Русские женщины (47 рассказов о женщинах)
Шрифт:
Брат старше меня, но я, как подросла, всё время чувствовала и вела себя как старшая. Я деньги с семнадцати лет хоть какие, но зарабатываю — то тут, то там, но постоянно, — а он вечно без работы. Я уже сказала, что мать в одиночку нас воспитала. Нехорошо так говорить, но я иногда думаю, что, может, и к лучшему, что отец рано погиб. Мама бы его никогда не бросила. А он бухал по-чёрному, бил нас всех троих, по молодости отсидел пять лет за разбой. Маме изменял направо и налево, она ему всё прощала. Любила очень. Она очень красивая была, с техническим образованием, никто
В общем, надо мне возвращаться немедленно. Только как — без паспорта, с просроченной визой?
Я звоню в наше посольство, честно признаюсь: так и так. Мне говорят: а ты иди в полицию, тебя просто депортируют. Ну я и пошла как дура.
Сижу такая девочка-припевочка, вся красивая, волосы помытые распустила. В сарафанчике с поясочком, с сумочкой. Эти полицейские китайские смотрят на меня как на проститутку. «Сколько времени в Китае? Что делали? Где документы?» Колют меня на признание в занятии проституцией. А по китайским законам это практически смертная казнь. Я: «Путешествую. Паспорт потеряла». Представляете, как это звучит?
Я думала, заплачу штраф по-быстрому и меня домой вышлют. Только время идёт, меня не отпускают, поздно уже, а китайцы между собой что-то трещат, я только слово «тюрьма» разбираю. Тут-то я и понимаю, что попала.
Отвезли меня в камбу, вроде изолятора по-нашему. Там у меня все вещи забрали, обыскали. «Поднимай платье». А я без бюстгальтера, в стрингах одних. Там такая жара, что иначе не оденешься, а надзирательницы смотрят на меня и скалятся с презрением — думают, проститутка. Дали мне синюю уродливую жилетку с номером на спине, поверх своей одежды надевать — там все задержанные так ходят.
Ночь уже. Ведут меня в камеру по коридору. Вообще, он белый, как всё в Китае, но тут стены словно серым заштукатурены — столько на них комаров.
В камере пластиковый стол посередине, вокруг него табуретки, по стенам — деревянные двухъярусные нары. На них человек десять девчонок спит — чуть не штабелем. Унитаз, раковина. Окно зарешёченное настежь. Жара и духота страшная. Июль. В Китае очень тяжёлый климат, влажно, смог везде. Ничего-ничего, думаю. Сегодня пятница, до понедельника продержусь, там российское консульство за меня вступится.
Просыпаюсь от диких воплей. «Камбу-хау! Камбу-хау!» «Хау» — «хорошо» по-китайски. У них положено каждое утро кричать, как им в тюрьме хорошо. Открывается дверь, заходит китаянка в белом, велит всем встать по стойке смирно. Я принципиально сижу на нарах. На всё отвечаю: «Тимбудун» — мол, не понимаю. Вообще-то, на бытовом уровне я по-китайски говорю, но не хотела, чтобы ко мне как к остальным относились.
Приносят еду: отварной рис в плошке, какую-то остренькую фасоль и стакан кипятка. А я этот рис есть не могу. Демонстративно высыпаю его в унитаз.
Там всех заставляли работать, но работать я тоже отказалась. Кормёжка трижды в день, и каждый раз рис. Жара. В кране холодная
По ночам все дежурили по очереди. Просыпаешься и час дежуришь: следишь, чтобы никто вены себе не порезал.
Три дня бастовала: ничего не ела, не работала. Потом пришла надзирательница, единственная во всём камбу, которая по-английски говорила. «Почему не ешь?» — «Не могу рис». Через полчаса мне принесли яйца, кусочек хлеба и немного кетчупа. Все смотрят, облизываются. Поделили яйца на всех.
Прошла неделя, две — из консульства нашего никакого ответа. Наплевать всем. Из камбу звонить в Россию не разрешается. Зато Чен нашёлся. Как узнал, что я в тюрьме, сам приехал, пожрать привёз. Всё-таки залипал он на меня. Про паспорт говорил, что потерял, извинялся. Клялся, что разруливает с полицией и меня вот-вот выпустят. По обещаниям он вообще специалист был.
Пришла владелица китиви, она всегда хорошо ко мне относилась. С ней один из постоянных гостей. Я всегда такая красивая, накрашенная — а тут волосы в пучок, синяки под глазами. Они дали денег надзирательнице, чтобы она мне еды нормальной купила. Мы эту еду вдесятером ели, всей камерой. С надзирательницей с этой, Лули, что по-английски говорила, мы очень сдружились. Я с людьми легко схожусь. Она разрешила мне по мобильному в Россию позвонить, Саше. Он в шоке был, побежал восстанавливать мои документы. Но пока ты все кабинеты обегаешь, пока в Москву документы пошлёшь, пока они в Шанхай, в консульство, придут — это же не один месяц. А я — сиди. Хотя что я сделала?!
Я тогда многое про жизнь поняла. Я в тюрьме, брат в тюрьме — притом что никто из нас ни в чём не виноват. А тем, кто нас подставил, — ничего. Я убедилась, что справедливость — пустой звук, что в жизни главное — быстро соображать, чтоб не дать себя отыметь.
Пришёл работник китайской миграционной службы. Я ему всё рассказала как есть. Хамила, права качала — но ему хоть бы хны. Говорит, на меня жалобы, режим нарушаю. Сплю, мол, днём, когда все работают. А что, если ночью я не высыпаюсь: отдежуришь свой час, а потом заснуть не можешь — свет всю ночь горит. «Какие-нибудь просьбы?» — спрашивает. «Не дежурить ночью», — нагло говорю.
Ну, меня освободили от дежурств. Сокамерницы возмутились. Типа русская — особенная. Такая звезда, всем нравится. А я реально всем нравлюсь. Я знаю, что красивая. И всегда следила за собой, даже в тюрьме. Пресс качала, упражнения делала прямо в камере. Все восхищались.
В конце концов мне выдали зелёную бумажку, подтверждающую, что я действительно гражданка России. Полицейский довёз меня до аэропорта и в самолёте со мной сидел. На нашей таможне бумажку эту китайскую вертят, ничего не понимают, с ходу наезжают. Сейчас, думаю, опять в обезьянник. Ну, поехали, с самого начала: я — Аня, работала в Китае, потеряла паспорт…