Русский частокол

Тамоников Александр

Дедил с сыном и Ковалем проехали в Вабежу.

Люди на селе уже проснулись. Знали об уходе хазар, спокойно выгоняли скот на пастбища, шли в поле, садились за ремесло. Жены сновали по хозяйству. Разбуженная детвора вертелась возле матерей. Село начинало обычный день.

Старейшину соседнего села с сыном пропустили, но вслед смотрели неприветливо. Они подъехали к подворью Кобяка, когда тот выходил во двор.

– Дедил? Чего с ранья, я же сказал, как определюсь с выкупом, встретимся, чего

щас приехал? Или порешил отдать овраг?

Старейшина Рубино вздохнул:

– Беда у нас, Веденей.

– Беда?

Он указал на лавку возле дома:

– Садись, рассказывай, что за беда?

Дедил присел, с ним рядом опустился Кобяк. Вавула с Сидором остались у ворот.

– Чего Вавула тут? – спросил Кобяк. – Или надоела молодка?

– Нет ее боле в нашем селе.

Кобяк изменился в лице:

– Что значит – нет? Ты о чем говоришь, Дедил?

– Ночью хазары украли Ведану.

– Чего?

Кобяк подскочил с места. Как только он не корил Дедила, тот только слушал молча. Выговорившись, Кобяк обреченно плюхнулся на лавку.

– Я прибью твоего сына, Дедил.

– И чего? Он сам не свой.

– Верни мне дочь.

– Перестань, Веденей. Сам разумеешь, не можно.

– Узнают люди на селе, худо всем в Рубино придется.

– Разве нам сейчас время враждовать?

– А коли не желаешь вражды, верни дочь. К себе, в общий дом, сюда – куда хочешь, но верни.

Вышла жена Кобяка. Узнав о похищении Веданы, заголосила. На ее вопли стал собираться народ.

Кобяк отправил жену в дом, людей разогнал.

– Не след им ничего знать.

– Все одно прознают.

Дедил вздохнул:

– Придется смириться с потерей, Веденей. У хазар Ведану не отнять.

– Убил ты мою дочь, Дедил. Сын твой убил.

– Что мне, на жертвенный огонь его отправить?

– А хоть бы и так, чтобы боги приняли жертву, помогли Ведане жить на чужбине.

– Это не выход.

– Предлагай свой, послушаю.

– Не ведаю, что сказать. Не вижу выхода.

Кобяк сжал голову руками:

– Ведана, Ведана, и пошто ты полюбила Вавулу?

– Какая разница, Веденей, кто ей полюбился. Хазары положили на нее глаз, а значит, умыкнули бы отовсюду. Они в этом деле ушлые.

Кобяк пошел к дому. У двери обернулся:

– Уходи, Дедил, не желаю тебя видеть. А Вавулу… смотри за ним, а то как бы ненароком не потонул в реке.

Пришлось рубинцам возвращаться ни с чем.

Народ уже прознал о несчастье, загалдел. Дедил проехал мимо.

А вот Коваль потащил друга к своей землянке.

– Чего, Сидор?

– Мыслишка одна есть, Вавула.

– Говори.

– Не тут, в землянке, подальше от чужих ушей.

– Так на селе все свои.

– Идем.

Они

остановили коней у столба, врытого возле землянки Коваля. Присели на лаву. Сидор налил в чаши кваса забродившего.

– Садись рядом, Вавула, да слушай, что скажу.

Говорил Коваль недолго.

Выслушав его, Вавула словно ожил, словно вдруг вдохнули в него жизнь.

– Мыслишь, такое возможно?

– Иначе не стал бы предлагать. Делаем?

– Конечно, делаем. Тока вдвоем сможем ли?

– Вдвоем тока и сможем. Сейчас иди к себе. Как стемнеет, приходи на реку, где хазары Ведану схватили.

– Коли все получится, жизнью тебе буду обязан.

– Жизнь тебе еще пригодится. Коли все удастся, она, жизнь-то, переменится. И не тока у тебя с Веданой, а и у всех наших. Да и давно пора то сделать. Нет ничего хуже терпеть обиды да унижения. Мы свободные люди, а свобода дорого стоит. Ступай, друг, буду ждать вечером у реки.

Вавула направился к себе, приняв прежний вид – растерянный и грустный.

Глава третья

В доме Дедила царило мрачное настроение. Заруба гневался на всех. Дети и жена старались не попадаться ему на глаза.

Когда вернулся Вавула, Дедил накинулся на него:

– И что теперь делать? Ты понимаешь, что теперь вражда между нашим родом и родом Кобяка усилится? До свары большой дело может дойти.

– Понимаю, отец.

– Понимает он, – Дедил сел на лавку.

– Как исправляться-то? И Кобяка понять можно, все же любимая дочь.

– Как будто такое впервой? – проговорил Вавула. – Вон из других селений хазары только девицами дань берут, десятками уводят в Хазарию свою.

– Нам этого еще не хватало. Помолчи, а то накличешь беду.

Вечером, когда все собрались в доме, Вавула забрал нож, надел старую рубаху и штаны, перемотал онучи.

Дедил подозрительно посмотрел на него:

– И куда ты собрался?

– Пойду на реку. Пройдусь.

– И что задумал?

– А чего я могу задумать, отец? Пройдусь, и все, вы меня не ждите, спать ложитесь. Я-то все одно не усну, посижу на берегу.

– Нет, Вавула, ты что-то задумал.

Сын взглянул на отца:

– Я уже не дитя, чтобы смотреть за мной, сам знаю, что делать.

Дедил взорвался:

– Что ж не знал, когда Ведану одну оставил?

– Не береди душу, отец.

Вавула вышел к реке. Огляделся. За ним никто не пошел. Увидел на углу городьбы фигуру. Махнул рукой. Оттуда ответный взмах.

– Я уже мыслил, не придешь, – сказал Коваль.

Одет он был в легкие штаны и рубаху, подпоясанную широким поясом, за поясом нож, в руках топор.

– Как я мог не прийти? А зачем топор-то взял?