Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
Вполне предсказуемо аналогия наводила на мысль, что Сенчиковский не ограничивается заимствованием методов конфессиональной инженерии Семашко, но направляет ход всего дела к той же цели. Интересное свидетельство на этот счет содержится в донесении Сиверса Л.С. Макову об инспекционной поездке в Минск весной 1876 года. При встрече с Сенчиковским и бобруйским деканом С. Макаревичем Сиверс сообщил им о том, что незадолго перед тем в соседней Могилевской губернии по высочайшему повелению был передан православному духовенству известный в крае Белыничский костел с чтимой и католиками, и православными чудотворной иконой [1926] .
1926
Сиверс, лично «разработавший» операцию, которая выглядела как ночной захват костела полицейским отрядом (при помощи Л.С. Макова ему пришлось убеждать министра А.Е. Тимашева в необходимости отнятия иконы у католиков), гордился тем, что, подобно знаменитому закрытию монастырей в Царстве Польском в 1864 году или упразднению Минской епархии в 1869-м, это мероприятие удалось подготовить в совершенной тайне, и не замечал нелепости военизированного спектакля в Белыничах на фоне втягивания России в чреватый настоящей, и очень серьезной, войной балканский кризис. См.: РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 735. Л. 124–127, 140–140 об. (переписка Сиверса и Макова от февраля – апреля 1876 г.), 141–144 об. (собственноручно написанная Сиверсом инструкция о порядке закрытия костела), 173–173 об. (жалоба прихожан на действия местных властей от мая 1876 г.) и др. документы в данном архивном деле. О притязаниях властей на Белыничскую икону Богоматери еще в 1860-х годах см. в гл. 6 наст. изд.
Оба ксендза изъявили по этому случаю «особенную радость». Сиверс делился с Маковым важными соображениями: «[Это] доказывает, что оба ксендза действительно враги ополячения народа и, преследуя политическую цель, увлекаются до того, что пренебрегают даже интересами своей Церкви. Сказав им, что я весьма рад их сочувствию… я советовал им, однако, не выказывать этой радости перед своими единоверцами, ограничиваясь только упреком, что вот чего достигают
1927
РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 283. Л. 212 об. – 213.
В сущности, Сиверс и сам подспудно «отождествлял веру католическую с полонизмом»: католический священник, лицемерно скрывающий от прихожан свое расположение к православию (чтобы лучше ими манипулировать), казался ему более предпочтительным союзником власти, чем лояльный властям, но ортодоксальный католик. Проще говоря, Сиверсу не верилось, что русской речи в костеле можно искренне желать без намерения обратить, раньше или позже, этот костел в православный храм. Но не была ли выказанная Сенчиковским радость аффектированной? Тридцать с лишним лет спустя в письме своему биографу он вспоминал о беседе той же весной 1876 года с персоной еще более важной – министром А.Е. Тимашевым, которому он представлялся в Петербурге. Согласно воспоминанию, Тимашев испытующе спросил его: «А что, если бы вы приняли православие?» Сенчиковский не замедлил с правильным ответом: «Тогда я буду потерян и бесполезен для русских подданных русского народа (sic. – М.Д.), исповедующих католическую религию. И неужели только православие сделает меня более русским по чувству, чем я в настоящее время?!» Тимашев пожал собеседнику руку и заверил его: «Скажу вам искренно, что после ваших слов я вас более ценю, чем тех, которые приняли православие. Вы нам нужны, и о Вас я доложу Государю. Ничего не бойтесь: вас Правительство поддержит и защитит!» [1928] Можно, конечно, сомневаться, не слишком ли стилизованно передает Сенчиковский этот диалог и особенно свой ответ, не произошла ли в его памяти подмена Тимашевым Сиверса [1929] (беседа с которым на ту же тему в мемуарном отрывке не упоминается, а между тем зафиксирована в более достоверном источнике – подготовленном по горячим следам отчете самого Сиверса). Как бы то ни было, в совокупности эти свидетельства отразили специфическую амбивалентность фигуры Сенчиковского в восприятии его патронов. На него смотрели одновременно как на парадоксального ксендза, православного «в душе», и как на живое воплощение идеологемы о совместимости католической веры и русской народности. В сознании бюрократов эти ипостаси не исключали друг друга. Соответственно, в собственных словах и поступках Сенчиковский представал то строгим блюстителем чистоты католицизма (понятой в смысле «располячения»), то душевно размягченным приверженцем православия. Поэтому он был даже заинтересован в том, чтобы конечная цель его усилий оставалась недоформулированной, размытой.
1928
Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 1. С. 329 (из письма Сенчиковского Жиркевичу от 14 ноября 1899 г. Автограф письма: РО РНБ. Ф. 284. Ед. хр. 46. Л. 47–47 об.).
1929
Вполне возможно, что беседа с Сиверсом явилась как бы репетицией аудиенции у министра: Сенчиковский уже знал, как надлежит отвечать. Но и позднее он не отбросил вовсе ипостась православного in potentia.
В конце 1890-х годов Сенчиковский, откликаясь на вопрос биографа, утверждал, что не один доброжелатель в 1870-х предлагал ему принять православие, а приятельствовавший с ним православный епископ Минский Александр (Добрынин) даже обещал должность кафедрального протоиерея [1930] , но что на все такие предложения он отвечал благодарностью и отказом: «…это будет на руку полякам и иезуитам с Папою… Я, без того, в душе – православный. Но… я желаю оттянуть католический народ от польщизны и талмудов папских, а тогда (после принятия православия. – М.Д.) я этого… не могу сделать, ибо тогда уже открыто будут удостоверять, что русский язык прямо ведет народ к православию…». Итак, по этой версии, в католицизме ему надо было оставаться исключительно для того, чтобы иметь средство воздействия на «темный народ наш, до мозга костей ополяченный». Желал ли Сенчиковский, чтобы этот народ обратился, пусть и в неблизком будущем, в православие? В том же письме он так раскрывал поставленную перед собой в 1870-х годах цель:
1930
Правда, в том же самом письме он сообщал, что епископ Александр упрекал его за поспешное внедрение в костел элементов православного богослужения (в частности, пение под орган «Иже херувимы»): «Сама собою уничтожится папская вера, если уничтожится полонизм. Но на это нужны десятки лет. А вы хотите так скоро все сделать» (Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 2. С. 448 – письмо Жиркевичу от 15 августа 1900 г.). Получается, что и в глазах епископа Александра личность Сенчиковского «распадалась» на две ипостаси (или Сенчиковский так представлял себе собственный образ в глазах епископа).
Я стремился… сделать такую унию с православием, какая была с Римом, т. е. возвратиться к тому, как было до разделения Церквей, и только на тех основаниях, какие определены семью вселенскими соборами, выбросив всё, что введено папами после разделения Церквей, и, оставляя западную обрядность, к которой народ привык и которая не имеет ни малейшего значения в догматическом отношении, составить единство догматов [1931] .
Замечу, что в официальных, современных событиям, документах Сенчиковского не только нет подобных признаний, но не встречается и самый термин «уния». (И отсутствуют даже намеки на какую бы то ни было связь его кампании с виленско-минским проектом православно-католической унии 1865–1866 годов [1932] .) Наиболее откровенное из известных мне тогдашних признаний Сенчиковского содержится в черновике его письма от января 1873 года (вероятно, так и не отправленного) чаемому покровителю генералу А.А. Кирееву, панслависту из круга вел. кн. Константина Николаевича: «Постараюсь (все-таки крайне осторожно), по мере возможности, подготовить почву к святому и великому делу объединения с религиозной и политической точки». Доверительно сообщая о своем несогласии с принятым на Ватиканском соборе 1870 года догматом о папской безошибочности, Сенчиковский выражал от себя лично и от имени единомышленников «твердое намерение» «веровать и признавать только Христово-Апостольские догматы – догматы без иезуитско-фанатических примесей», но при этом «ни на волос не отступать от обрядов и обычаев Западной (Римской) церкви» [1933] . Это заявление, однако, сделано в частном порядке и совершенно не касается институциональной стороны процесса «объединения». Более того, в те же 1870-е годы Сенчиковский, обвиняемый противниками именно в нарушении обрядности, в пику им подчеркивал неприкосновенность догматической стороны католицизма – и публичных протестов против нового догмата отнюдь не заявлял [1934] .
1931
Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 2. С. 448–449.
1932
Долбилов М.Д., Сталюнас Д. «Обратная уния».
1933
Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 2. С. 470–473. Мне не удалось ознакомиться с автографом Сенчиковского, который может находиться или в его не описанном до сих пор личном фонде в РО РНБ, переданном из Дома Плеханова, или в личном фонде Жиркевича в Отделе рукописных фондов Государственного музея Л.Н. Толстого. Судя по публикации Жиркевича, место, где должна была быть проставлена дата написания или отправки письма, осталось в черновике незаполненным; сведений об ответе Киреева не имеется. На то, что письмо с этими решительными заявлениями так и не было отослано Кирееву, указывает и еще одно обстоятельство: в 1890 году Сенчиковский вновь задумал обратиться к нему и отправил-таки письмо, в котором рассказывал о своей прежней деятельности в Минске без каких бы то ни было ссылок на попытку установить контакт с адресатом еще за семнадцать лет перед тем.
1934
Впоследствии Сенчиковский утверждал, что в 1870-х годах он смело пропускал в возглашении Символа веры filioque, причащал прихожан по православному чину и однажды даже изобличал в проповеди и на уроке закона Божия, в присутствии самого министра народного просвещения Д.А. Толстого, догмат о папской безошибочности («объяснял ученикам и ученицам об окончательном отпадении Папы от Христа и Его Св. Церкви, говорил о том, что этою признанной Папою непогрешимостью он сделался еретиком, языческим идолом») (Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 2. С. 450–451 – черновик письма Сенчиковского протопресвитеру И. Янышеву, б.д. [1890]). Однако в источниках 1870-х годов, которые цитируются ниже в данной главе, нет сведений о столь дерзком вызове Сенчиковского в равной мере догматике и обрядности римского католицизма. Примечательно и то, что даже в 1890-х и 900-х годах он избегал называть в ряду ненавистных ему «иезуитско-фанатических примесей» еще один догмат, принятый в понтификат Пия IX – и исключительно важный для оживления католической религиозности, – о Непорочном Зачатии Пресвятой Девы.
Если принять на веру признание в черновике письма 1873 года и сообщение Жиркевичу 1900-го, то можно предположить, что введение русского языка в богослужение без санкции Святого престола Сенчиковский рассматривал как своего рода катализатор разрыва с духовной юрисдикцией папы римского, после чего католикам в России был бы присвоен некий автономный статус при подчинении православной церкви, но без полного с нею слияния. Ведь даже прибегая к рационалистическому тезису о примате догматики над обрядом в конфессиональной идентичности, Сенчиковский отмечал важность
Другое дело, что, даже если бегло набросанная в 1900 году картина возможной унии действительно имелась в виду Сенчиковским уже в 1870-х, артикулировать ее по разным причинам было бы трудно. Идея «возвращения к тому, как было до разделения Церквей», при всей ее романтизирующей отвлеченности, все же содержала в себе зерно презумпции, что и православная церковь в России нуждается в избавлении от некоторых из институтов и порядков позднейшего происхождения. Едва ли Сенчиковский, начнись хотя бы келейное обсуждение проекта унии в узком кругу, смог бы принципиально защищать католическую обрядность. Даже бюрократам, которые сочувствовали тенденции к сближению православной и католической церквей, процесс этот виделся движением католиков к православным практикам и обрядности, на манер «воссоединения» униатов 1839 года. Понятию о самоценности католического ритуала не находилось места в этой схеме. Так, хорошо знакомый с Сенчиковским Л.С. Маков, сторонник принципа имперской веротерпимости, в поданной П.А. Валуеву в 1878 году записке делился личными наблюдениями, сделанными в Минской губернии: «Насколько я заметил, наши православные священники нисколько не избегают латинских и живут с ними в мире. Года два тому назад я был приглашен на освящение церкви и с удовольствием увидел 4-х ксендзов, тоже приглашенных священником» [1935] . Минские знакомые Сенчиковского умилялись полному отсутствию в нем «латинского фанатизма»: он регулярно посещал архиерейскую службу и слушал известного проповедника в православном соборе, на глазах у публики почтительно целовал руку православному епископу. В написанных в 1910-х годах воспоминаниях бывшего минского инспектора народных училищ Сенчиковский сравнивается с мариавитами [1936] – возникшим на рубеже веков обновленческим, увлекавшим прежде всего простонародье движением в католицизме в Царстве Польском, которое к 1910-м годам, после отлучения его лидеров от Рима, было признано в Российской империи отдельной конфессиональной институцией и даже удостоилось особых попечений со стороны государства – в качестве противовеса официальному католицизму и польскому национализму [1937] . Однако и Маков, и другие православные, приветствовавшие появление свободных от «фанатизма» ксендзов, уж конечно бы меньше обрадовались, если бы обрадовались вообще, узнав, что некий православный священник повадился ходить на католическую службу и воздавать почести католическому епископу.
1935
РГИА. Ф. 908. Оп. 1. Д. 576. Л. 56 об. – 57. Адресат записки не указан по имени, обращение к нему в тексте – «Ваше Высокопревосходительство». Записка датирована 17 февраля 1878 г. и сохранилась в личном фонде П.А. Валуева в одном деле с частными письмами Макова. По своей тогдашней должности министра государственных имуществ П.А. Валуев не имел прямого касательства к вопросу о русификации костела, но заседал в учрежденном накануне, в январе 1878 года, Особом комитете по католическим делам, где этот вопрос обсуждался. Отношения между Валуевым и Маковым (на тот момент товарищем министра внутренних дел) допускали возможность такого неформального, помимо ведомственных каналов, объяснения.
1936
Воспоминания Г.И. Кульжинского цитируются Жиркевичем по публикации в газете «Минское слово»: Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 1. С. 541–543. Жиркевич не раскрывает полного имени воспоминателя, которое приводится им, однако, в публикации письма Сенчиковского: Там же. Ч. 2. С. 448.
1937
См.: Werth P. Schism Once Removed: Sects, State Authority, and the Meanings of Religious Toleration in Imperial Russia // Imperial Rule / Ed. by A. Miller and A. Rieber. Budapest, 2004. P. 93–100; Krisa'n M. Chlopi wobec zmian cywilizacyjnych w Kr'olestwie Polskim w drugiej polowie – poczatku XX wieku. Warszawa, 2008. S. 90–96.
Несколько упрощая, можно сказать, что православным сторонникам русскоязычной католической службы удавалось представить себе «располяченный» католицизм, но не русскость без православия. Рассудком они допускали, что польскоговорящий католик может искренне отринуть польскость как национальную идентичность. Однако человек, объявивший себя русским, но не сменяющий католицизм на православие, не проходил в их сознании некий культурный тест, разве что его католическую веру признали бы условностью или, как в случае Сенчиковского, целесообразным отступлением от нормы. В среде, где культурно-психологическое предубеждение против католицизма, несмотря на идеологические подвижки, было живучим, Сенчиковский мог заговорить об унии только в том случае, если не боялся тем самым подтолкнуть процесс поглощения католиков православной церковью.
Между тем есть основания думать, что Сенчиковский был укоренен в католицизме глубже, чем виделось со стороны. Значимый факт: даже после того, как он в 1879 году лишился милости высокопоставленных бюрократов и вскоре был перемещен военным капелланом в Туркестан, где, по сравнению с минской жизнью, влачил жалкое существование, он не пытался поправить дела путем обращения в православие [1938] . В уже цитировавшемся письме 1900 года биографу Жиркевичу, сразу вслед за утверждением, что он «в душе» православный, Сенчиковский признавал смену религии «тяжелой ломкой» для себя. Ниже он вроде бы поясняет, что имеет в виду только физическую тяготу: «…Я – болезненный и дряхлый. И привыкать к восточной обрядности, где так длинны все обряды и обычаи, принятые церковью, для меня – почти невозможно» [1939] . Однако слова о «тяжелой ломке» он относит и к периоду 1870-х годов, когда был крепок и бодр, чему свидетельством его визитаторская деятельность, требовавшая постоянных разъездов.
1938
Такую попытку он единственный раз предпринял в 1889 году, уже попав в Омск, где по распоряжению самого митрополита римско-католических церквей в России Александра-Казимира Гинтовта его не допускали к служению в местном католическом храме. Православный архиепископ Литовский Алексий поощрял Сенчиковского к переходу в православие и обещал дать ему хороший приход в своей епархии, но столковаться с ним о дополнительных льготах Сенчиковскому не удалось, и впоследствии, несмотря на унизительное положение в Омске, он не возобновлял этой попытки (см.: Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 2. С. 412–417, 423–424, 444, 445 и др.).
1939
Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 2. С. 448, 449. Десятью годами ранее он писал Кирееву: «Нам (католическим священникам, желающим заменить в службе польский язык русским. – М.Д.) только тяжело и невозможно изменить наружную обрядность, ибо как мы, так и народ наш, свыклись уже с западною обрядностью» (Там же. С. 475–476 – письмо б.д., 1890 г.).
Показательна еще одна серия свидетельств из писем Сенчиковского Жиркевичу [1940] . Если упомянутому выше мемуаристу при рассказе о Сенчиковском приходили на ум мариавиты, то сам бывший визитатор в своем омском уединении живо интересовался старокатоликами – небольшой по численности прихожан церковью, возникшей в 1870 году в Германии в результате откола от римского католицизма в знак протеста против провозглашения Пием IX догмата о папской безошибочности. Сенчиковский, мало что, по всей видимости, знавший об этом движении во время его подъема, в 1870-е годы, когда сам он был поглощен деятельностью в Минске [1941] , теперь раз за разом называл себя старокатоликом и ретроспективно характеризовал меры по деполонизации костела как совпадающие с антипапистскими целями старокатолицизма (о них подробнее см. ниже). Уничижительному эпитету «папские» в наименовании римских католиков он противопоставлял выражение «старокатолики Христовые» и уверял, что это «истинно христьянское и то же, что православное, вероисповедание». Решившись наконец вступить в переписку с А.А. Киреевым, одним из высокопоставленных энтузиастов слияния старокатолической церкви с православной, Сенчиковский между 1890 и 1901 годами несколько раз обращался к нему с предложением ходатайствовать перед императором о даровании старокатолицизму официального статуса терпимого и охраняемого законом вероисповедания на территории Российской империи (мечтал он при этом, конечно, не о переселении германских старокатоликов в Россию, а о признании готовых служить по-русски католических священников и их прихожан членами независимой от Ватикана конфессии) [1942] . Словом, очевидно, что, несмотря на его заявления о полнейшей близости к православию, для Сенчиковского на склоне лет сохраняла значимость параллель между его минским экспериментом и хотя бы маргинальными явлениями в большом католическом мире.
1940
Вообще, для реконструкции событий 1870-х годов эти письма можно использовать только после особо критической проверки. Не говоря уже об ошибках памяти, многие из припоминаний Сенчиковского искажены параноидальными и шпиономанскими измышлениями о сговоре деятелей высшей бюрократии с Ватиканом. В этой государственной и духовной измене он подозревал даже К.П. Победоносцева, который однажды, еще в 1880-х годах, будто бы заявил Сенчиковскому: «Вы не за свое дело взялись, вы должны слушаться папу» (РО РНБ. Ф. 284. Ед. хр. 48. Л. 8 об. – письмо Сенчиковского Жиркевичу от 10 марта 1901 г.). Слова, которые Победоносцев, не одобрявший проекта русификации костела из-за вызванных попыткой 1870-х годов беспорядков, действительно мог произнести, преподносились как знак духовной лояльности «Западу» и «папизму».
1941
В упомянутом выше черновике письма Кирееву от января 1873 года Сенчиковский бегло ссылается на «серьезное движение старокатоликов за границею» как на достойный подражания пример сопротивления ультрамонтанству, но при этом крайне упрощает программу и цели предполагаемых союзников (Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 2. С. 471).
1942
Жиркевич А.В. Из-за русского языка. Ч. 2. С. 477; РО РНБ. Ф. 284. Ед. хр. 46. Л. 21–22; Ед. хр. 47. Л. 32 об. – 33 об.; Ед. хр. 48. Л. 1 об. – 2 (письма Сенчиковского Жиркевичу от 21 сентября 1899 г., 6 ноября 1900 г. и 19 января 1901 г.).