Русский ад. Книга вторая
Шрифт:
По приказу Геннадия Эдуардовича (он считал Федорова «своей командой)». Алешка позвонил Голембиовскому, и фельетон – сняли.
Игорь Несторович уступил, получив заверения, что «пикник в коридоре» не пройдет для министра бесплатно.
«Я руковожу правительством романтиков», – смеялся Бурбулис.
О всех публикациях Алешка докладывал незамедлительно.
Ну так что же, рассуждал Алешка, журналисты очень хотят, чтобы власть их услышала. А он, Алешка, – ухо власти. Такое вот… кремлевское… ухо. Если бы Алешка псевдонимы раскрывал, – да, это уже донос,
– Запомни, Алеша, лучше уж стучать, чем перестукиваться, – заметил однажды Бурбулис.
И засмеялся…
У него все время было хорошее настроение: роман с самим собой!
Если Бог – солнышко, то его лучики – это министры, подобранные Геннадием Эдуардовичем.
Недошивин приказал явиться к девяти вечера. По субботам никто в Кремле не работал. Тем, кто имел неотложные дела, Президент разрешил приходить в свитерах и в джинсах.
Демократия!
…В приемной – никого, пустые стулья, на телефонах (вместо секретарши) офицер охраны.
– Ну, как жизнь? – Бурбулис вышел из-за стола и протянул Алешке руку. – Удалась? А, малыш?..
Бурбулис потрепал Алешку по щечке.
– Работаю, Геннадий Эдуардович. Как раб на галерах.
– Среди наших, Алеша, знакомых и незнакомых друзей… – Бурбулис находился в прекрасном расположении духа, – … чаще всего встречаются люди, у которых коммунистическая идеология отняла самое главное: право человека быть самим собой. Они, эти люди, очень хотят перемен. Но они к переменам, увы, совершенно не готовы… – Бурбулис посадил Алешку на диван и аккуратно присел рядом с ним. – Эти люди, Алеша, не справляются с лавиной событий, на них свалившихся. Политическая власть в условиях, когда в твоих руках нет устойчивых механизмов, нет законов, нет устоев – общественных, правовых, бытовых… – когда жизнь все время бурлит, как лава в вулкане… в этих условиях определяющим фактором, Алеша, становится воля к власти. Воля именно себе подчинить толпу. Личная воля лидера, и на нее ориентируется вся страна…
Бурбулис встал и с удовольствием прошелся по кабинету.
– Борис Николаевич, как никто, умеет сливаться с толпой. – Ты, ты… заметил? Это его первейшее качество. Ведь что мы видим, Алексей? На людях Борис Николаевич молниеносно воплощается в личность жестокую, бескомпромиссную, пренебрежительно эксплуатирующую на первый взгляд человеческий материал. А Михаил Сергеевич, наоборот, выглядит у нас эдаким душкой, очень обаятельный… – Бурбулис взглянул на Алешку: успевает ли он за ходом его мысли… – вот как обманчива человеческая природа!
Но люди – разобрались. Люди, как ты знаешь, сказали Горбачеву твердое «нет»! Сегодня нас объединяет, конечно же, не чувство безысходности, а чувство победителей над этим, достаточно унизительным, прошлым – советским и коммунистическим!
Богатейшая страна с талантливейшим народом оказалась в тупике мир… мировой истории, – Бурбулис икнул, – т-ты… ты согласен со мной? И при этом мы, конечно же, понесли плату за все человечество!
Алешка
– Теперь самый главный вопрос… – Бурбулис встал прямо перед Алешкой, заглядывая ему в глаза, поэтому Алешка тоже поднялся.
– …сиди, сиди… – остановил его Бурбулис. – Это привычка лектора, я когда хожу – мыслю! – Так вот, Алеша, главный вопрос: какие задачи стоят сейчас перед Борисом Николаевичем и… нами? Командой Президента?
Отвечаю: быстро вырвать людей из плена их собственного прошлого. Научить человека как-то иначе смотреть на самого себя, привить ему интерес к рациональному накоплению трудового опыта и трудовых капиталов. Самое главное – быстренько построить в России народный капитализм! И мы его построим!
Пиджак у Бурбулиса был какой-то странный, на размер больше, похоже, а рукава почти касались ногтей.
«Похудел, – догадался Алешка… – Напряжение, видно. Занудлив, конечно, – вытягивает из себя фразы, как факиры в старом цирке вытаскивали у себя изо рта длинные-длинные ленты, иногда с бритвами… – но ведь то, о чем говорит Бурбулис, это действительно умно, интересно, да и необычно… в общем-то…»
– Пошли!.. – Бурбулис схватил Алешку за руку и потащил его в комнату отдыха. – Пошли!
Алешка сразу обмяк, хотя и не думал сопротивляться. В этом порыве сейчас было что-то очень властное и возбуждающее; Алешка не мог не подчиниться.
– Суббота все-таки, – бормотал Бурбулис. – Давай-ка по капле!
В комнате отдыха стоял небольшой аккуратный шкафчик. Бурбулис открыл дверцу, но вдруг передумал и подошел к сейфу.
– «Вдова Клико»… – пробовал, нет?
Он открыл сейф.
– Смори!
Алешка понятия не имел, что такое «Вдова Клико», но заметил, что бутылка – уже почата, шампанского здесь на два бокала, не больше.
Так и получилось: по бокалу
Бурбулис облизнулся:
– Это лучшее вино в мире, мой друг. Давай на брудершафт? Смотри: локоть в локоть…так…так…ты пьешь, я пью. Выпили… – они выпили. – Теперь давай поцелуемся!
Бурбулис не успел подставить ему свои губы, Алешка с размаха чмокнул его в щеку
– Ну, как шампанское? – обрадовался Бурбулис.
– Приятно…. – смутился Алешка. – Приятно…
– Приятно?
– Да.
– Ну, хорошо, – Бурбулис опять потрепал его по щеке. – Пошли! Старичок, наверное, уже подкатил…
…Борис Александрович так боялся опоздать, что пришел минут на сорок раньше. И сразу откуда-то появился Недошивин: крутился в «предбаннике».
На самом деле Недошивин был убежден, что Покровский руководит ансамблем народного танца (он видел когда-то этот ансамбль в сборном кремлевском концерте). А тут – старик, завернутый в шары: у Бориса Александровича болела щитовидка, ему было предписано врачами постоянно носить подушечку-платок.
Подушечку он прятал под шарф, заправляя шарф в плечи пиджака… неудобно, конечно, а что сделаешь?..