Русский декамерон, или О событиях загадочных и невероятных
Шрифт:
А практически уже с первых минут копнильщика всего так засыпало сверху соломой и пылью, что он только чесался и от ряхивался. При первом же повороте комбайна труба выходила за габарит копнителя и сбрасывала неопытного, не успевше го пригнуться копнильщика с двухметровой высоты на землю. Он еще должен был потом догонять комбайн и вскарабкиваться по болтающейся подвесной лесенке снова на свой проклятый копнитель.
В результате никто не хотел работать на копнителе и вскоре все ушли с этой работы. Копнильщиками нанимали местных женщин(!), которые покорно, за нищенские деньги, выполняли эту идиотскую и опасную работу. Конечно же, никто из них не бросался
Но неужели я, изобретатель по природе, мог мириться с та ким рабским трудом? Я просто привязал к педали веревку, сам удобно устроился на комбайне, а конец веревки положил рядом с собой. Для комфорта я постелил на комбайне одеяло, лежал и загорал на нем, а время от времени поглядывал: не наполнил ся ли копнитель? Если он был уже полон, то я дергал за веревку, днище открывалось, и копна, точно такая же, что и у женщин копнильщиц, вываливалась наружу. Но в отличие от несчаст ных женщин, я не сидел, согнувшись, весь день под водопадом из соломы и трухи на подпрыгивающем, как мустанг, копните ле, а лежал и загорал на удобном большом комбайне.
Честно говоря, я ожидал премии за такое рацпредложение, и на одном из объездов Тугаем подведомственных ему комбай нов с гордостью показал управляющему новшество. Но ожида емой премии не последовало. Тугай побагровел, как боров, ис печенный в духовке, и заорал:
– Так что, бабы пусть горбатятся, а ты, как барчук, загоратьтут будешь!
– и распорядился снять меня с "поста" копниль щика, а веревку сорвать и уничтожить. Логика Тугая мне оста лась непонятной до сих пор. А потом я, подумав, решил: какая же может быть логика у пламенного коммуниста Тугая, которо му мозги заменяют инструкции из райкома партии. И я простил ему. Сам же, оставшись без работы, как и остальные экскоп нильщики, разгуливал по бескрайним целинным просторам, постигая загадки жизни. Только стишки стал сочинять про на шего управляющего, где рифмовались слова "Тугая.
– бугая.
", и писал их мелом, а иногда и масляной краской на любых глад ких поверхностях - амбаре, кухне, доске приказов и т. д.
Не знаю, как самому Тугаю, а студентам, и особенно мест ным жителям, стишки понравились. Появилось и много других вариантов стишков про интимные связи Тугая с бугаем - что что, а народ наш на безобидные шуточки горазд!
Интересно то, что настоящий бугайто в совхозе был, жил он на ферме, откуда мы на лошади привозили молоко на кухню, и похож он был на Тугая, может, даже больше, чем боров.
А еще была у Тугая собственная бахча километрах в пяти от нашего амбара. Я с приятелем Максимовым случайно наткнул ся на нее во время очередных прогулок по необозримым про сторам целины.
Маленькие аппетитные дыньки"колхозницы" сотнями со зревали там, скрытые от глаз целинной общественности. Спе лые, вкусные дыни - на целине, где не то что самых завалящих яблок - воды нормальной не было, пили рассол какойто. Пря мо на бахче поедать дыни было не с руки, и мы, набрав пяток штук, пошли искать укромное местечко для трапезы. Долго ис кать не пришлось - прямо в поле стоял до боли знакомый мне отцепленный копнитель.
Я
Когда мы оказались внутри, днище, естественно, захлопну лось, но мы не придали этому значения - быстрее бы съесть халявные дыни. Но дух Тугая наказал нас за воровство его дынь. Мгновенно, как это нередко бывало на целине, над нами собра лись грозовые тучи, сверкнула молния и полил дождь, перехо дящий в град.
Мы метались по тесному копнителю, пытаясь выбраться. Но по отполированным соломой стенкам взобраться было не возможно. Попытки взломать заднюю решетчатую стенку тоже не помогли. Мы вымокли до трусов, и уже мокрых нас избивал град. Наконец я, взобравшись на плечи Максимова, вылез на мо стки и нажал педаль. Мы освободились и затрусили домой, по ливаемые остатками заканчивающейся грозы.
Мы запомнили это злодеяние "духа Тугая" и решили ото мстить ему. Назавтра мы уговорили шофера Ваську Пробейго лова (по прозвищу "Бобби Динамит") съездить с нами на своем газике на бахчу. Набрав полкузова дынь, мы вернулись. Проез жая мимо нашего общежития - амбара, я закинул одну "кол хозницу" в открытую дверь. Видели бы вы, что там началось! Бедные целинники, не видевшие никаких фруктов после Гру зии, накинулись на дыню, как в зоопарке крокодилы - на бро шенный им филейный кусок мяса.
Но месть - штука обоюдоострая. Естественно, Тугай узнал, кто был автором стишков и похитителем его личных дынь. Доб рохотовстукачей нам на Руси не занимать!
И вот на доске приказов, прямо на замазанном краской сти хе про вечный союз Тугая с бугаем, появляется объявление о со брании партийнокомсомольского актива отделения прямо у нас в амбаре. С утра, когда многие безработные студенты еще ле жали на своих нарах, к нам вошли: Тугай, Тоточава - парторг нашего факультета, неизвестная дама в кирзовых сапогах и два местных механизатора.
Дама провозгласила, что "есть мнение считать собрание от крытым", все пришедшие, подняв руки, проголосовали "за", и фарс начался. Естественно, разговор был только о моем пове дении. Как будто в разгар уборочной не было больше дел, как обсуждать возмутительное поведение студента "Гулии.
", даже сняв для этого с комбайнов механизаторов. Но инкриминиро вать мне стишки они не могли - не доказано; на счет дынь тоже разговоров не могло быть - с какой это стати дыни, выросшие на "всенародной" земле, принадлежали только Тугаю? А вот рацпредложение мое горячо обсуждалось. Докладывал, конеч но же, сам Тугай.
– В то время как наши женщины в поте лица...
– лицо, вернее, ряшка, у Тугая побагровела, в углах рта выступила пена. Мне казалось, что под фуражкой у него даже зашевелились вырас тающие рожки...
И тут я повел себя, как говорится, неадекватно. Встав с нар, я извинился перед собранием и сказал, что мне нужно на ми нутку выйти. Потом товарищи рассказывали, что дама даже ис пугалась, как бы я ненароком не повесился от позора: "Потом отвечай за него!" Но я не собирался вешаться. Зайдя на кухню, я разбил тройку яиц в алюминиевую кружку, насыпал туда са харного песку и ложкой стал сбивать свой любимый "гоголь моголь", или "гогельмогель", как называли его в еврейских ме стечках. Так я и зашел в амбар обратно.