Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира
Шрифт:
Это испуганно кричали селяне, потому что снова появился соломенный человек. Он опять возник словно из ниоткуда и шел среди руин Кольгрима, ожесточенно пиная ногами обломки домов и яростно сметая все, что было у него на пути. Между соломенных ног метались переполошившиеся куры, перепуганные псы и очумевшие люди.
Кто-то, особенно храбрый, подбежал к соломенному человеку с выхваченной из костра веткой и попытался подпалить чудище. Солома огромной ножищи задымилась, но так и не занялась огнем. Разозленный соломенный человек взмахнул рукой — и смел неудачливого поджигателя.
— Скорее, скорее! — выкрикивал в это время отец Никода, стоя у широко распахнутых дверей церкви и торопя свою паству быстрее укрыться за толстыми каменными стенами.
В поднявшейся суматохе никто не заметил, что Рандар быстрым, решительным шагом зашагал прямо к соломенному человеку. Только на этот раз он не вытянул меч, не выпростал из-под куртки нагрудный крест и не сложил пальцы для боевой литании. Когда до чудища осталось всего ничего, рыцарь не остановился, не встал в боевую позу. Не замедляя шага, он проскользнул между огромных ножищ, левая из которых все еще дымилась, и стремительно пошел дальше, оставляя соломенного человека позади, крушить и громить останки села.
Рыцарь направлялся к одному ему известной цели.
Он нашел ее съежившейся под огромной яблоней. Уткнувшись носом в соломенную куколку, Нэдди сидела на земле и тихонько покачивалась вперед-назад. Она уже не плакала, просто смотрела перед собой застывшим взглядом.
Рандар стремительно опустился рядом с девочкой, подхватил ее на руки и принялся баюкать, словно маленького ребенка. Ласковые, бессмысленные слова — слова, которые, как он думал, он давно позабыл, легко слетали с губ:
— Все хорошо, Нэдди. Ш-ш-ш… Все будет хорошо, девочка. И с Флавиком, и с тобой. Все пройдет, — тихо шептал он, гладя ее по волосам.
Нэдди, наконец, моргнула, перевела взгляд на Рандара — и вдруг, всхлипнув, уткнулась носом рыцарю в плечо и обняла его за шею. Рандар продолжал мерно ее баюкать, нашептывая что-то, и гладить по волосам. Соломенная кукла валялась на земле: левая ее нога дымилась.
Так и нашел их отец Никода через некоторое время.
— Соломенный человек исчез, — негромко сказал он, с изумлением оглядывая открывшуюся ему картину.
Рандар кивнул. Отцу Никоде на миг показалось, что в глазах «меча езуитов» теплилось что-то, но рассмотреть, что именно, он не смог.
— Но почему он исчез? — растерянно спросил доминиканин. — Ведь никто ничего не делал. Ни боевых литаний, ни экзорций…
Взгляд священника упал на валявшуюся на земле соломенную куклу с дымящейся ногой, и в его глазах сверкнул ужас.
— Так это… так это… — силился выговорить доминиканин.
Рыцарь поднял на отца Никоду глаза — серые и холодные.
Ничего в них не теплилось, священнику просто показалось.
— Давно у нее эта кукла? — спросил он.
— Кукла? — растерянно повторил отец Никода, не сразу сообразив, о чем спрашивает рыцарь. Потом собрался, сосредоточился: — Даже не знаю. Когда я сюда приехал, она уже была старая и затасканная. Кажется, ее дядя мастерил кукол на ярмарку; одна не вышла, и он ее выкинул. Ну а Нэдди подобрала — игрушками она
Голос отца Никоды умер.
— Девочка с рождения никому была не нужна, — тихо заговорил рыцарь, не глядя на доминиканина. — Даже матери. И, чтобы скрасить одиночество, она придумала себе друга, Флавика. С ним она беседовала, с ним секретничала, с ним делилась горестями и радостями, ведь больше ей поговорить было не с кем — только с ним, с выдуманным приятелем. Нэдди так сильно в него верила, что он постепенно, изо дня в день, становился все более и более настоящим. И однажды Флавик стал достаточно силен, чтобы принять физическую форму и броситься защищать Нэдди от обид. А обижали ее часто.
— Колдовство… — прошептал отец Никода и осенил себя крестным знамением.
— Нет, — жестко отрезал рыцарь. — Колдовство — особые, темные материи; колдовство призывает диабола, использует его силы.
— Но не от Всевышнего же она… — пробормотал доминиканин, и Рандар кивнул:
— Не от Всевышнего. Это другие силы, отец Никода. Не злые и не добрые. Это силы природы, которые как-то затронула и всколыхнула отчаянная вера одинокой девочки. Ну а мы своими литаниями и экзорциями только подпитывали эти силы. Такой вот редкий, необычный феномен.
— То есть… — Юный священник сглотнул, и глаза у него стали виноватыми. — То есть если бы… если бы…
— Да, — закончил за него Рандар. — Никакого соломенного человека и не появилось бы, если бы ваша добрая, набожная паства была бы хоть немножко человечнее.
— Нам колдунью в селе не надо, пусть даже и малолетнюю, — выразил всеобщее мнение староста.
За его спиной собралось все село. Среди них, в первом ряду — Ольда. Измученная, растрепанная, глаза пустые и равнодушные, синяк на щеке налился полноцветной синевой.
Рядом с ней стоял усмарь — щуплый, затрапезного вида мужичишка. Он согласно кивал в такт словам старосты и прожигал жену взглядом, словно говорившим: «Мало того что дите нагуляла, так ублюдок еще и колдуньей оказался!» Казалось, ему так и не терпелось подкрепить свои слова подзатыльником, но на людях приходилось сдерживаться.
— Но послушайте, я же вам все объяснил! — всплеснул руками юный священник. — Это — не колдовство! Это совсем другой феномен!..
— Вы, отец Никода, эти свои заумные словечки бросьте! — ответил староста. — Ежели дерьмо пометом назвать, оно дерьмом от этого быть не перестанет. Вот и колдовство, ежели фемеменом обозвать, оно так колдовством и останется, правильно я говорю?
Селяне одобрительно загудели.
Доминиканин растерянно оглядел свою паству.
— Но это же не по Писанию, — пробормотал он. — Возлюби друга и недруга, возлюби доброго и злого, ибо любовь — от Всевышнего… Пятая проповедь, шесть — одиннадцать…
— Но возлюбить диабола — это разгневать Всевышнего, — непререкаемо заявил староста, и селяне снова согласно закивали.
— А ты что же, Ольда? Это же твоя дочь! — с отчаянием в голосе обратился к измученной женщине отец Никода.
Ольда ответила ему бесконечно усталым взглядом.