Русский город Севастополь: великое мужество, великие тайны
Шрифт:
Когда в 80-х годах XIX века в Севастополе создавался музей обороны города, Жандр, ставший к тому времени уже сам адмиралом, передал обе части переломленной сабли в музей. С тех пор она там и находится.
Если вам когда-либо доведется побывать в Севастополе, найдите время и посетите Музей Черноморского флота. В экспозиционном зале первой Севастопольской обороны под стендом, посвященным вице-адмиралу Корнилову, в витрине и сегодня лежат два обломка той самой проклятой сабли.
На Малаховом кургане место, где был смертельно ранен Корнилов, обозначено крестом из старых ядер. Рядом поставлен памятник и самому вице-адмиралу. На постаменте смертельно раненый Корнилов приподнимается, опершись одной рукой о землю, вторую простирает вперед, словно обращается к черноморцам. Внизу
Однажды, будучи в музее, я попросил у начальника музея разрешения подержать ее в руках. Хранитель фондов открыл витрину. И вот я держу на ладони обломок знаменитой сабли. Покрытая желтизной времени слоновая кость рукоятки… почерневшая сталь клинка… Несмотря на летнюю крымскую жару, сталь обжигающе холодна, словно послание из мира мертвых. И я начинаю верить, что старое проклятие реальность, а не легенда.
Лермонтов… Железнов… Корнилов…
Сколько страшных и печальных историй могла бы рассказать эта старая сабля, если бы могла говорить!
Город необыкновенного мужества
В годы Крымской войны 1853–1856 годов имя Севастополя стало известно всему миру как синоним стойкости, самопожертвования и необыкновенного мужества. Именно Севастополь в течение целого года сдерживал удар всей тогдашней Европы, истребив под своими стенами лучшие армии мира – французскую, английскую, итальянскую и турецкую. Весь мир был поражен невиданной стойкостью Севастополя, будучи не в силах понять ее истоки. Именно здесь в полной мере проявилась «загадочная русская душа», которую невозможно сломить никакой силой.
Вождями этой невиданной дотоле обороны стали адмиралы Корнилов, Нахимов и Истомин. Именно они вдохнули веру в защитников брошенного на произвол судьбы города, именно они сумели задать столь высокий дух патриотизма и мужества, что его с лихвой хватило до конца обороны. Сошедшие по их приказу на берег моряки привнесли на бастионы то особое отношение к выполнению своего долга, каким во все времена славился наш флот. Сухопутный бастион воспринимался моряками не иначе, как корабль, ведь командовали там их же командиры кораблей, а служба правилась согласно морскому уставу по боцманским свисткам. А потому дрались моряки за бастионы, как за свои корабли, на которых ни при каких обстоятельствах нельзя спускать Андреевский стяг. Впоследствии с каждым днем обороны количество матросов на бастионах из-за больших потерь уменьшалось, но их боевой дух и морские традиции оставались неизменными.
Подойдя к городу, союзники начали окапываться и устанавливать осадные батареи. И вот грянуло 5 октября – день первой генеральной бомбардировки Севастополя и день героической смерти вице-адмирала Корнилова.
Роковую весть о смерти друга Нахимов узнал, когда неприятельский огонь уже начал слабеть. Из рассказов капитан-лейтенанта Асланбекова: «Нахимов, узнав о гибели Корнилова, поехал проститься с ним и, войдя в зал, где лежало его тело, стал целовать мертвого Корнилова и горько плакать».
По распоряжению Нахимова останки Корнилова погребли во Владимирском соборе подле могилы Лазарева. Глядя, как опускают гроб, Нахимов сказал:
– Здесь хватит места еще на одного. Этим третьим буду я!
Как отмечают современники, вице-адмирал не желал пережить оборону Севастополя, твердо решив погибнуть здесь, но не отступить…
Затем погиб контр-адмирал В.И. Истомин. В письме к его брату Нахимов писал:
«Общий наш друг Владимир Истомин убит неприятельским ядром; Вы знали наши дружеские с ним отношения, и потому я не стану говорить о своих чувствах, о своей глубокой скорби при вести о его смерти. Спешу Вам только передать об общем участии, которое возбудила во всех потеря товарища и начальника, всеми любимого. Оборона Севастополя потеряла в нем одного из своих главных деятелей, воодушевленного постоянно благородною энергиею и геройской решимостью… Даже враги наши удивляются грозным корниловским бастионам. Посылаю Вам кусок георгиевской ленты, бывшей на шее у покойного в день его смерти, сам же крест разбит вдребезги. По единодушному желанию всех нас, бывших его сослуживцев,
А героическая оборона Севастополя продолжалась.
Двадцать седьмого марта 1855 года Нахимов был произведен в полные адмиралы. В своем приказе по Севастопольскому порту он пишет:
«Матросы! Мне ли говорить вам о ваших подвигах на защиту родного нам Севастополя и флота? Я с юных лет был постоянным свидетелем ваших трудов и готовности умереть по первому приказанию. Мы сдружились давно, я горжусь вами с детства…»
Из рассказов капитана Асланбекова:
«Как сейчас вижу Нахимова, его незабвенный тип, верхом на казацкой лошади, в адмиральских эполетах, в фуражке, надетой на затылок, в панталонах, сбившихся от верховой езды чуть ли не до колен, так, что было видно даже исподнее белье. “Здравия желаю, Павел Степанович!” – “Не надобно нам поклонов, нагайку лучше подайте, милостивый государь, у нас здесь порядок должен быть иного рода!” – “Вы ранены?” – “Неправда-с, – отвечал Нахимов, но, заметив на своем лице кровь, прибавил: – Чепуха, слишком мало-с”. “Поцелуй и поклон Вам от императора”, – выкрикнул тогда флигель-адъютант. “Благодарю Вас покорно, но я и от первого поклона был целый день болен-с”. Затем он сделал себе папироску и стал ее курить буквально под пулями, чтобы придать своим матросам куражу и доказать им, что противник плохо стреляет. А потом и вовсе вышел из завала и прошел мимо всех неприятельских траншей с левого на правый фланг».
Из воспоминаний пехотного офицера: «На пятом бастионе мы нашли Павла Степановича Нахимова, который распоряжался на батареях, как на корабле, и ядра свистели около, обдавая нас землей и кровью убитых».
Утром 28 июня 1855 года Нахимов с адъютантами верхом отправился осматривать бастионы. Давая указания, он доехал до Малахова кургана. Поговорив с матросами, взял подзорную трубу и поднялся на банкет. Его высокая фигура в адмиральских эполетах была прекрасной мишенью для стрелков неприятеля. Бывшие рядом офицеры попросили его поберечься. Нахимов им не ответил, молча рассматривая в трубу позиции неприятеля. Рядом с ним просвистела пуля.
– Они сегодня довольно метко стреляют! – заметил Нахимов.
В этот момент грянул новый выстрел, и адмирал без единого стона упал на землю.
Из воспоминаний казачьего офицера:
«28 июня 1855 года, на Малаховом кургане, Нахимов отдал приказания начальнику батареи и пошел прямо на вершину бастиона. Его догнали офицеры и стали всячески удерживать, зная, как он в последнее время ведет себя под огнем. Но Нахимов отстранил их и взял подзорную трубу. Его высокая сутулая фигура в золотых эполетах была бросающейся в глаза мишенью прямо перед французской батареей. Офицеры и адъютант сделали еще последнюю попытку предупредить несчастье и стали убеждать Нахимова хотя бы пониже нагнуться или зайти за мешки, чтобы смотреть оттуда. Нахимов не отвечал и все смотрел в трубу в сторону французов. Просвистела пуля, уже явно прицельная, и ударилась около самого локтя Нахимова в мешок с землей. “Они сегодня довольно метко стреляют”, – сказал Нахимов. И в этот момент грянул новый выстрел. Адмирал упал на землю как подкошенный и без единого стона. Штуцерная пуля ударила прямо в голову, пробила череп и вышла у затылка».
В сознание Нахимов уже не приходил. Его перенесли на квартиру. Прошел день, ночь, снова наступил день. Нахимов лишь изредка открывал глаза, смотрел неподвижно и молчал. Утром 30 июня его не стало. Вокруг дома в молчании стояла толпа моряков и горожан. Вдали грохотали пушки.
А затем были похороны. Адмирала погребли там, где он и желал, в ногах у своих боевых товарищей: Лазарева, Корнилова и Истомина. Гроб с его телом был покрыт прострелянным и изорванным флагом «Императрицы Марии», под которым он вел эскадру в день победного для него Синопского сражения…