Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)
Шрифт:
Это опять же экзистенциальная тема, острее всего явленная у Киркегора. Здесь мне хочется процитировать кое-что из статьи Бердяева о книге Льва Шестова о Киркегоре. Тезис Шестова: Бог может сделать бывшее небывшим и вернуть Иову его волов и сыновей, Сократу жизнь и Киркегору Регину Олсен. Только такая ситуация могла бы оправдать веру в Бога как всемогущее существо, стоящее выше мировой закономерности, закономерности разума. Разум у Шестова - это древний змий, соблазнивший человека познанием и лишивший его Рая. Бердяев по этому поводу высказался так:
Но почему Лев Шестов так уверен, что Бог ... хочет вернуть Регину Олсен Киркегору и дать принцессу бедному мечтательному юноше? А может быть Бог этого совсем не хочет и предпочитает, чтобы Киркегор лишился невесты, а бедный юноша не получил принцессы?.. Бог не есть исполнение человеческих желаний. Бог, вероятно, что-то совсем другое.
Вот вопрос, который, может быть неожиданно для самого Бердяева, стал главным вопросом нашего времени, американского века: что важнее - прекрасная книга или счастливая, по крайней мере комфортная жизнь? И ответ на этот вопрос отнюдь не очевиден.
Прежде чем попытаться ответить на указанный вопрос, хочется привести еще кое-какие слова Бердяева, предельно точно формулирующие его понимание трагедийности духовной жизни, о трагедии и страдании как пути духовного возвышения. Это из книги "Дух и реальность" середины тридцатых годов:
Духовность в этом мире всегда остается связанной с опытом страдания, с противоречиями и конфликтами в человеческом существовании, со стоянием перед фактом смерти и вечности. Существо вполне довольное и счастливое в этом мире, не чувствительное к злу и страданию и не испытывающее страдания, совершенно бестрагичное, не было бы уже духовным существом и не было бы человеком. ... Не оптимистическое, а пессимистическое чувство жизни говорит о высшем достоинстве человека и о его призванности к вечности. Не телеологическое понимание мировой жизни, которое всюду видит целесообразность, показывает существование иного мира и Бога, а именно то, что мир во зле лежит и полон страдания. Если бы всё стало целесообразно в мире, исчезли трагические противоречия жизни и не было бы больше страданий, то у человека исчез бы дар трансцендирования самого себя, подъема к трансцендентному.
То есть, еще раз, духовная деятельность, свобода, творчество выступают как бы следствием земных страданий, несчастий, нехваток - бедности жизни, а не ее богатства ( не в материальном смысле, конечно). И залог существования лучшего мира - в самом факте этой свободы, духовности, творчества. Бердяеву к тому же отнюдь не чужда мысль о творчестве как игре избыточных человеческих сил, творчество возникает не только от нужды и несчастия, но и от этой переполненности витальными силами. Таков был Ренессанс. Но Бердяев, опираясь главным образом на русский опыт, поневоле делает эмфазу на вышеуказанном понимании культурного творчества, ибо как раз русским свойствен такой тип переживания мира и творческой деятельности. Одно исключение знала Россия, которое так и осталось исключением, - Пушкин, этот, по словам Бердяева, единственный в России ренессансный человек.
Высшую культуру, самую способность человека к творчеству, духовную его деятельность не объяснить как эпифеномен материального мира или следствие исторического прогресса. Как раз прогресс, и материальный прогресс сильнее всего, ведет к иссякновению творчества в мире, к замене высокой культуры цивилизационным комфортом. И вот тут начинается тема, на мой взгляд, наиболее важная для оценки Бердяева - для сегодняшней его оценки.
Надо присмотреться к противоречиям Бердяева, чтобы выйти, как обещалось, к интимному пониманию его проблематики. То, что я уже цитировал, - это в сущности метафизическая возгонка некоторых основных для него проблем. Нужно вернуться к вопросу о бедном юноше. Это и есть у Бердяева вопрос о социализме.
Но сначала укажу на одно противоречие у Бердяева, которое буквально вопиет к небу и настоятельно требует объяснения. Уже в конце жизни он написал книгу под названием "Русская идея". Она многократно издавалась в самое последнее время и хорошо известна в России, поэтому я не буду касаться конкретных ее сюжетов. Напомню только основную мысль этой книги: в опыте коммунизма Россия трансформирует основную свою духовную установку - поиск целостной правды в общественной жизни,
Эта трактовка русской истории ХХ века очень многих может соблазнить, да и соблазняет в нынешней посткоммунистической России. "Русская идея" Бердяева - неверная книга, это соблазн и прельщение. И вот что главное: она находится в вопиющем противоречии с самим духом его философии, с его персонализмом. Я приводил уже его слова о духе как реальности, существующей исключительно в личности, в субъекте. Пафос Бердяева - в отрицании объективного духа, дух всегда и только персоналистичен. Здесь пойнт Бердяева. И исповедуя такую философию, нельзя говорить о русской идее, - это и есть объективация духа, против чего Бердяев всю жизнь восставал и воевал. В книге "Русская идея" он предал собственную философию. Почему он на это пошел?
Здесь - главный вопрос психологии его творчества: вопрос о социализме. Социализм Бердяева, его левизна - психологического происхождения. Как всегда, на этот вопрос помогает ответить он сам:
Я думаю, что в основе социализма лежит глубочайшее разъединение людей, человеческого общества, человеческой общественности, та одинокость человеческая, которая является выражением индивидуализма. Социализм есть обратная сторона глубочайшей человеческой разобщенности. Ужас от своей покинутости, покинутости и предоставленности своей судьбе без всякой помощи, без всякого соединения с другими людьми и побуждает к принудительному устроению общественной жизни и человеческой судьбы. Это указывает на то, что социализм рождается на той же почве, на которой рождается индивидуализм, что он есть также результат атомизации человеческого общества и всего процесса истории. Если пафос Ренессанса был подъем человеческой индивидуальности, то пафос социализма - образование нового, механического коллектива, подчиняющего себе всё, направляющего всю жизнь по своим путям, для своих целей. Возникновение такого коллектива на почве атомизированного общества означает конец Ренессанса и начало новой эпохи в жизни человеческого общества.
Итак, социализм для Бердяева - опыт и способ преодоления одиночества. Одиночество часто становилось темой его философской рефлексии; напомню, что его книга "Я и мир объектов" имеет подзаголовок: "Опыт философии одиночества и общения".
Думаю, что не ошибусь, если укажу как на источник этого бердяевской мысли на статью В.В.Розанова "В чем же смысл борьбы века?" Это рассуждение Розанова о социализме в связи с деятельностью и писаниями Льва Тихомирова - знаменитого в свое время ренегата социализма, проделавшего головокружительный и не лишенный значительного интереса путь от участия в террористической организации "Народной Воли" к отчетливому, теоретически обоснованному монархизму. Тихомиров вообще интересная фигура, в его работах о социализме есть удивительные прозрения, он знал этот мир, этот тип личности - социалиста - изнутри. Он, кажется, первым высказал мысль о социализме как инстинкте смерти. Но это уже, что называется, метапсихология, нас же сейчас интересует психология индивидуальная, человеческая, слишком человеческая. И вот что говорит по этому поводу Розанов в указанной статье. Он говорит, что сущность и установку социализма можно вывести из библейского сюжета, из слов Бога об Адаме: "Не хорошо человеку быть одному", после чего Бог создал Еву. Источник социалистической психологии - некая обделенность, но не столько материальная, сколько иного характера. Человек ищет в социализме жизненного общения, которого он по тем или иным причинам лишен, - как был лишен Киркегор Регины Олсен. На одном полюсе это лишение и страдание может породить высокую философию, как у Киркегора, на другом - экстремистское социальное действие, вдохновляемое тем строем чувств, который Ницше называл "рессентимент" - комплекс ревности, зависти и злобы. Бердяев же в этом отношении интересен тем, что он явил понимание и как бы симпатию к обоим этим выходам из экзистенциальной человеческой ситуации. И это объяснялось более всего не столько широтой его мысли, сколько эксцентричностью его психологического опыта, сюжеты которого я не буду эксплицировать, памятуя юбилейный характер сегодняшней передачи.