Русский гамбит

Свистунов Александр

— Милый князь, каким ветром занесла вас судьба нелегкая в нашу богом забытую деревеньку?

— Долг, полковник Давыдов, долг перед Отечеством и государем.

И пытается посмотреть сверху вниз на меня. Щас. Я уже не тот Денис Давыдов. Нынче у меня рост под метр девяносто.

— Вот как, — начинаю издеваться, — а я думал у вас долги только карточные.

— Давыдов! — громко орет он. — Вы забываетесь!

— Ну ладно, ладно, — примирительно отвечаю, — у вас, поди, дело.

— У меня приказ светлейшего, — это он на

Кутузова намекает, — ввиду чрезвычайной ситуации, вокруг вас полно французов, я обязан забрать у вас Наполеона и со всей осторожностью препроводить его в Санкт-Петербург.

— Приказ письменный? — с надеждой в голосе спрашиваю.

— Ну что вы, однако, как же я мог такой приказ с собой везти. Не дай бог, французы бы перехватили.

— Значит, нет приказа.

— Приказ есть, вы, что, слову офицера и дворянина не верите?

— Верю, верю, — успокаиваю его, — вот только сомневаюсь, что вы Бонапарта до Санкт-Петербурга благополучно довезете. Отобьют его у вас французы. Вы вон даже девицу укараулить не смогли, а тут император Франции.

— Что? — орет князь хрипло, как конь подраненный, побагровел весь от злости. Рукой у пояса шарит, пистолет с трудом вытаскивает и мне в грудь ствол наставляет. — На Лизу Злотницкую намекаете?

Я спокоен, зато Бекетов среагировал. Вмиг ударом сверху пистолет выбил и начал князю руки крутить.

— Оставь его, поручик, — махнул я рукой, — это наш старый спор. Хотели бы — давно друг друга убили.

— Это нечестно было, — всхлипнул Голицын, — вы ее просто украли, гусар.

Слово «гусар» он произнес с обидной интонацией.

— На гусара, — говорю, — я не обижаюсь, это звание почетное, а Лизу вы сами проспали за карточным столом и вашими кутежами.

— Не вам судить о моем образе жизни.

— Да я и не сужу. Просто пока вы вино кушали с собутыльниками, я Лизочке шампань наливал и стихи читал. Мне положительно одно четверостишье удалось. Послушаете?

Что она? — Порыв, смятенье, И холодность, и восторг, И отпор, и увлеченье, Смех и слезы, черт и Бог…

— Не врите полковник, вы ее анекдотами прельстили.

— Ну и это тоже. У нее даже любимые есть, про поручика Ржевского. Про бал и Наташу Ростову, про колокольню тоже.

— Ну, ты и гад, Давыдов, животное бобруйское, украл-таки племянницу Раевских.

— Фу, князь, как вы выражаетесь. Как будто и не из местных. Не из начала девятнадцатого века. А, так вы засланец! Вопрос, чьих будете? Западный вы человек или восточный? А ну-ка, Бекетов, вяжи ему руки.

А здоровый мужик князь. И подготовочка имеется. Знает рукопашный бой. Пришлось Бекетову помогать. Плечо мне Голицын чуть не вывернул, да и поручику синяк локтем на скуле оставил. Но обездвижили мы его. Потом долго русский мат и английские ругательства

вперемежку слушали.

Пока князь на полу валялся, Бекетов по моему повелению за подмогой сбегал. А вот и мои соратники вчетвером. Впереди майор Волынского уланского полка Степан Храповицкий росту менее среднего, тела тучного, лица смуглого, волоса черного, борода клином; ума делового и веселого, характера вспыльчивого, человек возвышенных чувств, строжайших правил и исполненный дарований, как для поля сражения, так и для кабинета. Он-то мне и нужен.

— Степан, — обращаюсь по-дружески, — французы, понимаешь, приближаются. Надобно нам выступать.

— Слушаю вас со вниманием, Денис Васильевич.

— Со всей быстротой и осторожностью мы пойдем всей партией в Санкт-Петербург, чтобы особого пленника государю доставить. Ты с уланами и с крестьянским ополчением здесь останешься, дабы ввести в заблуждение генерала Ронсьера. Лес густой. Посредством сего леса сможешь скрывать свои движения. Ударил по французскому авангарду — и отошел в убежище. Кусай их почаще. Пусть думают, что здесь вся наша партия. Понапрасну не рискуй. Через сутки уходи к Малоярославцу. Соединяйся с нашими армиями. Я тоже вскорости прибуду к светлейшему.

Я на секунду задумался. Слышал ли сие князь? Для него ведь говорю. Пусть доложит французам, что по дороге на Питер нас надо искать. Думаю, слышал.

— Вот еще что, друг Храповицкий. Есть у меня такое подозрение, что князь Голицын не в себе, умом их превосходительство тронулись. Возьми-ка его, запри в крепком сарае. А завтра и отпустишь. Потому как вроде он и русский, может, в себя придет. А не придет, так и не велика беда, завтра уже не навредит.

Храповицкий молча кивнул. Сомкнулись уланы вокруг князя и унесли его в сарайчик. Тот еще вякнул напоследок, что всех на каторгу гнить отправит, ну и заткнулся скоро.

— Пойдем, — говорю Бекетову, — выступать пора. Как там наш пленник?

— Их величество мрачнее тучи сегодня. И кушать отказываются. Только три чашки кофея с утра выпил да полфунта печенья слопал. Требует немедленно его к царю Александру доставить. Мирный договор готов обсудить.

— Требует — доставим. Переодень его только в мужицкий кафтан. Ну и остальную одежонку подбери. Чтобы не выделялся из нашей партизанской толпы.

Только мы из избы вышли, выстрелы ударили, да часто так.

Что такое? Неужели французы? Ан нет. Ротмистр Чеченский палит с двух рук. Только и успевают ему пистолеты подносить.

Чеченский — черкес, вывезенный из Чечни младенцем и возмужавший в России. Росту малого, сухощавый, горбоносый, цвету лица бронзового, волоса черного, взора орлиного. Характер ярый, запальчивый и неукротимый, беспредельной сметливости человек и решимости мгновенной.

И в кого же он стреляет? Да в своих.

— Это что такое? — кричу в малой паузе между выстрелов. — Прекратить немедленно.