Русский Эрос "Роман" Мысли с Жизнью
Шрифт:
Мать-сыра земля и народ-светер
17. III.67 Вчера были Бочаровы Удрученно поведал им предварительные выводы о русском Эросе: субъект русской жизни — женщина, мужчина — летуч, фитюлька, ветер-ветер; она — мать-сыра земля верно, ей такой и требуется — обдувающий, подсушивающий, а не орошающий семенем (сама сыра — в отличие от земель знойного юга) огня ей, конечно, хотелось бы добавить к себе побольше Когда ж мужчина ее «все просил, огня-огня!» то верно сгорает ни за грош ведь он — ветер, вспыхивает в момент («ведь был солдат бумажный») Потом шли к грузинам (Серго Ломинадзе) и там Давыдовы-Гайденко Тоже — обряд семейно ходить в гости и на беседы Нет в заводе у нас мужских — не холостых — встреч (если есть — то лишь пьянка либо блуд к бабам же опять прислониться Нет, как у мусульман женщина дома, свое дело знает А в России — «смешаны все ремесла», тотальность И женщина захватила себе мужское, передав мужчине часть женскости) Нет мужских разговоров, а обязательно с половинами, с женами — словно взаимопроникаться всем хорово в разговоре надо И недаром русские женщины (тоже и француженки) так любят присутствовать прир [103] умных разговорах (Елена в «Накануне» Тургенева и др.) — словно их пронизывают словами. В общем, я прихожу не к женофобству, но с мистическим ужасом гляжу на русскую женщину — как сверхмерность, избыточествующую не женственность, но мужественность: узурпировала у нас, мужчин, наш домен. И даже поднял тост у грузин, что в России задача — мужской Ренессанс: чтобы орден мужчин образовался. И чтобы, соответственно, женщина вошла в свои берега — стала больше женщиной,
103
Цит по кн. Гачев Г Д Ускоренное развитие литературы (На матеиале болгарской литературы первой половины XIX в) — М, 1965 — С 74-77
Может, для России? Но это — тоже разоблачаемо как фраза. Для любви — чтоб обладать этой женщиной? — Бедно это, и самой русской женщине в мужчине одна любовь к ней, без ума или гражданскости или чего другого — не подходит, не ублажает, не удовлетворит. Все — фальшиво. Значит — соблазн «бросить все и уйти!». Быть ветром. А вот оно — одно истинное: небо и облака. «Как тихо, спокойно и торжественно… ползут облака по этому высокому бесконечному небу… Да! все пустое и обман, кроме этого бесконечного неба», — думает князь Андрей на поле Аустерлица. Значит, ради этого нравственность и святость, и совестливость в России: ради сохранения света и ветра, «светра» — как жертвенного огня, которым подсушивается и так без особых забот родящая мать-сыра земля: худенько, плохенько: кашки да картошки да рыбки в водах, но подаст — сама, чуть ли не сама с собою зачав, при том, что труженик, мужик, пашет женщину свою редковато, лениво, в полусне и в бессознаньи, случайно, без цели и намеренья — не как служенье и не как служба… Двое мужиков, пропившись всю ночь и проговорив, за пустыми бутылками: Светает уж. А у меня корова не доена, жена не (гр)ебана. (Это со слов Синявского сценку я запомнил.) Вот рядом, как две одинаковые операции трудовые, — и обе не сделаны. Итак: ради сохранения завета лени, минимального деланья: «…не тревожь ты меня, не тревожь»?.
В полусне — спячке зимы, когда поднаркожены чувства и сознание, — легче боль, холод, истязание земли космосом переносится. И что если медведя, залегшего на спячку в берлогу на зиму, — начать каждый день теребить и будить — хотя бы ради того, чтоб подкормить? Да он с ума сойдет от нервотрепки: организм его не настроен на такое, и тогда его со всем его нутром пересоздавать, претворять надо — и сразу, а то сплошная мука ему будет: печенку новую вложили, а ритм дыхания и пульс сердца старый — вот и пошло дерганье несоответствия. Потому попытки перетворить Россию были такими наскоками: сразу переделать все. Блок о Революции: «Что же задумано? Переделать все». То же и Петр, и мечта шестидесятников: чем хуже — тем лучше… Да и в народе — чтоб сразу, само собой сделалось: «по-щучьему веленью»… Кстати, опять обитель всесилья земля (тело) — в воде (сыра же земля), ибо такова и есть рыба. И «скатерть-самобранка»! Русская мать-сыра земля и лежит как такая скатерть-самобранка и самодавалка: Бог подаст! Есть уверенность, что и без трудов не пропадут- где-нибудь, что-нибудь найдется, чтоб перебиться, а там — и Бог подаст. Но где создатель? Где тот, кто вот эти хлеба растит и выпекает, что потом крохами неприхотливыми по ветру расходятся, — чем Бог пошлет и подаст? Редко кто Петр (т. е. столп, камень, ствол и корень), и чуть пустит корень кто, застолбится — тут же его по миру пустят» столбовых бояр — в шеи вытолкали петровские дворяне в случае, т е. фитюльки перелетные ни за что не ответственные, ибо сегодня здесь — завтра там Так бывает и с нынешними ответственными номенклатурными товарищами из аппарата, которых сегодня выбирают по рекомендации райкома председателем в колхозе одном, а через год — бросают на укрепленье — разоренье начальником овощетреста райцентра Все — с большой дороги и по ней, по России, бродят блудят всю жизнь, всегда есть выход на большую дорогусквозную трубу на ветер пущать. Только дворяне осели по местам и вросли помещиками и начали чувствовать ответственность за землю — тут капиталец да купец подобрался с фабричным кабак да трактир переманили людей в город, от работы, купец срубил вишневый сад — опять облегчили землю от бремени, а главное, переместили вертикаль в бок, в сторону (только стал кто пускать корень, вставать на ноги, врастать, как Петр, вниз и вверх ствол и крону, — тут же его, этот тип хозяйства, — под корень) Будто зуд какой у матери-сырой земли не давать человеку глубоко и на одном месте ее долго сосать, — как клеща его отдирает и откидывает Да и присасывается-то слабо Но, значит, чувствительность у кожи велика А! выходит, тонок слой плодородный, не глубока почва такова и есть русская землица вон, где чернозем на Украине или илистые земли наносные — там небось земля-женщина не гонит, не выгоняет мужа (как та у Юза на свадьбе) как оседают из века — так одни и те же и живут и потчуют землю, там земля единомужня и глубоковлагалищна оттого-то и нужнотаки долго выращивать себе своего человека на земле плуг приладить, чтоб глубоко забирал. А уж вырастив, дорожить им земля начинает» как самостью, и у него чувство самца (сам с усам!) — личности В России же все воспитаны землей в психологии подменности, и верно не глубока почва, серенька, без особенностей особых, [104]
104
В заклятье-приговорке этой «по-щучьему велению, по моему хотению» — единство выражено долга и чувства, разрешение антиномии предопределения и свободы воли, что обычно — в дисгармонии А тут — совпадение мне велят и я этого же сам хочу! — 19 I 86
чтоб долго прилаживаться, — любой сгодится изредка пропахать (пропихать — «пехать» или «пихать»? Пихать — толкать пинок по поверхности, «пехать» — что-то паховое слышится: сованье во внутрь)» айда, валяй (шаляй-валяй — вот именно!), ребята, навались! Один не может и не работается одному, но вот когда «всем «миром» навалиться», артелью, тогда на миру и смерть
105
Дело не в личности, братия, Личность может переменить занятия Демьян Бедный
Энергия зачатия и национальное жилище
Здесь, где так вяло свод небесный
На землю тощую глядит
Тютчев
Вот ведь какой здесь Эрос между Небом и Землей! В Греции, «пылая любовным жаром», Уран на Гею нисходит Именно — издалека. А здесь — вперемежку земля и небо низкое, серенькое, как и серозем, нависло; а зимой вообще в метели земля и небо сходятся, да и в частой серости частого дождичка осеннего, да в изморози и слякоти света не взвидишь Тоже — тотальность. Вон как Розанов писал об энергии зачатия, рождающей энергичных, самостных людей. «Энергия зачатия «дает импульс всему; и тут применим стих Майкова о «стреле, летящей далеко», когда предварительно лук был «туго натянут» Высокое здоровье и красоту древних греков, палестинских евреев и теперешних мусульман можно, между прочим, объяснить тем, что муж посещает жену свою, живущую отдельно, в своем шатре: тут совокупление происходит так нежно, ласкаясь, так свежо, и, в заключение, так сладко и напряженно, с такой большой активностью в себе, как у нас случается, когда муж с заработка в недалеком городке или с ямщичьей поездки возвращается в дом на побывку». Потому так поэтична в России дорога и разлука, и они всегда сопровождают любовь: их любят за то, что они воздадутся страстью встречи, когда накал секса и в России дойдет до требуемой нормы. Начало крепкого соития по-русски — это уход любимого в путь: он и приводит в конце в русское влагалище
«А несколько обломовский характер вообще русских, как племени, как массы, происходит едва ли не от «родительских кроватеп», еженощного спанья вместе жены и мужа. При этом условии привычно все, слеживается, формы приспособляются одна к другой, — детей рождается очень много в населении, но с невысокой жизненностью, вялых, анемичных, бесталанных, склонных к заболеванию. Известно, что детская смертность в России велика, как нигде. Нет бури, а все дождичек. Между тем только из бури выходит — талант, красота, сила, жизненность. При «побывках домой» или при «посещениях шатра» (одной из жен), как и в священное установление «субботы», — как известно, начинающейся у евреев с появления первых вечерных звезд пятницы и, следовательно, центрально вмещающей в себя ночь с пятницы на субботу, когда «старое благочестие каждого еврея, требовало родительского совокупления» (признание мне одного еврея), — во всех этих трех случаях разыгрывалась гроза страсти, и, естественно, она разыгрывалась во всех красотах своих, так запечатленных в «Песни песней»… «Да лобзает он меня лобзанием уст своих»… У нас все это происходит сонно. Нет священства, а только нужда. Праздник не окружает совокупления, как у евреев их Суббота и у мусульман Пятница… Между тем совокупление должно быть именно не «нуждою», «сходил» и заснул… вовсе нет: оно должно быть средоточием праздничного, легкого, светлого, беззаботного, не отягченного ничем настроения души, последним моментом ласк, нежности, деликатности, воркования, поцелуев, объятий. Но как у нас в старомосковскую пору новобрачных даже незнакомых друг другу укладывали в постель и они «делали», так и до сих пор русские «скидают сапоги» и проч., и, улегшись, — «делают» и затем засыпают, без поэзии, без религии, без единого поцелуя часто, без единого даже друг другу слова! Нет культуры как всеобщего — и нет явлений, единичностей в ней, нет единичных, праведных благочестивых зачатий (кроме счастливых редких случаев)»1
И мысль о пользе ранних браков во мне эти идеи Розанова возбудили. В самом деле: тогда партнеры во Эросе — не кости, а хрящи, мягки и гибки, — легко приобретают форму друг друга (как костюмы-полуфабрикаты — пригоняются)
ЗЕМЛЕДЕЛИЕ КАК ЛЮБОВЬ
17. III.67. На Юге, где высоко и отчетливо небо и отдельны женская и мужская половина, не спят привычно вместе, — там разность потенциалов меж мужским и женским началами велика, там супруг посещает женщину редко, но священно, мощно и метко и равномерно. А тут небо-пространство — супруг и мать — сыраземля — все время рядком, словно на одной широкой кровати [106] лежат, небо тоже — сы-ыренькое, как и земля — се-еренькая Тотальность и смешение ремесел и между небом и землей Так что отделейность мужчины от женщины (по составу, а не по месту) как раз и есть проблема для России Она б и обеспечила как раз более прочную семью (ибо на полярности б и влечении зиждилась), совместную жизнь, и людей не надо было бы силой власти сверху пальцем прижимать, как булавкой гербария, — к земле и этому месту (крепостное право ли, прописка иль невыдача паспорта колхознику) Вот ведь мука мученическая была работяге ворону-государству с таким соколом-народом, что все в лес да на большую дорогу глядит и на ветер все пустить хочет или красного петуха запустить А то ведь любовь русская не на влечении страстном именно этого к этой (это лишь от резкой разносоставности мужчины и женщины возможно) основана, как правило, но на жалости любить — жалеть. Она — жалеет его. «Пожалел бы ты меня, Вася» — просит русская женщина «Пожелал» заменено на «пожалел» А этот даже и жалеть-то не хочет нервно-хлестаковски вздыбливается: «Жалость унижает человека!» Горький чуял и передал эту надобность мужчине выпрямиться, стать самцом, — но все это нервно, как вспышка Достоевского Ипполита: от язвящей неполноценности И снова сбился на призыв к выпрямлению женщин «Мать» — она, ей опять приходится все самой делать (и листовки даже носить), а мужчина-то опять на большую дорогу (по этапу) устроился в ссылке от дела-то и коренности отлынивать — опять перемещенное лицо стал и вечно перемещаемое..
106
Розанов В В Люди лунного света — Спб, 1911
А Эрос, что было стал поднимать голову и вставать на ноги в русской литературе начала XX века (Горький, Бунин, Куприн Арцыбашев и т д.), — весь такой подглядывающе-подросточный, а не полноценно-мужской. В «Климе Самгине», «Деле Артамоновых», в «Стороже» что-то грязно-серенькое с кровцой — так мне видятся тамошние сексуальные сцены Это не Эрос, но высунувшая слюнявый язык похоть! словно стоит подросточек за дверью и в щелку или в замочную скважину, высуня язык и облизываясь, дыша часто-часто, а с языка-то каплет, — подглядывает на пышную бабу-храм, что гола и самостна в соседней комнате кустодиевски возлежит Нет нигде властного обладания женщиной, а елозенье по ней Секс русский у Бунина и Арцыбашева (предполагаю) — это:
«Дяденька, а я тоже могу!», что русский мужчина-отрок кричит вдогонку мировому Эросу Но и этот поднимавший голову был подкошен! война империалистическая, революции, гражданская — всех опять сняли и погнали с мест, отделили мужчин от женщин «Дан приказ ему на Запад Ей — в другую сторону» Только, было, начало крестьянство застолбляться и корень пускать, чтоб было чем хлеб подавать тем, кто на большой дороге, — как опять высылали набольшую дорогу-все перемещать, перераспределять («кто был ничем — тот станет всем»: будто это переложением вещей и переодеванием в барские одежды и переселением в усадьбы сделать можно! — как дитя, что папину фуражку надел и кричит: «Вот я моряк, капитан!»). Женщин — в кожаные тужурки: «свой парень», «товарищ рабфаковка» — опять замущинились (читай «Цемент» Гладкова и «Виринею» Сейфуллиной)
И зачем это нужно было: давать приказ ему — на Запад, ей — в другую сторону? Отчего не вместе? — Да оттого, что, глядя друг на друга, жалеть себя и другого начнут и не столь самоотверженны будут в труде и борьбе, чтоб «как один умрем в борьбе за ЭТО», в труде, на благо и со имя (чье-то — Х-а, ветра)… Ведь опять не на жизнь сила идет, а на подготовку условий к жизни будущих поколений — т е. опять отсыл и жизни, как и ответственности, — от себя, куда подальше: пусть они живут, дети, а мы-то уж как-нибудь перебьемся, затянув пояса потуже. Это все вознесено в красоту подвига и жертвы, опоэтизировано, восхищено. Но, с другой стороны если посмотреть, это прикрывало голость, беспомощность и незнание, как можно жить радостно и хорошо: коренно, плотно, богато, и не в отсыле, для кого-то, для дяди — а самим..