Русский флаг
Шрифт:
– Канальство, истинное канальство!
– откликнулся Вильчковский.
Крики на улице росли. Завойко, выглянув в окно, увидел толпу, которая тесным кольцом окружила медленно едущую телегу. Впереди толпы адъютант Завойко, штурманский офицер Лопухов.
– Трифонова при-и-везли!
– сказал заикающийся Гезехус.
За подводой шли не только зеваки, но и многие чиновники, забросившие ради такого события свои необременительные занятия.
Пока купца везли на боте по Пенжинской губе в Большерецк, он ухмылялся, чудил, похлопывал по плечу Лопухова. Сорил деньгами, смеялся, весело подмигивал командиру бота, приятелю,
Но когда Трифонова ссадили в Большерецке, связали и бросили на телегу под одобрительные крики камчадалов и русских поселенцев, он взбесился. Окладистая борода растрепалась и приняла дикий вид. Он не раз пробовал перекусить веревки белыми волчьими клыками.
Увидев в окне фигуру Завойко, Лопухов подбежал к зданию и стал навытяжку, с ног до головы покрытый дорожной пылью.
– Доставил-с, ваше превосходительство.
– Буянил?
– Вначале был тих, покорен. Полагал - пугаем. А когда убедился, такое вытворял, - Лопухов развел руками, - не поверите.
– Ладно. Развяжи его и веди ко мне. Судью кликни.
Трифонов тяжело ввалился в кабинет. Сверлил злыми глазами офицеров, избегая Завойко. Василий Степанович подошел к нему, спросил в упор:
– Укротили?
Купец угрюмо молчал.
– Эх ты, вепрь! Такое время настало, в России кровь православная льется, впору бы и тебе за ум взяться! Да куда там! Того и гляди, англичанину прислужишь, камчатские племена разбоем смутишь...
– Слышь-ка, Василь Степанович, - начал Трифонов полупочтительно, - ты меня перед миром не срами. Все старшой приказчик виноват, Козьма Скосырев. Каторжный он...
– Тебе пара.
– Не черни купеческого имени, - настаивал Трифонов.
– Я тебя озолочу...
– Подлец ты, подлец!
– невозмутимо ответил Завойко.
– Тебе и невдомек, что не все то купить можно, что под богом живет.
– Все, Василь Степанович! Как есть все.
– Он с тревогой посмотрел в нахмуренное лицо Изыльметьева, на окуляры Вильчковского, внутренне робея стольких незнакомых людей.
– Тебя, может, и не куплю: ты характерный. Да ведь не тебе деньги даю, даю на капризы твои, на хозяйство. Хочешь, доставлю тебе сто лошадей, крепких, сибирских? Почту зимнюю за свой счет заведу... Тише Жерехова жить стану...
Вернулся Лопухов с Васильковым. Они остановились позади Трифонова.
Вильчковский поднял окуляры на лоб, уставился большими влажными глазами на Завойко и проговорил с явным интересом:
– Ишь ты, почту сулит... Полезное дело!
Ободренный Трифонов пообещал:
– Церковь новую поставлю!
– Не твоими руками церкви строить, душегуб!
– И Завойко приказал полицмейстеру.
– Увести его! В железа!
Трифонов побелел, затрясся, заговорил торопливо, сбивчиво:
– Гимназею построю!.. Нищих кормить буду...
– Тебе нищих плодить, а не кормить!
– отрезал Завойко.
Купец долго цеплялся за косяк двери, ругался и норовил вырваться из рук казаков.
Когда наконец дверь за ним закрылась, Васильков сказал:
– Купец дело говорит, Василий Степанович. Лучше бы с пользой для края. В Иркутске непременно откупится.
– Мы его здесь судить будем.
– Невозможно-с! Купец первой гильдии, не подлежит-с. Только Иркутск и Санкт-Петербург.
– Тогда готовьте бумаги -
Судья с сожалением взглянул на губернатора.
– Напрасные усилия-с...
– Нет!
– отрезал Завойко.
– Бумаги! И в дорогу! Немедля в дорогу! Глядеть за ним, шельмой, в оба, не то отобьют: приказчик-то Скосырев бежал.
Подвода с Трифоновым тронулась к гауптвахте.
Протодиаконская октава Трифонова гремела на весь порт. Люди смеялись. Даже Чэзз, который обычно оказывал Трифонову знаки внимания, трясся от смеха, упершись покатой спиной в дверь своего магазина.
Отойдя от окна, за которым стихал шум, Завойко проговорил, будто извиняясь перед офицерами:
– Сколько лет терпели, подумать невозможно! А и без него не слаще будет. Не доставит купец хлеба - и люди остаются аки птицы небесные, не имея чего съесть. Но у птиц крылья, они долетят к пище, а человеку невозможно... Любите этой край, господа, - закончил он простодушно, - не хмурьтесь на него.
II
Экипаж торгового брига "Ноубль" принес в Петропавловск известие о скоплении больших неприятельских сил в Тихом океане. Из Большерецка, из Тигиля и Нижне-Камчатска тоже приходили тревожные слухи, их привозили иностранные китобои, плававшие у восточного и западного побережья полуострова. Слухи множились. В воображении служилого люда и чиновников небольшие неприятельские отряды, замеченные в Ванкувере, на Сандвичевых островах и в океане, вырастали в грозные эскадры. Жены рыбаков и поселенцев во всем находили дурные приметы: и в необычно буйном даже для Камчатки росте трав, и в том, что слишком рано отошла чавыча, что Авачинская и Жупановская горелые сопки и плоский Толбачек курились сильнее обычного и чаще погрохатывала, содрогаясь, гористая камчатская земля.
А в конце июля 1854 года жители поселка снова хлынули к причалам, - в малой бухте бросил якорь транспорт "Двина". Он привез из Иркутска партию сибирских стрелков в триста пятьдесят штыков, капитана второго ранга Александра Павловича Арбузова, назначенного помощником Завойко и командиром порта, и специалиста по крепостному строительству инженер-поручика Мровинского.
Стрелки, набранные из тринадцатого, четырнадцатого и пятнадцатого сибирских линейных батальонов, крепкие таежники, несмотря на тяжелый переход по Охотскому морю, держались бодро.
Прибытие "Двины" губернатор воспринял как последнее усилие Иркутска помочь ему. Теперь-то уж больше нечего и неоткуда ждать. Судьба, именно судьба, а не равнодушное начальство, уже одарила его нечаянной радостью: если бы не цинга, штормы и противные ветры, не видать бы ему "Авроры", с ее экипажем и артиллерией. Да и "Двина" на неизведанном пути от Шилки до озера Кизи, в опасном амурском лимане, рисковала немало, а вот пришла, на радость камчатцам!
На следующий день после прибытия "Двины" Завойко, Изыльметьев, Арбузов и Мровинский с небольшой группой офицеров осматривали окрестности Петропавловска. Завойко и Изыльметьев шли впереди: губернатор - в партикулярном платье, с непокрытой головой, капитан - в темном мундире, болтающемся на исхудавшем после болезни теле. За ними шел Мровинский, недовольный плохо проведенной ночью, вяло откликавшийся на обращения начальства, Тироль, Арбузов, командир "Двины" и кое-кто из местных чиновников.