Русский боевик
Шрифт:
— Извините… Я… Я приходил уже в полицию… Не здесь. В Бруклине.
— С этим делом?
— Нет. Месяца три назад приходил. Я хотел, чтобы меня депортировали.
Хьюз засмеялся.
— Вот, — подтвердил пришедший. — Там тоже смеялись. Я им объясняю — я нелегальный иммигрант, у меня рабочая виза просрочена семь лет назад. Депортируйте меня в Москву.
— И что же? — спросил Хьюз, делая усилие, чтобы снова не засмеяться.
— Они говорят — у тебя работа есть? Я говорю — есть. А жилье есть? Я говорю — есть. А они говорят — иди домой. И разговаривать больше не захотели. А в Москве я был музыкант. Джазист.
Хьюз
— Смените стиль одежды, — посоветовал он джазисту. — На солдата вы не похожи, на скинхеда еще меньше.
— Не горюй, Томми, — порекомендовал Хьюз, доставая папку из-под сидения и вынимая из нее ордер на арест. Полюбовавшись ордером, он показал его Томми, многозначительно и с уважением кивнув. Томми фыркнул и мотнул головой. Вложив ордер обратно в папку, Хьюз открыл перчаточное отделение и вытащил оттуда автоматический пистолет. — Не горюй. И не сопи так. В России есть такой фольклорный инструмент, жим-за-жим. Звук напоминает твое сопение.
— Сука этот Сканк, — сказал Томми. — Разгильдяй.
— Да, — согласился Хьюз. — Его счастье, что мы с тобой его сейчас арестуем. Удивительно, как он с таким расхлябанным отношением к делам до сих пор в живых ходит. Его бы через неделю-другую свои же коллеги и ликвидировали бы. Но ты не волнуйся, его заменит Ланки, без денег не останетесь.
— Зачем мне Ланки…
— Если ты боишься, что Сканк расскажет на суде о вашем капитане и о вас — ты не бойся. Не такой он дурак.
— Я ничего не боюсь, — гордо заявил Томми.
— Вот и хорошо, — с неодобрением заметил Хьюз. Он недолюбливал людей, которые имеют привычку сами себя уговаривать и делают это вслух, утомляя окружающих.
На углу Бульвара Сейнт-Николас и Сто Восемнадцатой Улицы Хьюз велел Томми остановиться.
— Зачем?
— Чтобы не пугать охрану.
Полицейская машина остановилась сразу за ними.
— Слушайте меня, орлы мои, — сказал полисменам Хьюз. — Мы с Томми пойдем наверх, а вы остановитесь за квартал от входа. Дадите нам время подняться. Потом подойдете ко входу и — чтобы никто не посмел ни войти, ни выйти. И будем ждать команду обыска.
— А они задерживаются?
— Я им позвоню, когда сочту нужным.
Хьюз и Томми маршевым шагом прошли два квартала. Некогда запущенный, этот участок Гарлема стремительно восстанавливался. Еще лет десять назад белый человек не рискнул бы здесь появиться, а теперь — вон молодая семья с коляской, вон клерк, вон официантка, думающая, что она художница, вон медсестра, склонная к замужеству. Но старожилы района, включая подрастающее поколение, все еще чувствовали себя здесь хозяевами — собираясь в группы на углах и у подъездов, ведя разговоры, на две трети состоящие из междометий, забавляясь пивом и марихуаной на виду у всего света, и беззастенчиво разглядывая всех прохожих подряд (а те отводили взгляд, и чем больше отводили, тем пристальнее их разглядывали). Справа и слева выстроились в элегантную бульварную прямую дома, идеально
У входа в дом с роскошным, почти барочным, порталом, тусовался в одиночку бандитского вида парень лет двадцати. Томми мрачно поглядел на Хьюза.
— Не вижу рвения, — сказал Хьюз.
Томми оборотился к парню.
— Ты, — сказал он. — Джонни дома?
— Тебе-то что, ты? — вопросил парень.
— Ты, следи за своей ебаной речью, ниггер. Дай я тебя еще раз спрошу, ты. Джонни дома на хуй?
— Дома. Ну и?
— Попользуйся интеркомом, ты.
Парень посмотрел, подумал, и нажал кнопку.
— Ну? — сказали в динамике интеркома.
— Ты, тут какие-то двое, один ниггер и один хонки, спрашивают, ты, дома ли Джонни.
— Чего им надо?
— Чего вам надо?
— Семьсот тысяч, — наугад подсказал Хьюз.
— Семьсот тысяч, ты, — передал парень.
Наверху, очевидно, задумались. А потом щелкнул селектор и дверь приоткрылась.
Пройдя поражающий воображение масштабами вестибюль, Хьюз и Томми вызвали лифт.
— Ордер наготове? — спросил Томми.
Хьюз не удостоил его ответом.
— А, блядь, на хуй, — сказал Томми невесело, щупая кобуру под курткой.
На третьем этаже их встретили двое негров-громил, ростом и телосложением напоминающих Томми.
— К стене, — сказал один из них.
Томми показал ему бляху.
— А я ебал тебя и твою бляху, — сказал громило.
— Повтори, ты, — сказал Томми.
— А?
— Повтори, что ты сказал. Кого ты ебал?
— Тебя и твою…
Томми въехал ему хуком в ухо. Громило стал оседать на пол орнаментально-стенного коридора. Второму громиле Хьюз показал пистолет дулом вперед, и тот отпрыгнул и посторонился.
— За честь департамента, — объяснил Томми. — Я никогда департамент в обиду не даю, ты. А ты уйди и встань вон там, ты.
Громило послушно отошел шагов на двадцать, что, по его представлениям, приблизительно соответствовало координатам, обозначенным термином «вон там».
Дверь квартиры оказалась незапертой.
Хьюз недолюбливал запахи негритянских квартир — даже достойных квартир с состоятельными хозяевами. У двух разных рас до сих пор сохраняются разные пристрастия к одеколонам, дезодорантам, мылу — возможно на генетическом уровне. В добавление к этому, в данной квартире часто бывали, из-за специфики деятельности ее хозяина, представители негритянского дна, принося с собой и оставляя запах очень крепких, вульгарных духов, пота, грязных носков, дешевого алкоголя, и въедающегося в любой текстиль дыма ментоловых сигарет. Тем не менее, в просторной квартире с очень высокими окнами и новой, не слишком вычурной, мебелью было чисто. Хозяин квартиры восседал за обитым кожей кабинетным столом в гостиной. Обстановка отдаленно напоминала интерьеры апартаментов ведущих американских политиков времен Томаса Джефферсона.