Русский Берлин
Шрифт:
Возможно, резкая оценка связана с давней ссорой Бакунина и Каткова, которая чуть не закончилась дуэлью. Незадолго до отъезда Бакунина в Берлин Катков обвинил его в том, что он распускает слухи о его (Каткова) романе с Огаревой. Словесная перепалка перешла в потасовку. Бакунин огрел палкой Каткова, тот в ответ влепил ему пощечину, после чего Бакунин вызвал Каткова на дуэль, которая, однако, сначала была перенесена в Берлин (в России оставшийся в живых дуэлянт по закону отдавался в солдаты), а потом по прохождении времени и позабылась. В этом конфликте все общие знакомые, кроме Герцена, были на стороне Каткова. Поэтому 4 октября 1840 г. на пристань в Кронштадте провожать Бакунина в Германию приехал только Герцен.
Бакунин оставил живые описания Берлина 40-х гг. XIX в. «Город
В Берлине Бакунин сближается с Иваном Тургеневым, который жил там с 1838 г. Позднее Тургенев с воодушевлением писал:
«Я приехал в Берлин, предался науке — и, наконец, я узнал тебя, Бакунин! Нас соединил Станкевич и смерть не разлучит. Скольким я тебе обязан, я едва ли могу сказать и не могу сказать: мои чувства ходят еще волнами и не довольно еще утихли, чтобы вылиться в слова».
Тургенев предложил Бакунину переселиться к нему на Миттелыптрассе (Mittelstrasse, 60), тот с удовольствием воспользовался приглашением. По словам современников, Бакунин относился к Тургеневу как к младшему брату (он был старше Тургенева на четыре года). Он особенно удерживал его от амурных похождений; сам он от них воздерживался и полагал, что «человек, тратящий время на такие пустяки, поступает бесчестно и ждать от него ничего нельзя».
Молодые люди часто бывали в немецком салоне Генриэтты Зольмар, который нередко посещали русские. Особым шиком считалось надеть туда жилет цветом поярче. Их общим другом стал молодой профессор Карл Вердер, дававший до этого уроки логики Станкевичу. В другие вечера они отправлялись к сестре Бакунина. У Варвары Александровны, женщины обаятельной и одаренной, тоже образовался своеобразный кружок. Здесь бывали опять же Вердер и уже известный нам Фарнгаген фон Энзе, сдружившийся с Бакуниным. Сюда приходил Н. Г. Фролов.
Время проводили весело: читали вслух, спорили. Варвара Александровна прекрасно играла на фортепиано. Особенно часто звучал Бетховен. А «после бетховенских симфоний, за чаем и копчеными языками… мы долго, долго говорили, и пели, и смеялись», — писал Бакунин своей сестре Татьяне в 1842 г., через год после возвращения Тургенева в Россию. Надо сказать, что Бакунин писал из Берлина в Россию много и очень объемно.
Впоследствии Бакунин стал в определенной степени прообразом погибшего на баррикадах Дмитрия Рудина в «Накануне», которого Тургенев наделил как портретным, так и некоторым психологическим сходством со своим берлинским знакомцем.
Во время поездки в Дрезден осенью 1841 г. Бакунин знакомится с тамошним демократом Кесслером и Арнольдом Руге, вокруг которого тоже сформировалась группа молодых литераторов, «которые, — как писал Герцен, — протестовали… против бесплодного, аристократического и бесчеловечного понимания науки… против… бегства в область абсолюта, против… бездушного воздержания, мешавшего… принимать какое-либо участие в горестях и трудах современного человечества». Немало повлияла на Бакунина встреча с Германом Мюллером-Штрюбингом, отсидевшим семь лет за попытку поднять восстание во Франкфурте. Он прекрасно разбирался в философии, время от времени печатался. Мюллер очень тепло относился к русским, приезжавшим в Берлин. Герцен называл его «Вергилием философского чистилища», который «вводил северных неофитов в берлинскую жизнь и разом открывал им двери в святилище des reinen Denkens und des deutschen Kneipens (чистого мышления и немецкой выпивки)». Как-то Мюллер, Тургенев и Бакунин отправились пожить на природе, сняв пансион возле одного из озер под Берлином. Бакунин, однако, заявил, что намерен не прерывать обучение и будет после обеда заниматься философией. Для этого он ежедневно, отобедав, отправлялся на пару
Но это лишь любопытный эпизод. Нотка юмора в полифонии страстей, пробужденной в пылкой душе будущего революционера новыми знакомствами и глубочайшим, несмотря на едкие замечания недругов, погружением в изучение наук.
О берлинском периоде жизни Бакунина можно в определенной степени судить по его «Исповеди», написанной спустя годы в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, после того как, приговоренный к смертной казни австрийским военным судом, он был в 1851 г. выслан в Россию.
«В Берлине учился полтора года. В первом году моего пребывания за границею и в начале второго я был еще чужд, равно как и прежде в России, всем политическим вопросам, которые даже презирал, смотря на них с высоты философской абстракции; мое равнодушие к ним простиралось так далеко, что я не хотел даже брать газет в руки.
Занимался же науками, особенно германскою метафизикою, в которую был погружен исключительно, почти до сумасшествия, и день и ночь ничего другого не видя кроме категорий Гегеля. Впрочем, сама же Германия излечила меня от преобладавшей в ней философской болезни; познакомившись поближе с метафизическими вопросами, я довольно скоро убедился в ничтожности и суетности всякой метафизики: я искал в ней жизни, а в ней смерть и скука, искал дела, а в ней абсолютное безделье.
Немало к сему открытию способствовало и личное знакомство с немецкими профессорами, ибо что может быть уже, жальче, смешнее немецкого профессора да и немецкого человека вообще! Кто узнает короче немецкую жизнь, тот не может любить немецкую науку; а немецкая философия есть чистое произведение немецкой жизни и занимает между действительными науками то же самое место, какое сами немцы занимают между живыми народами.
Она мне, наконец, опротивела, я перестал ею заниматься. Таким образом, излечившись от германской метафизики, я не излечился, однако, от жажды нового, от желания и надежды сыскать для себя в Западной Европе благодарный предмет для занятий и широкое поле для действия. Несчастная мысль не возвращаться в Россию уже начинала мелькать в уме моем: я оставил философию и бросился в политику. Находясь в сем переходном состоянии, я переселился из Берлина в Дрезден; стал читать политические журналы (т. е. газеты)».
«Исповедь», адресованная Николаю I, неоднозначный документ. Большинство биографов Бакунина полагают, что она написана с целью облегчить свою участь в заключении, не поступившись одновременно принципами и не выдав соратников. Оттого становится понятной сквозящая в приведенном отрывке самоирония, высказав которую Бакунин рассчитывал на снисхождение со стороны Николая I.
В любом случае берлинской период стал переломным в жизни Бакунина, а его контрапунктом — публикация в 1842 г. в журнале «Немецкие летописи» статьи «Реакция в Германии», призывавшей к революции в России и заканчивавшейся знаменитой фразой: «Страсть к разрушению — творческая страсть». После Берлина он решает не возвращаться в Россию и превращается в активно действующего революционера. В январе 1843 г. он покидает Дрезден и едет в Швейцарию. Затем более четырех лет живет в Париже, встречается с Прудоном, Марксом, польскими национал-патриотами, переводит на русский язык «Манифест Коммунистической партии». Позднее становится участником революционных событий в Париже, Праге, Дрездене, где предлагает выставить на баррикадах «Сикстинскую мадонну» и прочие знаменитости»… Но это уже другая история.
Около двух лет (в несколько приездов) прожил в Берлине Иван Сергеевич Тургенев (1818–1883). Первый раз он приехал сюда весной 1837 г. «доучиваться» после Санкт-Петербургского университета. Юноша был убежден, «что в России возможно только набраться некоторых приготовительных сведений, но что источник настоящего знания находится за границей». Так же, по словам Тургенева, полагал и министр народного просвещения граф Сергей Семенович Уваров, чье министерство за свой счет посылало молодых людей из России учиться в немецкие университеты.