Русский легион Царьграда
Шрифт:
– Думу я думаю, а не пора ли нам на родину подаваться? Сестру я так и не отыскал, что мне здесь? Да и ты, чаю, добра скопил немало. А? Кликнем с собою Орма, да и вернемся. Намедни мне во сне привиделось, я в избе нашей за столом сижу и слушаю, как за оконцем девки песни поют. Так поют, что аж сердце сжимается, а возле матушка стоит, меня угощает да приговаривает: «Возьми вот, Мечеславушка, хлебушка, отведай, давно ты его не едывал, давненько нас не проведывал». Взял я хлебец свежеиспеченный, разломил, а от него такой дух добрый пошел, что почуял я, будто явь это, а не сон, вот тут-то я, друже, и проснулся. Эх, на родной сторонушке и помирать легче! –
Годы потерь, переживаний и тяжкой ратной службы пали на лицо тридцатидвухлетнего Мечеслава первыми морщинами, а на тело – многочисленными шрамами. Южное солнце и ветры задубили кожу, сделали ее более темной, и если б не русая бородка и волосы, то трудно было бы признать в нем северного воина.
– Помирать нам ни к чему, а вот на Русь уходить пора. Серебра и злата мы немало скопили, на земле Царьградской не последними людьми ходим, а на Руси еще большими станем! А?! – сказал Злат, заглядывая Мечеславу в глаза.
– Да, пора! Утомился я. А как подумаю, что нет у меня там никогошеньки, ни родовичей, ни избы… Эх! – с грустью в голосе произнес Мечеслав.
– Не печалуйся, друже, избу поставишь, девицу себе сыщешь, а коли нет, так Таиську, танцовщицу свою, с собой заберешь, – сказал, посмеиваясь, Злат, но, заметив суровый взгляд соратника, осекся.
Мечеслав не испытывал к Таисии любви, но все же она была желаннее других женщин и во время их нечастых встреч хоть немного согревала грубеющее год от года сердце воина.
– Что-то Орм запропастился. – Мечеслав снял с пояса подаренный Сахаманом небольшой кожаный бурдючок, украшенный медными бляшками, отпил из него глоток воды. Утолив жажду, он с тоскою подумал: «Это все, что осталось у меня от Сахамана, да еще кривой нож и кошель с монетами, оставленные у знакомого купца в Царьграде, кои надобно по возвращении на Русь передать Аяне, если она еще жива». Можно было передать их через купцов, но сердце противилось этому, не мог отдать их чужому человеку, мало ли… Чувствовал, сам должен вручить. Он скажет Аяне, что Сахаман погиб, как воин. Но не скажет, что кто-то из своих убил его подло, в спину. До сих пор Сахаман оставался не отомщенным, от этой мысли сердце Мечеслава постоянно кровоточило. Он вновь вспомнил, как все это было.
Это случилось через два года после битвы под Авидосом, во время похода базилевса Василия на болгар. Император стремился отомстить им за страх, пережитый в горах Фракии, где болгары в самом начале его царствования нанесли ему тяжкое поражение, и Божественному пришлось спасать свою жизнь позорным бегством. Что ж, тогда он был молод, неопытен и зависим, теперь же, возмужав, одержав несколько побед над мятежниками внутри страны и обретя уверенность, решил расправиться с давними врагами империи. Под его рукой было сильное, опытное и победоносное войско, в Македонии ему удалось разбить болгар и даже взять в плен их царя Романа. Мечеслав видел, как его с поникшей головой привели к византийскому императору. Василий приказал ослепить на глазах Романа сто человек, а сто первому оставить один глаз, чтобы он мог сопроводить слепцов к полководцу болгарскому Самуилу, который, не желая покоряться базилевсу, опять собирал войско против него. Василий повелел передать ему, что в следующий раз он ослепит всех болгар, взятых в плен. Один из христианских священнослужителей попытался воспрепятствовать жестокому наказанию, укорив Василия в том, что среди болгар есть христиане и грешно так обращаться со своими единоверцами.
– Я знаю тебя! Ты состоишь в родстве с братьями Мелиссинами, что были с Вардой Фокой. Может, и ты был заодно с ними? Может, и тебя следует ослепить вместе с болгарами?!
Священник вздрогнул и ответил выдающим волнение голосом:
– Нет. Я служу Богу.
– Служить Богу значит служить мне, так как я есть избранный Богом повелитель! Запомни это. Я дарю тебе жизнь. А теперь уберите его с глаз моих! – приказал Василий. Мечеслав и еще двое воинов, подчиняясь приказу, увели слугу божьего подальше от гневных очей императора. Мечеслав до сих пор помнил лицо этого священника, который в слезах молился на коленях, слыша крики ослепляемых.
Тогда ни Мечеслав, ни священник не знали, что Василий сдержит свое слово и через двадцать три года, в 1014 году от Рождества Христова, безжалостно ослепит пятнадцать тысяч плененных болгар. Божественный уйдет в вечность и останется в памяти людской под именем Василия Болгаробойцы.
А вечером после первого ослепления болгар в лагере базилевса шумно праздновали победу. Мечеслав, Орм, Злат и Торопша молча ужинали у костра. К ним подошел молодой ратник из вновь прибывших руссов, сказал:
– Там вас спрашивает какой-то конный воин, говорит, Сахаманом зовут.
– Так приведи его! – горячо воскликнул Орм.
Вскоре, ведя под уздцы коня, появился Сахаман. Друзья обнялись, порадовались встрече, присели у костра, налили в чары вина.
– Здрав будь, брат Сахаман! Давненько мы не виделись. Сказывай, где бывал? Что видывал? Смотрю я, и не катафракт ты уже, – спрашивал Орм.
– Да что молвить? Видывал то же, что и вы, а из катафрактов сам ушел. Вершник я вольный, быстрый, скушно мне в общем строю скакать да таскать на себе и на коне бронь железную. Чую, неповоротлив стал, не по мне это… Ныне я у старого знакомца, что меня под Авидосом от смерти спас, конным лучником служу. К вам же, други, явился, чтобы попрощаться.
– Это что же, видать, опять тебя далече отсылают? – спросил Мечеслав.
– Да нет, погостил я у царя ромейского, хватит… Три года, на которые Аяне зарок давал, истекли, пора на Русь возвращаться. Путь на родину и плату у старшого возыму, соберусь и еще раз наведаюсь к вам, тогда и решим, может, кто и из вас со мной надумает?
– Что ж, друже, пусть будет добрым твой путь, – поднял Орм чашу с вином.
Друзья, дружно выпив за добрую дорогу и здравие Сахамана, продолжили разговор.
– Быть нам с тобою в пути али нет, о том будем думу думать, а пока прими от меня, – сказал Орм, доставая из калиты мешочек с монетами.
– И от меня тоже! – сказал Мечеслав, протягивая свой кошель.
– Зачем вы! Не надобно мне! – проговорил смущенно Сахаман.
– То не тебе, то невесте твоей Аяне в подарок, да и в пути, если что, сгодится. И не перечь! – пресек Орм попытку Сахамана отказаться. – И еще вот, – он снова залез в калиту, достал тряпицу, развернул. Осторожно, словно боясь сломать грубыми пальцами, взял золотую нагрудную подвеску в виде ящерки с зелеными камешками вместо глаз, протянул Сахаману. – Возьми, я ее у булгарского купца купил для своей… – Не желая бередить душевную рану Мечеслава, Орм не произнес имени Рады. – Бери.